— Стекла-то зачем бить? — наигранно спокойным тоном поинтересовался Игорь, спускаясь с крыльца. Пальцы, чтобы не выдать себя, он сцепил за спиной.
— А не только стекла, а еще и морду тебе набьем! — заявил Вован.
Родившийся в животе минуту назад маленький ледяной ежик страха принялся расправлять иголки. Но Игорь, хоть и с трудом, не дал ему превратиться в дикобраза.
— За что? _
— А было бы за что, убили бы, — хохотнул Вовка.
У него из-за спины вышел Мишка. Похоже ему сильно надавали по ребрам —дышать он старался редко и неглубоко.
— Гарик... Ну, ты же подвел всех... Теперь вот пятно... Один не пошел... Значит, коллектив так себе...
— Это что за новости? — ежик отчетливо шевельнулся.
— Теперь так... Считается... Мужики сказали... Я договорился... Что приведем... Один подерешься...
Игорь сглотнул. Вот он, шанс. Сейчас можно все исправить. Можно стать своим. Стая примет. Стая.
— Нет.
Почему это короткое слово так сложно произнести?
— Зассал, да? — крикнул Мишка и тут же зашелся кашлем, согнулся пополам. Из глаз его брызнули слезы.
— А бей это говно, ребята! — вожак, пригнувшись, попер вперед. Его тень, казалось, загребала руками по земле.
Игорь поднырнул под летящий в лицо кулак, левой вмазал в челюсть и добавил правой под дых. Вовка смешно булькнул, рухнул на колени, скрючился и принялся блевать.
Это была первая и последняя победа. С ног Игоря сбили мгновенно. И принялись бестолково, мешая друг другу, топтать.
— Пусти! Я тоже хочу вмазать...
— Сука! Умник! На!
— А гад! Морду прикрыл!
— Руки ему держи! Зубы вышибу!
— Девки! Чего стоите! Бейте падаль!
— Ага! По яйцам ему!
Вдруг чернота, озаряемая солнечно-желтыми и густокрасными вспышками, исчезла. Игорь увидел, как подошла Таня. Криво улыбнулась, рыгнула, лениво, словно отгоняя надоедливую болонку, пнула. А еще на ней не было трусиков.
И снова стало темно.
Совсем темно и тихо. Оглохнув в этой тишине, Игорь не услышал, как гогочут вставшие вокруг него парни. Не почувствовал, как сверху льется что-то теплое и вонючее.
Железная сетка высотой в человеческий рост делила лагерь на две неравные части. Разделительный забор когда-то ставили впопыхах, как временный. И, как все временное, он в конечном итоге оказался постоянным. Имел забор целых два замечательных качества. Во-первых, завалить его силами нескольких человек было минутным делом. Во-вторых, он наглядно объяснял часовому на вышке, в какую сторону нужно держать ствол пулемета. И часовой честно исполнял предписание — оружие было направлено на ту часть лагеря, где обитали уголовники. Чтобы взять на прицел часть меньшую, политическую, приходилось перетаскивать пулемет вместе со станком — просто развернуть его мешала балка, поддерживавшая крышу.
— Что, гнида, нос повесил? Порядки тебе наши не нравятся? — тряхнул влажную от утреннего тумана сетку Костыль, увидев понурого Московкина. День был выходной, и заключенных вывели на прогулку.
— Чего распетушился-то? — громко, чтобы услышали окружающие, спросил Лев.
— Козел! Ты кого петухом назвал? — завопил Костыль. — Люди! Вали политических! Закон не уважают!
Толпа уголовников ломанулась к забору и смела его в секунду, словно он был из бумаги. Массовое побоище выглядело очень натурально — кто-то, сцепившись с неприятелем, катался по земле, кто-то орал, размахивал во все стороны кулаками, и все толкались, шумели и убедительно изображали ярость.
Стас с трудом протиснулся в подкоп под внутренним забором и оказался между двух стен. Пригибаясь, он помчался по вытоптанной патрулями тропинке к вышке. Сейчас вся охрана стягивалась к месту драки, и напороться на солдат он не боялся. Он боялся только одного — не успеть. Взлетев по лестнице, Стас, не сбавляя ходу, выставил руки, как таран, и врезался в часового. Отлетая к ограждению, парень издал утробный звук и выпустил из рук пулемет, который как раз пытался перенести на удобное для стрельбы место. С вышки часовой так и не сверзился. Стас поймал его за ремень и бросил на пол.
