(Фраза дважды подчеркнута красным карандашам.)
Господин Президент!
Комитет Общественной Тревоги считает своим долгом предупредить Вас:
Все вышеизложенные проблемы меркнут перед грядущей страшной опасностью. Эта опасность стократ хуже ядерной угрозы, это возможное в недалеком будущем изобретение не оставит никаких шансов на выживание не только нашей стране, но и всему человечеству в целом, потому что бороться с ним никому не придет в голову. Это изобретение Обратного Перехода.
Обратный Переход даст возможность нисходящим избежать коллапса, «повернуть назад» в любом желаемом возрасте, то есть обрести бессмертие личности.
Смерть — двигатель эволюции. Замена одних особей другими, удачно мутировавшими и лучше приспособленными, — залог выживания и процветания вида. Без смерти невозможно не только движение вперед, но и просто поддержание существующего уровня. Живая природа не знает бессмертия. Только поэтому она и существует.
Мы уже проделали половину губительного пути, создав бессмертные тела. Вид Homo sapiens в своем физическом развитии остановился. Нельзя допустить остановки и в его развитии духовном.
Массовое применение Обратного Перехода приведет к губительным необратимым последствиям:
Люди станут думать, что они подобны богам. Традиционные религии рухнут, оставив пустоту в сердцах и душах; руководство страны лишится важнейшего рычага воздействия на массы. Возникнет множество сект, почитающих смерть за высшее благо, а убийство — за подвиг во имя человечества.
Производство придет в упадок, потому что исчезнет само понятие пенсий. Кто захочет работать вечно?
Наука и искусство умрут, потому что творческие порывы, обусловленные желанием оставить что-то после себя, уйдут в прошлое.
Людьми овладеет апатия, переходящая в тоску.
Девушки получат губительную для человечества вечную юность.
Деторождение прекратится, и население постепенно вымрет от болезней, техногенных катастроф и стихийных бедствий.
Бессмертие, веками почитаемое за высшее благо, на деле есть путь к деградации и вымиранию. Волшебный огонь, сияющий вдали, обернется страшным, беспощадным пожаром, если приблизиться к нему вплотную.
Десятки лет мы безуспешно ищем сигналы иных цивилизаций. Комитет считает, что иные цивилизации попадают в ловушку Обратного Перехода и достигают бессмертия раньше, чем находят способ межзвездных сообщений. И прекращают существование.
Молчание Вселенной — это крик умерших миров. Это и есть самый главный сигнал от них. И мы должны его, наконец, понять! Иначе человечество ожидает та же участь.
Для полноценной жизни общества тело и личность должны быть смертными!
Смерть — источник жизни. Пусть же он не иссякнет!
Председатель Комитета Общественной Тревоги
(Подпись неразборчива.)
Анастасия Волжская
Идеальная пара
Рассказ
— Что вам снится, Фрэн? — спрашивает он.
Белый экран делит комнату пополам. Свет исходит откуда-то из-за него, с противоположного конца, и моя тень падает назад, на кафельный пол у меня за спиной. От равномерного гула вентиляторов болит голова.
— Не помню, Инспектор, — отвечаю.
Он делает пометку в блокноте. Или книге. Или большой тетради. Я не знаю — видны только очертания; черная тень на белом экране.
— У вас бывают яркие сны?
Мои запястья стянуты бумажной лентой. Два слоя плотной бумаги, между ними — говорят — датчики. Разорвать ничего не стоит, но разрывать — не в моих интересах. Я не знаю никого, кто разрывал.
— Иногда.
Пометка.
— Расскажите о них, — он поднимает голову. Думает, наверное, что смотрит прямо на меня. На предполагаемую меня.
Мурашки по коже — но не от страха, нет.
— Расскажите о себе.
Я киваю. Проверяю — видит ли он кивки. Он молчит — значит, едва ли.
Его тень выглядит так же, столь же темная, чуть смазанная по краям. Я гадаю — на нем форма или нет. И есть ли у них вообще форма. И крепятся ли на эту форму таблички с именем.
Смотрелось бы — Инспектор Тень.
— Фрэн, — окликает.
-Да?
— Расскажите о себе.
Варианта два — не видит или притворяется. Оба хороши.
— Я работаю в агентстве по трудоустройству, — начинаю. — Сортирую документы, анкеты. С восьми до шести, три через два.
Пометка.
— Не то, — поправляет он. — Расскажите о себе.
— Меня зовут Фрэн, — теряюсь я. Глупо и по-детски; как в школе на первом уроке — вопрос в лоб: ты кто? И самый простой ответ: это я.
— Кто назвал вас Фрэн? Мать? Отец? Почему Фрэн?
— Вместе. Я никогда не спрашивала.
— Не интересовало?
— Нет, просто случая не представилось.
Пометка.
— Что это значит?
— Мое имя? Не знаю, ничего, наверное.
Еще одна пометка. Он сидит, нога на ногу, блокнот-тетрадь-книга на коленях. В правой руке ручка. Не смотрит на экран.
— Нет. Вы сказали — случая не представилось. Что это значит?
Я теряюсь. Держу руки на коленях, как учили. Но не спокойно — тереблю край кофты. Лента на запястьях почему-то кажется горячей.
