— Можно помочь?
Она оглянулась:
— Ой, здравствуй. Мне очень неудобно... но учебников в этом году что-то многовато.
В огромных — и как это он раньше не замечал — глазах были смущение и благодарность. Мелькнула нелепая мысль о
том, что теперь он понимает старые стихи о «взгляде прекрасной дамы». Андрей бодро улыбнулся, чтобы скрыть неловкость:
— Да, вроде последний курс... а такая куча. Нашей группе позавчера выдавали, тоже еле допер. Куда нести?
— В общагу, — она окончательно смутилась. — Мне, правда, неловко...
— Неудобно на потолке спать, — хмыкнул молодой человек. — Для того и существует грубая физическая сила, коей мужики наделены в полной мере.
Аня расхохоталась.
— От скромности не умрешь.
— Разумеется. — Андрей старательно оправдывал репутацию болтуна. Благо, иного отношения к человеку, третий год восстанавливающемуся на выпускном курсе, у отличницы быть не может по определению. Да, он болтун, лентяй и второгодник. Вот только сегодня непонятно, с какой блажи решил подсобить девушке. Пусть лучше смеется — тогда можно не видеть этих серых глаз и не чувствовать смущение... непонятно отчего.
Квартал закончился быстро. Андрей бодро заволок неподъемные баулы на третий этаж, с чувством выполненного долга поставил на бетонный пол, улыбнулся в ответ на сбивчивое выражение благодарности и бодро припустил вниз по лестнице, преодолевая искушение оглянуться и посмотреть, в какую комнату она зайдет.
На следующий день они снова столкнулись нос к носу. В институтской столовой. Все столики были заняты. Ну конечно — на то она и обеденная перемена. Ругнувшись, он окинул взглядом помещение в поисках места и обнаружил рыжеволосую голову над книжкой.
— Не помешаю?
Она подняла взгляд и улыбнулась:
— Нет, конечно. Устраивайся.
Улыбка у нее была потрясающая — казалось, что в целом мире на данный момент для Ани не существует никого, кроме собеседника.
— Что читаешь? — он взглянул на картинку. — Судебка? Нашла чтиво для обеда.
— После пирожков в анатомичке тебе еще что-то может испортить аппетит? — в глазах девушки плясали ехидные чертенята.
— Разумеется, нет, — парировал он, сделав каменно-серьезную физиономию, — но ты же помнишь физиологию? Чтение за едой угнетает выработку пищеварительных соков... — Не выдержав, Андрей прыснул, Аня засмеялась вслед за ним.
— Смех смехом, а иногда приходится выбирать: чувствовать себя на семинаре полной дурой или пожертвовать пищеварением.
— Естественно, пищеварением жертвовать нельзя ни при каких обстоятельствах! — ухмыльнулся Андрей. — А то оно отомстит, и мстя его будет страшна!
— «Мстя», — хихикнула она. — Ладно, мститель. На лекции увидимся.
Андрей сам удивился, обнаружив, что, вопреки обыкновению, не только появился на лекции, но и устроился в третьем ряду. Рядом с Аней.
Так оно и потянулось. Посещение лекций оказалось потрясающе интересным занятием. Особенно, когда видишь рядом рыжий завиток, падающий на нежную щеку, и серые глаза. Когда можно, заглядывая в ее конспект, якобы за прослушанной фразой, коснуться ее плеча. Нет, Андрей не был рыцарем без страха и упрека — просто в этот раз ему почему-то не хотелось торопить события. Пусть все идет своим чередом.
И сам удивился, обнаружив, что сдал выпускные экзамены с первого раза.
Вручение дипломов всегда проходило торжественно. Ректор вызывал по одному, собственноручно отдавал «корочки», поздравлял. Андрей смотрел на сияющее лицо Ани и чувствовал, как накатывает тоска. Послезавтра распределение, и что дальше? Внезапный шум прервал его мысли. В зал вбежала секретарь ректора. Растрепанная, с покрасневшими глазами.
— Включите радио! — закричала она, не обращая внимания на удивленные взгляды.
— Что случилось?
— Война!
Кто-то уже включил приемник. Андрей похолодел — это не было дурацкой шуткой, как он решил было сначала. Он слушал мерные, чеканные фразы диктора, почти не слыша слов. Война!
Аня вцепилась в его рукав. На побелевшем личике глаза казались огромными. Андрей прижал девушку к себе, молча гладил по голове. Что тут скажешь?
Вокруг творилось что-то невообразимое. Плакали женщины, суетились мужчины.
— Что теперь будет? — спросила она, отстранившись.
— Пошли, — Андрей принял решение.
— Куда? В военкомат?
— Сперва в ЗАГС.
— Шутишь? — Аня уставилась на него изумленными глазами.
— Нет. — Ох, не так он хотел признаться, совсем не так... Пропади все оно пропадом! — Не шучу. Если мы поженимся, будет больше шансов попасть в один госпиталь. Я хочу быть рядом. Я люблю тебя. Ты согласна?
— Да. — Несмотря ни на что, она улыбнулась. Потом улыбка померкла: — Нас не распишут быстро.
— Распишут, — ухмыльнулся Андрей. — Там заведующая — подруга мамы. Поможет.
Им даже не пришлось долго объяснять. Заведующая — бледная, с заплаканными глазами — выслушала их, достала какие-то бумаги, попросила расписаться в нескольких местах, выдала свидетельство. Буднично и просто.
