ит. Поэтому распорядок хождения в народ планируется так, чтобы созерцать оптимизированное поселение монарху приходилось, по возможности, вечером — то есть в потёмках. Отсюда и название.
— Хотя, конечно, бывают и исключения, — продолжал Ястреб. — Вот, скажем, когда Полено только-только стал волшебником (даже право обходиться совсем без имени не успел заслужить, а так и звался — «Волшебник, ранее известный как Полено»), он стажировался в должности придворного мага в одном маленьком северном королевстве. Сам король был большим любителем народа, а вот министры предпочитали чего позвонче. Соответственно, налоги всё росли, а казна всё пустела. Соответственно, придворный маг только и занимался, что возведением потёмкинских деревень. И вскоре так набил руку, что играючи сотворял шедевры, которые и при свете дня показывать было не стыдно. А набив руку, заскучал от однообразия — и принялся импровизировать, рационализировать, вносить усовершенствования в технологию…
А в этом деле, чтобы ты знал, самое сложное — соблюсти баланс. Не переборщить с оптимизмом. Пусть все жители пышут здоровьем, но хоть одна прыщавая девица должна попасться на глаза. Хоть один слегка покосившийся забор, хоть одна мелкая лужа посреди главной улицы. В мелких изъянах — вся убедительность (тебе, как художнику, это должно быть хорошо известно). Так вот, он и занялся поиском способов, которые позволили бы допускать как можно менее заметные недостатки, но при этом не в ущерб эффективности. К примеру, придумал персонифицировать проект под заказчика. Известно ведь: что для одного недостаток, то для другого — просто пустое место. Что для одного — нелепица, для другого без разницы. Ну и так далее. В общем, добился исключительных успехов, кандидатскую защитил с отличием.
Но вот однажды сотворил он деревню настолько чудную, так точно соответствующую королевским запросам на прекрасное и при этом настолько убедительную, что король как будто живьём попал в свою мечту. И покидать её уже не захотел. Так и заявил: мол, переношу сюда свою резиденцию. Там вот, на холмике, постройте мне замок, а пока обоснуюсь в местном трактире. Дальше — хуже: с первого же взгляда воспылал страстью к одной девице. А местные жительницы целомудрием не отличались — поскольку сам король его особым достоинством не считал…
Советники с министрами, конечно, поначалу попадали в панику. На близкое взаимодействие даже самая качественная, но оптимизированная реальность всё-таки не рассчитана. Сквозь лестницу не провалишься — так о перину ушибёшься. Зубы о пирог не сломаешь — так вкуса не почувствуешь. А даже если и почувствуешь, так всё равно не наешься. Хотя вот, кстати, вином можно напиться. При желании… Ну, а про секс и говорить нечего: в лучшем случае — слабое подобие левой руки.
В общем, вызывают они Волшебника, ранее известного как Дубина, и ставят в известность: так, мол, и так, если король заметит подвох — окажешься виноват один только ты.
— И будешь ты никто, и звать никак, — вставил Пеон.
— Вот именно. А не заметит, говорят, — тогда проси, что хочешь, только в разумных пределах (если ты понимаешь, о чём мы). Ну, Волшебник недаром считался самым перспективным: если, отвечает, вы так вопрос ставите — уж напрягусь, сделаю всё в лучшем не только виде, но и в лучшем вкусе, запахе и тактильном ощущении. А если вы свои разумные пределы ещё немного расширите (если вы понимаете, о чём я), то его величество не только не заметит подвоха, но и сам, по собственной доброй воле, через неделю отсюда уедет и возвращаться не захочет никогда. Вы же не собираетесь, в самом деле, заморачиваться с переносом резиденции — это ведь и вам самим придётся из столицы сюда переезжать, и расходы какие на одно только строительство замка…
Министры сразу согласились, и волшебник принялся за дело. План у него был простой, но хитрый. Недаром до того, как в последний раз сменить профессию, он успел побывать и дураком, и мудрецом. Король и в самом деле не заметил ничего необычного. А ничего необычного и не было: только самые обычные, незаметные мелочи. Незаметные, но раздражающие. Скажем, еду в трактире подавали вкусную, но немного слишком простую и жирную, так что его величеству по три раза за ночь пришлось ходить до удобств. И при этом он по шесть раз спотыкался о маленькую приступочку в коридоре. Простыни оказались свежими, но слегка перекрахмаленными. Затащенная в постель девица — податливой, но какой-то вяловатой и новомодным изысканным ласкам необученная. На рассвете второго же дня заморосил дождик, и вместо разноцветной свежести установилась влажная серая зябкость, грязь и лужи кругом…
Короче, вот таким вот образом Волшебник, ранее известный как Полено, потихоньку и аккуратно сгущал краски, и в итоге добился того, что обаяние пропало, а иллюзия осталась. Только уже не прекрасная, а самая обыкновенная, скучная и повседневная иллюзия. Так что спустя неделю король уже и сам не мог взять в толк, что же его так привлекло в этом зауряднейшем местечке и в этой банальной сельской бабе. Решил, в конце концов, что это у него просто настроение было такое лирическое. Собрался да и уехал обратно к себе в столицу. И никогда больше об этой своей поездке не вспоминал.
