Гремя побрякушками, протопала по переулку костистая потаскуха, таща за руку отродясь не мытую девчонку — волосы пыльными колечками, палец навеки засел в носу. У трактира притормозила, впихнула чадо во двор, напоследок ласково наподдав широкой, почти мужской ладонью, и заторопилась на площадь. В неприметном углу двора, прямо в пыли, сидел худой, как птаха, белый старик в окружении таких же малышей, едва отличимых друг от друга под слоем грязи на мордочках.
— И было так! — вещал старик, и его кадык ворочался вверх-вниз в глубоких складках кожи. — «Боги горды, сказал он, но гордыня их слепа. А люди голы и дики, но глаза их жадны и зрячи». И, войдя, унес тот огонь, дивный, чудесный, необоримый, и дал его людям. И стали люди ткать, и красить ткани, и носить вышитые ткани из шерсти тонкорунных коз. И стали сбивать масло и печь хлеб и стали обликом своим соперничать с богами...
Дети внимали, боясь пошевелиться.
Грубый стол, последний в ряду столов, вынесенных в знойный день из недр трактира на воздух, — не стол даже, а так, наспех сколоченные козлы и пара сбитых вместе досок, — едва не опрокинулся, припечатанный кулаком. Посетитель, никак не желающий падать и засыпать, как честный пьяница, икнул и обвел собутыльников победным взглядом.
— С-старый как-а-зел... Не так все было-то, не так!
— Да ладно тебе, детские сказки! — урезонивали те, но говоруна было не остановить.
— Я знаю. Я точно знаю! Я...
Приятели хохотнули. -
— Что, был там, что ли, когда (герой огонь тырил?
— Ха, герой, как же...
Говорун сардонически ухмыльнулся, прежде чем спохватиться:
— Да нет, не был. Я-то не был. А вот предок мой, дальний... Дальний такой предок...
Приятели малость поупражнялись в остроумии, обсуждая родословную скандалиста, но скоро любопытство взяло верх. И тот завел рассказ.
— Ну, стало быть, огонь этот и вправду титан умыкнул. Нужно было сильно, выкуп платить: хотел девку заморскую за себя женой взять. Сама о трех головах, о шести руках, в руках топоры, на грудях ожерелье из черепов...
— Брось плести! На кой она ему сдалась, такая страхолюдина?
— Ну, страшна. Зато родом из богов, да приданое богатое, да тесть с тещей за морем останутся — скажи, плохо? В общем, пошел. Начинается, значит, шум-гам, все снуют, погоня там, то да се... Ушел он, значит. В пещерке такой махонькой улегся и дрыхнет, сил набирается. Пещерку ту и посейчас отыскать можно, его же, бедолагу, прямо у входа и приковали, только скользко там очень.
— А чего скользко-то?
— Да от орлиного дерьма! Вот, стало быть, дрыхнет он. А тут предок мой — эх, ловкий был вор, всем ворам вор, табуны в одиночку уводил, царевен крал, быков самых лучших! — в общем, приметил. Глаз положил. Ну, и подсуетился. Спер, в общем!
Тут повествование ненадолго прервалось. Слушатели, умевшие оценить мастерскую работу, с удовольствием выпили за воровское искусство. Один тем и удовлетворился — улегся щекой в липкую лужу на столе, засопел. Второй все допытывался.
— И что боги?
Рассказчик горделиво усмехнулся.
— Предка моего не взяли, понятное дело. Ищи ветра в поле! А недотепу этого — сам можешь поглядеть, небо-то сегодня ясное, прям стеклышко.
— А потом что с ним стало, с предком твоим?
— Известное дело, руки-ноги ему переломали в ближайшей деревне, куда он добро это барыге одному сбывать принес.
— Зачем?!
— Как зачем? Чтоб в котел поместился.
— Сварили,что ли?
— Ну да, в кипящем масле, как полагается. Масло, говорят, отменное было, не пожалели, совсем и не брызгало!
— Да за что ж его, болезного? — охнула служанка, застрявшая у интересного стола.
Докладчик поизучал складную деваху и охотно пояснил:
— А чтоб не таскал чего ни попадя. Воруешь — воруй, но без озорства. Знать надо, чего тыришь, а потом честным людям таранишь. Всякая вещь, как там она ни лежит — плохо ли, хорошо ли, — свое назначение имеет. Знаешь, бери смело и беги быстро, а не знаешь — так и ну ее к Аиду, поостерегись, пройди мимо. Чтоб народу умы не смущать. Народ, он этого не любит, так-то!
Помолчали, обмозговали. Выпили еще чуточку, не чокаясь. Спохватившись, унеслась на кухню любознательная служаночка. Наконец, верный слушатель неуверенно подал голос:
— Ну, а огонь?
— А что огонь? У нас остался, у людей, то есть. Говорят даже, что мы через этот самый огонь людьми-то и стали.
— А раньше что же?
— Да ничего. Не было раньше людей. Так, зверье всякое бессмысленное бегало по болотам, рычало, сырятину жрало, вот и вся культура, — охотно пояснил первый, не смущаясь неувязками.
Дрыхнущий выпивоха всхрапнул и перекатил голову на другую щеку, на сей раз в пятно жира. Собутыльники заботливо прикрыли его лицо краем головного платка. Спи, добрый человек, если умаялся. Как звать тебя, не знаем, но по всему видно, парень ты хороший.
Совершив милосердное дело, второй пропойца быстро огляделся и, понизив голос, выговорил:
— Эдак, выходит, все мы зверье бессмысленное, шкуру краденым огнем опалившее?