— Ну, вот, — Андрей виновато улыбнулся. — Прости, что не вышло как у людей. Платье, гости...
— Бог с ним, с платьем.
— Ага, без платья ты будешь еще красивее.
Она залилась краской, спрятала в ладонях пылающие щеки. Молодой человек бережно отвел ее руки, приподнял лицо, поцеловал.
— Военкомат подождет пару часов. Пошли домой... женушка.
Их действительно приписали к одному госпиталю. Правда, сперва говорили что-то про бронь для лекарей, несмотря на то, что обычных врачей призывали поголовно. Андрей было обрадовался — ему вовсе не хотелось, чтобы жена оказалась на фронте, ни один мужчина не захочет этого, если есть выбор. Но Аня уперлась. И через две недели они были в полевом госпитале.
Не хватало людей. Не хватало лекарств, особенно обезболивающих. Андрей сутками не выходил из операционной. Аня была рядом. Она могла удержать без сознания раненого на операционном столе. Снять боль у тех, на чью долю не осталось медикаментов. Она могла и больше, но когда встал выбор: два-три полностью исцеленных человека или десяток операций без использования обезболивающих, — выбрали второе.
Враг наступал быстро. Слишком быстро. И однажды чужие солдаты ворвались в операционную. Вошедший следом офицер остановился рядом с Андреем:
— Мой друг ранен. Если сделаете операцию и он выживет, останетесь в живых. Все. Иначе — начну убивать по одному.
Врач на мгновение оторвал взгляд от операционного стола:
— Закончу с ним и займусь вашим другом.
Выстрел.
— Я закончил с ним. — Лицо чужого офицера было бесстрастным. — Занимайтесь моим другом.
Солдаты небрежно скинули тело на пол, переложили с носилок своего командира. Андрей осмотрел рану.
— Я ничего не могу сделать.
Вражеский офицер склонил голову набок:
— Ты плохо понял? С кого начать, чтобы было яснее?
— Осколочное ранение! — хирург почти кричал. — Брюшная полость, диафрагма, плевральная полость. Проникающее ранение кишечника. Можно остановить кровь, но у перитонита летальность сто процентов. Я не бог, а всего лишь врач!
Выстрел.
— Я ничего не могу сделать, — шепотом повторил Андрей.
— Я могу. — Аня шагнула вперед. Лицо сливалось с белой маской, но голос был твердым. — Я лекарь. С этим — справлюсь. Андрей, ты поможешь. Готовим операционное поле, как обычно. Потом будешь ассистировать.
Она склонилась над раненым.
Они работали несколько часов. Андрей со скальпелем, Аня со своим странным даром. Врач удалял мертвые ткани. Лекарь сращивал чистые разрезы, оставшиеся после скальпеля, оставляя аккуратные швы — без единой лигатуры.
— Все.
Тонкий рубец на животе. Шов выглядел так, словно был сделан по крайней мере неделю назад.
— Все, — повторила Аня, тяжело опираясь на стол. Это было против всех правил асептики, но стерильность была уже не нужна, а сил не хватало.
Раненый открыл глаза, обвел помещение отсутствующим взглядом и снова опустил веки. Офицер проверил пульс. Холодно констатировал:
— Жив.
— Он будет жить, — выдохнула Аня. — Проспит с неделю, может, больше. Будить не надо, когда организм восстановится, проснется сам.
— Он действительно будет жить?
— Да.
Чужак кивнул.
— Хорошо. — И добавил тем же тоном: — Всех, кроме нее, расстрелять.
— Ты обещал! — закричала девушка.
— Я обещал ему, — холодный взгляд на Андрея. — Он ничего не смог сделать. Тебя никто не тронет, можешь идти, куда хочешь.
Ее крик утонул в грохоте выстрелов.
Машина пришла утром. До переправы, оттуда — в штаб на другом берегу реки, а там и до столицы. Лешка стоял рядом, провожая. Где-то севернее шла стрельба, но сюда она пока не докатилась. Пока.
— Удачи, Анечка. — Кажется, на прощание он решил забыть про устав. — Пожалуйста, останься жива.
Я горько усмехнулась. Что проку в том, что тело еще ходит и говорит. Душа была мертва с того дня, когда...
Лешка, кажется, хотел сказать что-то еще — и упал, зажимая рукой рану на шее. Я рухнула рядом, оглядываясь. Никого. Еще один выстрел — водитель вывалился из машины, замер на земле.
Снайпер!
Из дома уже выбежали наши, в несколько рук затащили командира под защиту стен. Я вскочила, выхватила из машины аптечку, рванулась следом. Пуля щелкнула о дверной косяк в паре сантиметров от головы. Повезло.
Лешка лежал на полу, кто-то копошился рядом, пытался зажать рану — тщетно, кровь лилась потоком. Я оттолкнула помощников, на ходу вытряхивая из аптечки жгут.
— С ума сошла? — заорали на меня — Кто ж на шею...
Я только взглянула в ту сторону, и умник умолк.
— Не лезь не в свое дело.
Лешка еще был в сознании. Я закинула его руку на голову, так, чтобы жгут прошел через плечо. Быстрее...
Белобрысый мальчишка, который когда-то провожал домой, нес портфель. Последний человек, которому не все равно, есть ли я на свете. Мне самой было все равно, а ему — нет. Не дать ему умереть. А потом — пойти и разобраться с «коллегой».