Я не произносил ни слова в ответ, достаточно было легкого кивка головы или поворота, чтобы мой гость их интерпретировал. Он и продолжил без запинки.
—Слушай. Я тебе мозги пудрить не буду, расскажу все как есть. Только ты меня не выдавай. У нас спор. Пари. На очень большую сумму. Берем несколько клиентов наугад, по телефонной книге. Бумага придумана с абсурдным текстом. Про аренду души на пять дней и все такое. В количестве денег мы ограничены, от наших затрат зависит наш выигрыш. Давай так сделаем. Я не мелочусь, все равно выигрыш перекроет. В договор впишем тридцать тысяч долларов. На руки ты от меня получаешь пятьдесят, но не долларов, а евро, насколько это больше, ты сам знаешь, не маленький. А места купюры занимают меньше, куда удобней с собой носить. Сам сосчитаешь. Но это, конечно, строго между нами. Подписываешь договор, и все. Считай деньги, но учти, я тебе заплатил только тридцать и в баксах. Где тут у тебя удобно деньги пересчитывать?
Парень (явно моложе своих предшественников) раскрыл кейс и вывалил на диван целую кучу купюр. Пятисотки и двухсотки. Я молча любовался всем этим великолепием. И думал. Как все просто! Никакой мистики, загробных выборов и прочего. И, как всегда, мошенник обходит своих относительно честных конкурентов.
Третий гость пересчитал деньги и вручил мне. Все было чисто. Никаких «кукол». Если только деньги не поддельные. Говорят, даже банки удается обмануть, а у меня никакой техники для проверки... Парень достал из папки бланк договора, вписал «тридцать тысяч долларов США». Мысль о поддельных евро не давала мне покоя. К кому я обращусь, если они меня обманули? Боже мой, все так просто! Договор же о вещах абсолютно абстрактных, значит, я смогу порезвиться от души.
— Впишите в договор пункт, — сказал я.
— Смотря какой, — третий гость не кинулся спорить, он смотрел на меня с ожиданием.
— Если выплаченные за аренду души деньги окажутся фальшивыми, договор теряет силу.
— Молодец! — восхитился гость. — Надо же, какая хватка! Приятно иметь дело с умным человеком. Записываю.
Я подмахнул договор, распрощался и уселся любоваться на пятьдесят тысяч дармовых евро.
Вскоре в соседней квартире заработала машинка для циклевания паркета. По-моему, эти соседи — последние, кто перебирается в наш дом.
Черт! Боже! Дьявольщина какая-то. Наш дом — новый. Мы сами перебрались три недели назад. А в телефонной книге записана наша старая квартира. О каком пари со случайно выбранными клиентами может идти речь?
И я с тоской посмотрел на жалкие пятьдесят тысяч евро.
Наталья Шнейдер
Лекарь
Рассказ
Перекрестье оптического прицела перечеркнуло чужой затылок. Плавное движение пальца — ощутить ставшую уже привычной отдачу и сразу же исчезнуть. Использовать доли секунды до того, как превратишься в идеальную мишень. Потому что невозможно осознавать реальность, когда она рассыпается на осколки в огне чужой боли... чужой агонии, чужой смерти.
Мир снова обрел плоть. Я вытерла лицо рукавом, размазывая по щекам штукатурку. Кажется, обошлось. Еще раз. Проклятый дар! Ему все равно, что лекарь стал убийцей.
Осторожно выглянула из окна: вокруг убитого суетились. Кто-то расстреливал близлежащие окна — автомат судорожно дергался в побелевших пальцах, лицо перекошено. Никто вас сюда не звал, ребятки, а раз приперлись — получайте.
Пора делать ноги. Я привычно закинула винтовку на плечо. Многие мои «коллеги» оставляли зарубки на прикладе — по числу удачных выстрелов. Мне они были не нужны — каждый остался в памяти агонией чужого разума, осознавшего, что умирает. И злорадным торжеством потом — когда понимаешь, что ты жива. Несмотря ни на что. А значит...
Пистолет давно стал продолжением руки. Чужие солдаты штурмовали город уже три недели. Самое поганое в уличных боях — не поймешь, где свои и что встретит тебя за следующим углом — приветствие или пуля. Ладно, будем надеяться, что наши не ушли из того дома, где я их оставила полдня назад. Добраться по подвалам до них не так уж трудно... для того, кто знал эти подвалы наизусть. Когда-то здесь был больничный корпус, в котором мы проходили практику. Помнится, в первый раз я заблудилась в этих бесконечных переходах. Казалось, буду бродить вечно среди стен, освещенных тусклыми лампочками, и никто никогда не найдет... даже испугалась. Два года назад. Целую жизнь назад.
Надо же, добраться до места удалось без приключений. Что-то не к добру везет в последнее время. Я вытянулась по стойке смирно:
— Товарищ командир. Выполняя боевое задание...
Рапорт, как мы говорили в детстве, — «отлетал от зубов». Лешка с официальным лицом слушал. Впрочем, для кого «Лешка», а для кого и «товарищ командир». Забавно было встретить одноклассника в этом аду. Жизнь вообще в последнее время стала очень забавной штукой. Как в той старой байке про хана, собиравшего дань: «Они смеются, значит, у них и впрямь ничего не осталось».