— Выходит, все, — лукаво прищурился смутьян-рассказчик.
— И воры, и народ, и воины... И даже... царь?!
Тот только с важностью кивнул.
Засобирались. Похолодало как-то, да и время к вечеру, хватит штаны просиживать. В молчании шмякнули мелочь на стол, в молчании дошли до ворот и, не сговариваясь, разошлись в разные стороны. Теперь проснулся и спящий. Легко встал, проскользнул в недра трактира и скоро уже покидал его через заросшую вьюнками калиточку в глухом тупичке. Удивительный пьяница был доволен. Хороший день, отличный улов! Один явный бунтовщик, опасный тип, а второй сойдет за сочувствующего. Нынешний правитель так же не любил старинных преданий и завиральных идей, как и все его предшественники. И так же хорошо платил.
Улицы быстро сменяли одна другую, выводя доносчика в чистые кварталы выше по склону холма. Отсюда прикованный титан на козырьке скалы просматривался куда лучше. В мягком закатном свете, на фоне темнеющего неба, где уже полз прозрачный диск луны, его силуэт был на диво выразителен. Но торопливый пешеход не был романтиком, и прекрасный вид пропадал зря.
ДМИТРИЙ ПОПОВПро дурачкаРассказ
На заброшенной стройке уныло дребезжала под ветром жесть.
— Нет, Миха, я не пойду на прописку. Дело решенное, — Игорь засунул руки в карманы и привалился плечом к бетонному забору.
— Я вот этот фингал из-за тебя, между прочим, получил, — Мишка ткнул пальцем себе под глаз, скривился. — Вовка орал, что ты не пойдешь, а если и пойдешь, чтобы с тобой никто спиной к спине не вставал. А я. сказал, что встану. Ну, и понеслось. А ты...
— Мих, я все понимаю. И ты мне друг. Но надо ведь и своей головой думать. А эта прописка — глупость несусветная.
— Глупость, да? Я за тебя дрался, а ты — глупость? А отцы наши тоже дураки?
— А при их отцах прописки не было...
— Так жизнь-то меняется!
— В какую сторону, а?
— Да пошел ты! Предатель ты, вот ты кто, — Мишка раздавил недокуренную сигарету в серую плиту забора, плюнул, развернулся и быстро зашагал прочь от стройплощадки.
Игорь постоял, вздохнул и, глядя под ноги, поплелся к дому прадеда, за два квартала, в частный сектор. Старик давно выжил из ума, и за ним нужно было присматривать, таскать ему продукты, стирать вещи. Зато у него были книги, которых не было больше ни у кого. Игорь нашел их четыре года назад, еще десятилетним мальчишкой, когда просто из озорства залез в платяной шкаф. Тяжелые, толстые книги с замятыми углами твердых переплетов, с пожелтевшими страницами. Не чета нынешним карманным брошюркам. Эти — вот они, на лотке при входе в маркет, блестят обложками с обязательной полуголой блондинкой.
— Ха, Игоряша, привет! — Наташка окликнула его, когда он катил тележку по торговому залу. — Опять своему дедуле молочко покупаешь? Пивка бы ему взял, сосунку.
— Ему нельзя, ты же знаешь, — с деланым спокойствием ответил Игорь.
— Ну себе возьми, выйдем, постоим, потрещим. Я-то затарилась.
— А дюжина бутылок — тебе не много?
— Чего-чего бутылок?
— Двенадцать штук.
— А, так нас четверо будет — я, Юлька, Танька и Маринка.
— И по какому поводу веселье?
— Ты расплачиваться собираешься? Не тормози очередь. На улице дорасскажу.
Кассирша хмыкнула, пробивая покупки Игоря, и понимающе улыбнулась, заметив пиво. Бутылки Наташка аккуратно сложила в сумку на колесиках.
— Ну, постоим или пойдем?
— Пойдем, пойдем. Рассказывай, давай.
— А, ну так вот. Мы с девками, короче, тоже решили во взрослую жизнь вступить. У пацанов-то прописка, а у нас только пиписка, — Наташка захохотала, показав пока еще красивые, лишь чуть тронутые желтоватым никотиновым налетом зубы.
— То есть? — Игорь поморщился, начиная догадываться, о чем пойдет речь.
— Да вот купили себе кое-что в секс-шопе. Чтоб потом с вами, кобелями, не страшно было.
— И Таня тоже вот так решила?
— А тебе что за дело? Разошлись вы с ней — и разошлись. Ты бы ей еще подольше стишки свои дурацкие читал. Совсем задолбал девку.
— Да никакого дела, — очень тихо сказал Игорь, останавливаясь. И добавил уже громче: — Пока, Наташа. Я, пожалуй, здесь улицу перейду. Удачной дефлорации.
— Это чего это ты такое сказал? Умный слишком, да?
— Не обращай внимания. Я просто пожелал вам удачи. Честно.
— Ладно, давай, увидимся еще.
Бутылки в сумке у Наташи глухо позвякивали, обещая бессмысленную радость хмельного отупения. К колесу тележки прилип желтый березовый листок, продержался пару оборотов и отвалился в очередной луже.
Обшарпанное крохотное здание художественного музея смотрело на Игоря одним глазом-окном. Второе было затянуто, словно бельмом, мутным полиэтиленом и заколочено крест-накрест растрескавшимися досками. В темном углу, между фасадной стеной и ступеньками центрального входа, пробилась и разрослась пыльная мать-и-мачеха.