— Не знаю.
— Фрэн?
— Не знаю.
Закрываю глаза.
Скрежет — что-то попало в лопасти вентилятора. Или кто-то.
Психически неустойчивая, — наверное, напишет он.
Меня действительно зовут Фрэн. Так написано на моей карточке — Фрэн. И черно-белая фотография, еще перед свадьбой сделанная. На ней мне семнадцать, у меня короткие волосы, а губы я зачем-то намазала темным блеском — вот они и выделяются чересчур.
Неприкаянная, так обо мне говорили.
— О чем вы хотите поговорить?
Пожимаю плечами. Забываю — он не видит.
Вентилятор молчит — отключили, наверное.
— Мне все равно, Инспектор.
— Вы хорошо спите? — это частый вопрос. И всякий раз после него он пометки делает. Как будто это особенно важно.
-Да.
Я не могу плохо спать. Это исключается, по умолчанию. Каждый вечер мне приносят какую-то дрянь — белые таблетки в крошечном пластиковом стаканчике. И я запиваю их водой.
Я хорошо сплю, без снов совсем.
Мои руки стянуты белой бумажной лентой. Вентилятор молчит.
— Спросите что-нибудь, — предлагает он. — У вас есть вопросы?
— Вы видите меня?
Он тихо смеется. Я вслушиваюсь в его смех, и он просто тихий — не приглушенный. Я думаю, он всегда так смеется. Не ржет, не хохочет — смеется.
Делает пометку.
— Нет, я не вижу вас.
— Мою тень?
— И даже тень. Но вы видите мою, так?
—Да, — признаюсь. — Скажите, Инспектор, когда я спросила, почему вы... — осекаюсь. Замолкаю. Вопрос уже за гранью, далеко. Не знаю — проверяют ли они меня сейчас, но если да — я почти провалилась.
Вентилятор молчит; мое сердце учащенно бьется. Я комкаю в руках край свободной кофты. Серая, светло-серая кофта. Мне не идет такой цвет, никогда не шел.
Им плевать.
— Я? — переспрашивает он. — Что?
— Нет, ничего.
Пометка.
— Вы хотели что-то спросить, Фрэн.
Я молчу. Он оставляет еще одну пометку.
— Вы оптимистка?
— Нет.
— Никогда не считали себя оптимисткой?
— Да.
— Почему?
— Не знаю.
Пометка.
— Вы любите думать?
— О чем?
— Обо всем.
— Не знаю.
Пометка.
Они надевают мне на голову светлый пакет. Не завязывают мне глаза лентой, нет, лента только на запястьях. Они распускают мне волосы и надевают поверх пакет. И я могу смотреть вниз, видеть собственные ноги — босые. Ногти не накрашены. Они даже не подстрижены. И кожа у меня теперь бледная-бледная.
Я уже не боюсь — но и не помню, когда именно перестала бояться.
— Расскажите мне о чем-нибудь, Фрэн, — просит он. — Ваша семья?
— Обычная. Я родилась в обычной семье. У меня у самой была обычная семья.
Он фыркает.
— Обычная, говорите? Вы все еще так считаете?
Вентилятор починили — он снова гудит. Сегодня холодно — там уже, наверное, осень. Я не люблю осень.
— Я не знаю.
Меня забрали за двадцать минут до обеденного перерыва. Я перебирала старые анкеты, выбрасывала лишние, неактуальные уже. За пластиковыми перегородками девушки разговаривали с посетителями. На мне были светлые джинсы и свободная блузка. Волосы распущены. Обручальное кольцо на пальце.
Я не помню, были ли они в форме. Может, в штатском. Я не помню лицо мужчины, который предъявил мне значок и защелкнул на моих запястьях наручники. Я помню только лица девушек, прижавшиеся к оконному стеклу, — они смотрели мне вслед, испуганные, но довольные.
Довольные, что не за ними пришли.
— Вы любили своего мужа?
-Да.
— На самом деле?
-Да.
Пометка.
— Почему вы часто отвечаете — не знаю?
— Я не знаю, что говорить.
Пометка.
— Вы замужем?
— Вы знаете.
Пометка.
— Мне нужен ваш ответ, Фрэн. Вы замужем?
Я молчу. Могу сказать только — не знаю-, но это не тот ответ, который ему нужен. Но я, и правда, не знаю.
Он делает пометку.
Я выходила замуж весной. Только-только сошел снег, улицы были еще мокрыми. Темно-серый асфальт, с трещинками. У меня было белое платье, до колен. Белый жакет поверх. Нелепо обрезанные волосы — глупый знак протеста. Мне было семнадцать. Два дня назад я получила свою карточку.
День назад мне позвонили и сказали, что подобрали мне идеальную пару.
Я не видела моего мужа до самой свадьбы, но я и так знала, как он будет выглядеть. Темные волосы, глаза с зеленоватым отливом. Светлая кожа. На десять сантиметров выше меня. Почти моя копия.
Так же, как и я, — копия родителей.
Мы были идеальной парой.
Они надевают мне на голову белый, непрозрачный пакет. Не завязывают его; я смотрю вниз и вижу свои ноги. И их ноги, в черных ботинках. Одинаковых. Наверное, у них все-таки есть форма.