— Рапорт сдан.
— Рапорт принят. — Он улыбнулся, сбросив маску командира. — Ты молодец, Анечка. Иди, отдыхай... вроде поспокойней стало. Я через полчасика загляну.
Тут, похоже, и впрямь стало поспокойнее — канонада откатилась на другой конец города. Интересно, как долго мы сможем продержаться... Потому что за спиной река и отступать некуда. Как там звали древнего полководца, спалившего свои корабли?
— Аня, можно к тебе?
— Заходи.
— Поговорить надо.
— Садись, — я пожала плечами. В этой комнате сохранились остатки мебели — стол и пара табуреток. Кажется, в другой жизни это было кухней. Лешка осторожно устроился на краешке второй табуретки.
— Поговорить надо, — повторил он. Кажется, парень был сконфужен.
— Что случилось? — я взглянула на него внимательней. «А он изменился», — мелькнула нелепая мысль. Что же, все мы изменились — и явно не в лучшую сторону. Интересно — еще одна нелепость — про нас уже сплетничают? Поводов, наверное, масса, хотя причины нет. Он, может, и не прочь, да только мне не до того.
— Аня, тебя переводят.
— Куда?
— Видишь ли... твое личное дело все-таки дошло до заинтересованных людей. Будешь работать в госпитале. В столице. Врачей не хватает.
— Чушь собачья! — возмутилась я. — Врачей полно: четыре года, и вперед. Эка невидаль!
— Хорошо: лекарей не хватает. Наверху решили, что использовать высококвалифицированного специалиста в качестве снайпера — непозволительная расточительность.
Как ни странно, они правы. Единственная доступная человеку магия — магия исцеления. Хотя мы не зовем себя магами — мы лекари. Те, кто чувствует чужую боль, словно свою. Те, кто исцеляет наложением рук. Мы — элита. На нашем курсе меда — четыре человека. На предыдущем — ни одного. На следующем — двое.
— Я ничего не смог сделать.
— Не смог? Или не захотел? — прищурилась я.
— Аня, приказы не обсуждают.
— Значит, не захотел, — я усмехнулась. — Что ж, спасибо за трогательную заботу.
— Перестань! — рявкнул Алексей. — Как командир, я обязан проявлять заботу. В том числе о благе подчиненных. И о благе государства, как это ни глупо звучит. Особенно о благе государства. Потому что солдат — море. И таких, как я, — двенадцать на дюжину. А таких, как ты, — единицы. Тех, кто может покойника вытащить с того света.
— Из клинической смерти, — машинально поправила я. — Это любой врач может. Реанимация называется.
— Уймись! — снова рявкнул он. — Прекрасно знаешь, о чем речь.
— А ты? Знаешь, что делаешь?! — закричала я в ответ. — Я не хочу, понимаешь! Я ненавижу свой дар! Потому что от него никакого — ты слышишь — никакого проку! Потому, что тех, кого я хотела спасти, — нет! И сейчас я умею только одно — убивать!
— Аня...
— Да какого рожна ты вообще полез в мою жизнь? Командир! Заботник хренов!
— Аня, успокойся. Я представляю, что тебе пришлось...
— Ни черта ты не представляешь, — устало сказала я. И расплакалась.
Андрей, словно хороший летчик, всегда был «на вылете». В институте он учился уже десять лет, и конца этому не предвиделось. Два года из десяти ушли на службу в армии, остальные... Аэроклуб, клуб пулевой стрельбы, кружок фехтования. Новые интересы появлялись из ниоткуда и уходили в никуда. Иногда молодой человек вспоминал про учебу, восстанавливался в институте, а дальше все начиналось сначала. Любой уважающий себя мужчина должен разбираться в винах и оружии. Учеба в формулу «настоящего мужчины» не входила.
Анечка появилась в его жизни случайно. Она не была красавицей — невысокая, крепко сбитая, что называется, кровь с молоком. Серые глаза, веснушки на вздернутом носике, медная коса толщиной с руку. И неизбежная репутация зануды и зубрилы. На этом курсе их было четверо. Тех, кто после окончания обычного для всех студентов-медиков учебного дня шел на дополнительные занятия. Потому, что от лекарей, кроме знания обязательных для всех врачей дисциплин, требовалось еще и то, что все остальные называли даром. Глухому не выучить гамму. Обычным людям не понять, как, наложив руки, вылечить перелом. Вытащить из клинической смерти, когда обычные методы реанимации бессильны. Но за элитарность приходилось платить — как правило, личной жизнью. Потому что детей, обладающих даром, искали и отбирали лет с девяти. А потом начиналась учеба. И очень трудно поддерживать отношения с человеком, который в ответ на предложение встречи отвечает: извини, надо учить. Может, через пару недель? Впрочем, Ане такое положение вещей казалось естественным. Вот окончим институт, будет работа... а там поглядим. Все нормальные женщины выходят замуж и рожают детей — значит, все будет путем.
Конечно, они были знакомы — в небольшом институте все знают друг друга. Но в начале сентября, выходя из учебного корпуса, Андрей увидел впереди девушку с сумками. Сумки были огромными — под их тяжестью девушка передвигалась странной синусоидой. Почему-то парню стало неловко.