— Тот самый сэр Дубина?! — изумился Пеон. На сей раз услышанное, вроде бы, не противоречило ничему из того, что он знал о любимом герое. Даже более того — многое объясняло. Например, как сэр Дубина сумел вернуться невредимым из лабиринтов Подсознанья, куда он спускался за своей невестой. Но, с другой стороны…
— Тот самый, — подтвердил Ястреб. — Только сэром он стал гораздо позже. Причём, что характерно, не благодаря своему какому-никакому, а королевскому происхождению, а выкупив титул у одного запойного рыцаря… На что это ты там уставился?!
Пеон разглядывал лоскут, выдранный им из балахона несостоявшегося нанимателя и выброшенный на дорогу. Пролетавший ветерок перевернул обрывок материи, и на изнаночной стороне обнаружились разноцветные линии и пятна, складывавшиеся, если приглядеться, в некое подобие карты.
Несмотря на отсутствие каких-либо надписей, Ястреб быстро нашёл на таинственной карте знакомые ориентиры.
— Вот это пятно в форме черепа — знаменитые Белые болота, ни с чем не спутаешь. Глазницы, соответственно, — островки. На одном из них стоит замок Зрачок, в котором живёт самый нелюдимый волшебник во всём Призаморье. А на другом растёт гриб самопознания: откусишь с одной стороны — вырастешь в собственных глазах; откусишь с другой — замаешься самоуничижением.
— Ух ты! — живо заинтересовался Пеон. — А как узнать, которая из сторон первая?
— Лучше никак: обе они ядовитые. Так… значит, эти вот ёлочки-палочки — Дремотные леса. Пока в них не поселилось чудище, там была замечательная охота. А вот эта дыра в углу — город Новопоглядск, куда мы с тобой, между прочим, как раз сейчас направляемся.
— А крест в самом центре Дремотных лесов что обозначает?
— Почём я знаю? — с деланным равнодушием пожал плечами Ястреб. — Тут же не написано ничего.
— Если бы перед нами была пиратская или же разбойничья карта, — принялся рассуждать Пеон, — я бы предположил, что под крестом зарыто сокровище. Слушай, а почему бы нам…
— Нет, — отрезал Ястреб. — Мы с тобой, как запланировали, доезжаем до Новопоглядска, и там я продаю эту замечательную картинку одному знакомому антиквару.
— Но почему?!
— Потому что я же сказал: там — чудище. Очень страшное и опасное. Поэтому я тебя туда с собой не потащу и одного не пущу. Жалко мне тебя. Нравишься ты мне потому что.
— Неужели напоминаю тебя в молодости? — съязвил Пеон.
Ястреб окинул Пеона критическим взглядом.
— Совершенно ничем не напоминаешь. Этим, наверное, и нравишься.
Озадачившись ненадолго, следует ли понимать высказанное Ястребом как комплимент или же совсем наоборот, Пеон чуть было не упустил из виду потенциальное сокровище. Но таки не упустил, ведь где сокровище — там и потенциальное приключение.
— А всё-таки я думаю… — начал было он, но Ястреб вновь не соизволил хотя бы дослушать.
— Думать — это, конечно, дело хорошее, но и злоупотреблять им не следует. А то получится, как у неправильного великана. Правильные великаны, чтоб ты знал, своего ума вообще не имеют, а живут строго по правилам. На все три случая жизни: во-первых, хватай всё, что плохо бежит; во-вторых, старый друг пищеварения не испортит и, в-третьих, люби еду только по прямому назначению. Кто эти правила выдумал — неизвестно, но для самих великанов уж слишком мудрёно сформулировано. Первые-то два они ещё понимают интуитивно, а вот третье доходит уже не до всех. Вот и получается порой, что от родительской глупости рождается ребёнок с лишними извилинами. Проявляется это не сразу: живёт себе такой урод до поры до времени, всем доволен и счастлив, а потом вдруг — бац! И всё: был ты правильным великаном, а стал никто, и звать тебя никак.
Ладно ещё, если забьёт себе голову смыслом жизни, — великанам это набивать брюхо не мешает. А вот был, к примеру, такой Забей — так его прямо на охоте озадачило: кого из оглушённых дубиной человечков сожрать первым. Того, который побольше, или же того, который пожирнее? Даже нам с тобой понятно, что начинать надо с того, который поближе, а Забей вот задумался и с непривычки думал так долго и так крепко, что человечки успели очнуться. Один сразу убежал, а второй оказался доктором, да не каким-нибудь педиатром, а могущественным диетологом. И наложил он на Забея самую несовместимую с жизнью диету из своего арсенала — драконовскую. Это значит: есть ничего нельзя, кроме девственниц в самом собственном соку.
Поначалу Забей даже обрадовался — как если бы ребёнку прописали питаться одним шоколадом. Но местные жители и особенно жительницы, быстро смекнули что к чему, и вскоре во всей округе не осталось ни одной половозрелой девственницы. За одним-единственным исключением: учительница из местной школы заявила, что предпочитает быть съеденной (род свой она производила от эльфов, но, по-моему, без великанов тут не обошлось). И вот в один прекрасный день Забей, повалив частокол, ворвался в деревню, вломился в школу и сожрал училку прямо за кафедрой. Под аплодисменты класса вытер пасть журналом, рыгнул довольно — и тут же на месте издох. Острое отравление желчью… Ну что, мораль ясна?