— Это мне, кстати, напомнило речи одного восточного монаха, — заметил Пеон, — который однажды проповедовал у нас на городском рынке. Он, помнится, утверждал, что вообще вся наша жизнь — это иллюзия. Причём по большей части как раз весьма неприятная. Но вот именно эта самая её неприятность и не позволяет нам раскрыть глаза и увидеть, что на самом деле нет никаких неприятностей — и вообще ничего нет. Вроде как в страшном сне, когда хочешь проснуться — и не можешь…
— Мне лично никакие кошмары не снятся, — усмехнулся Ястреб. — А вот стоит присниться чему-нибудь хорошему, как тут же какая-нибудь сволочь начинает будить. Ну ладно, допустим, весь мир — большая потёмкинская деревня. А на самом-то деле как — всё хорошо?
— А на самом деле всё вообще никак. Потому что на самом деле ничего нет. И даже мы сами — только часть иллюзии, которую сами же для себя создаём.
— Ничего себе! И что же с ним сделали?
— Да ничего. А что можно сделать с тем, кого на самом деле нет?
— Логично. Хотя я знаю парочку королевств, где такого монаха живо казнили бы за подстрекательство к бунту. А то ведь получается, что и государства на самом деле никакого нет, и даже самого короля… Тем не менее, — спохватился Ястреб, — перебивать будешь потом. Слушай дальше. Стоило королевскому кортежу скрыться из виду, как Волшебник, ранее известный как Полено, грохнулся в обморок от недосыпа и перенапряжения. И в тот же миг вся деревня разом пропала, будто бы и не было. Но! Не совсем вся. Осталась та девка, с которой король крутил любовь. Сначала никто даже особо не удивился, думали — ну, смухлевал волшебник, подменил на настоящую. Какая, по большому счёту, разница, раз уж сработало. Но очень уж странно она себя вела — всё сидела неподвижно, уставившись в одну точку, на вопросы отвечала бессмыслицей, ела только с ложечки. А волшебник, очнувшись через двое суток, чуть было снова не потерял сознание — уже от изумления. Потому что на самом деле никого он не подменял и мог поклясться (и поклялся), что сам понятия не имеет, в чём дело. Но случай уникальный — надо пронаблюдать.
Стали наблюдать. А девица по-прежнему не проявляла никакого интереса к жизни, и всё бледнела да бледнела, а потом и вовсе начала становиться прозрачной. В самом буквальном смысле, так что вскоре стало видно, что она — беременная. Переборщил всё-таки волшебник с реалистичностью.
Несмотря ни на что, плод развивался нормально, и в положенный срок родился совершенно обычный мальчик. И с его первым криком мать, даже во время родов не издавшая ни стона, облегчённо вздохнула — и, наконец, исчезла окончательно.
А ребёнок остался. Стали думать, что с ним теперь делать. Всё-таки принц, хоть и незаконнорожденный. В конце концов, отдали на воспитание одной надёжной женщине из маленького городка. Она его полюбила, растила как родного. А он рос совершенно нормальным — ну, не слишком красивым, не слишком здоровым, не особо умным… нормальным, короче. Но вот однажды он как-то провинился — то ли варенье без спросу съел, то ли груш в соседском саду нарвал… все нормальные мальчишки это делают. И она, как все нормальные матери, его наругала. Он весь затрясся, закрыл лицо руками — и она вдруг увидела, что он плачет. Понимаешь? Увидела прямо сквозь ладони.
Короче говоря, оказалось, что парень существует, только пока верит в себя. А стоит ему в себе усомниться — в своей правоте, в своих возможностях, в своей привлекательности — он тут же начинает понемногу исчезать. Это ему от матери передалось.
— Вот бедняга! — посочувствовал Пеон. — Как же он жил-то?
— А ты что, никогда не встречал людей, которые всегда на сто процентов уверены в своей правоте?
Пеон сначала хотел было ответить что-то вроде «да вот хотя бы тебя, к примеру», потом вспомнил своего покойного деда, короля Железная Крыша, и просто кивнул.
— И что — кому жилось тяжелее: им самим или окружающим?
— Ты прав, — признал Пеон.
— Ещё бы! Так вот и этот мальчишка просто приучился никогда в себе не сомневаться. Бессознательно, конечно, — вот как начинаешь прихрамывать, чтобы уменьшить нагрузку на больную ногу. Приучился всегда добиваться своего, любой ценой. Всегда во всём винить других и никого никогда не прощать. Жалеть людей, — он ведь на самом деле добрый был по-своему, — но никогда не прощать. Особенно никогда не прощать тех, кто осмеливался жалеть его самого.
Таким он и вырос, таким и прославился. И по заслугам, пожалуй. Вон, и монах твой учил, что мы вообще все существуем только потому, что в себя верим. Только, конечно, некоторые верят больше, а некоторые — меньше. И те, кто верит больше, те и живут полнее, да ещё и других заставляют жить по-своему. Или умирать…
— И под каким же именем он прославился?
— Дубина. Он же — Молот Справедливости.