— Мораль-то ясна, — усмехнулся Пеон, — неясно только, куда подевался твой вездесущий Полено? Дай-ка я угадаю… он был тем самым диетологом?
— А вот и неправильно.
— Директором школы?
— Я, как ты выразился, в молодости, — заметил Ястреб не без ехидства, — был гораздо сообразительнее.
— Неужели в этой истории для него не нашлось подходящей роли?!
— Ну почему же, нашлось. Только не в самой истории, а, так сказать, в эпилоге. Полено в то время работал в городском музее. Чучельщиком.
Архитектура города Новопоглядска не изумляла, как ажурные дворцы древнего Гардограда, и не поражала, как жилые параллелепипеды Имска. Она приводила в недоумение. Здания выглядели или так, словно бы кто-то очень большой, зубастый и голодный прошёлся по улицам, откусывая отовсюду арки, портики, балконы и галереи, а порой так оттяпывая сразу по полдома, или же так, словно бы этот кто-то, оказавшийся ко всему ещё и дурно воспитанным, изверг проглоченное беспорядочной кучей. При этом даже лачуги бедняков здесь были сложены из белого камня.
Ястреб объяснил: раньше город назывался просто Поглядск, в честь того плотника, который первым придумал пропитать древесину красной сосны особым составом. Получился замечательный строительный материал: лёгкий, прочный, негорючий. А главное, очень дешёвый до пропитки и дорогой — после. Потому как растёт красная сосна только в Дремотном лесу и более нигде. Бывший посёлок лесорубов стремительно разбогател и разросся — и, само собой, для себя поглядцы строили только из красной сосны. Красивейший у них получился город: великий эстет Соловейчик даже поставил рассветный вид с балкона графского дома на восьмое место в своём списке зрелищ, которыми хотя бы раз в жизни обязан насладиться каждый ценитель прекрасного.
Но потом Безумный император провозгласил новую эпоху — «Борьбы с пожарной опасностью», и начать было решено, разумеется, с самого деревянного города. Робкие попытки объяснить, что как раз именно это дерево не горит, не увенчались успехом: император не любил вникать в частности. Поглядск сровняли с землей, а затем возвели заново, но уже из камня (а заодно уж и переименовали). Стройматериал приходилось возить аж из-под Стрелецка, рабочих так вообще сгоняли со всего Призаморья, и многие из них не выдержали ударных условий труда — но ради блага своей родины император готов был уморить хоть всех её граждан.
После развала империи стрельчане наконец-то смогли заломить за свой камень реальную цену, а новопоглядцы, тоже вздохнув с облегчением, послали стрельчан куда подальше. Но тут на них свалилась новая напасть: в Дремотном лесу поселилось нечто ужасное. После того как в чаще без следа сгинули три десятка лесорубов и все посланные за ними спасательные экспедиции, а следом, уже по собственной инициативе, несчётное количество отважных героев, единственным доступным источником материала для строительства новых домов в Новопоглядске остались старые дома. Вот почему город выглядит так, словно пожирает сам себя и собой же испражняется…
— Но на сегодняшний день проблема стоит не так уж и остро, потому что всё равно население уменьшается, — с оптимизмом висельника заключил Ястреб. Они с Пеоном как раз доехали почти до самого центра. — А теперь мне налево, а тебе со мной нельзя. Уж извини, но мой знакомый антиквар незнакомцев очень не любит — такой уж он нелюдимый человек.
— Странноватые повадки для торговца, пусть даже и древностями.
— Обыкновенные повадки — если зайдёшь к нему в лавку в будний день с парадного входа. А по выходным каждый имеет право на странности. В общем, встречаемся через полчаса на площади. Слышишь, гудит впереди? Не заблудишься.
Прогуливаться по улицам Пеону совсем не понравилось, и он сразу направился на площадь, в надежде, что гудит она по случаю циркового представления или ещё по какому-нибудь жизнеутверждающему поводу. Однако толпа, плотно окружавшая помост в центре площади, шумно выражала хотя и бодрые, но отнюдь не добрые чувства.
Над помостом возвышалась железная виселица. Справа от неё стоял палач в красном колпаке, слева — человек в простом чёрном камзоле и высоких сапогах, с лицом, выражавшим суровую властность и лёгкую скуку. По краям помоста застыли вооружённые стражники. Благообразный старик в расшитой золотом мантии, выступив вперёд, остановился, сжимая в руках свиток пергамента, — очевидно, ожидая тишины. И, наконец, под самой виселицей Пеон увидел двоих юношей, в которых не без труда признал давешних Ствола и Стебля. Физиономии обоих братьев превратились в один сплошной кровоподтёк, от щегольских нарядов остались одни лохмотья.
В душе у Пеона не обнаружилось ни сочувствия, ни злорадства. Однако саму по себе публичную экзекуцию он считал варварским обычаем, а потому решил воздержаться от участия в ней, пусть даже и в качестве зрителя. Ну вот разве что послушать приговор, а потом сразу же удалиться в один из прилегающих переулков и уже там дожидаться Ястреба.