— Сиди смирно! Дернешься — выброшу!
Пулеметчик, которому каска съехала на глаза, дергаться не собирался, а только плотнее забился в угол. Несколько дней назад он видел, как нынешний его противник на спор согнул голыми руками лом.
А к дерущейся толпе уже неслось отделение вэбэшников.
— Платов! Отбой! — заорал Стас.
— Отбой! Отбой! — заголосили внизу.
Так быстро заключенные еще никогда не разбегались по корпусам. Охрана в замешательстве остановилась посреди опустевшего лагеря. Мишень получилась идеальная.
— Оружие бросить! Отойти на десять шагов, и мордой вниз! — пророкотал с вышки Стас и дал очередь, целясь в землю как можно ближе к растерявшимся охранникам.
Кого-то из вэбешников он все же зацепил. Впрочем это только сделало охрану сговорчивее. Еще через пять минут сдались на милость победителям солдаты на всей зоне. Устраивать перестрелку им не хотелось.
— Чего ты добиваешься? — спросил начальник лагеря, вытирая платком лысину, когда Платов вошел в его кабинет. — Убить меня хочешь?
— Нет, убивать мы никого не будем. Просто уйдем. А вы немного посидите в карцере.
— Через полчаса здесь будет подмога, вы никуда не уйдете.
— Зачем врать, а? Твой лагерь строили идиоты. И телефонный кабель они под бараками не от большого ума проложили... Так что сидеть вам до вечера минимум, пока не хватятся, что от тебя доклада нет.
— Не ожидал я от тебя Платов, не ожидал, — снова взявшись за платок, выдавил начальник.
— Уж извини. Ребята, уведите его. И дуйте сразу к автопарку.
Грузовик уже полчаса трясся по дряхлой неширокой дороге, проложенной через хмурый еловый лес. Платов, сидевший в кузове вместе с тремя десятками политических (уголовники забрали весь легкий транспорт, пару новых фургонов и давно умчались вперед), был занят совершенно бессмысленным делом — рассматривал облака. «Вот я свободен, — думал он. — А облака остались точно такими же, какими я их видел, стоя на лагерном плацу. Им все равно: где я, что происходит внизу, как живут люди. И мне ведь, получается, тоже все равно, что с моим миром творится. Мы отсюда бежим. Московкин успокаивает себя, говорит — там мы наделаем шуму, все здесь исправится. И сам чувствует, что обманывается. Но другого выхода не видит. И мой лесной город — утопия. И я не вижу выхода. Бились мы о кирпичные стены этого мира, бились, пока лбы не расшибли. Тот же Стас. Последний инженер, который помимо инструкции по сборке и эксплуатации буровой мог и сам что-то сообразить. Убрали по пустячному поводу. Мы с Вакуловым только-только говорить начали, что народ спивается, и на тебе — попытка подорвать вино-водочную индустрию. Единственную худо-бедно процветающую у нас недобывающую отрасль. Московкин — отдельная песня...»
Но песней вопль Московкина назвать было нельзя.
— Стой! Стой, тебе говорят! — орал он, молотя ладонью по кабине.
Машина вильнула к обочине и, прочертив на тонком слое грязи пологую дугу, остановилась. Из кабины высунулся Стас.
— Чего орем? — негромко спросил он, озираясь на всякий случай по сторонам.
— Там человек в кустах лежал!
— И что?
— А то, что помочь надо! В этих краях люди так просто у дорог не валяются! — буркнул Московкин, спрыгнув на землю.
Платов последовал за ним, жестом попросив других не вылезать из кузова.
В кустах спал, тяжело дыша, подросток. Избитый и грязный. Сложенные ладони он подсунул под щеку, притянул к груди к колени, пытаясь согреться.
— Эй! — тронул его за плечо Московкин. — Просыпайся!
— Нет! — заорал парень, перекатился на спину и закрыл голову руками, словно защищаясь от удара.
— Тише! Тише! Не бойся! Никто тебе ничего не сделает! Найденыш сел, опасливо уставился на взрослых, ойкнул. — Это вы! — выпалил он.
— Игорь! — ахнул Московкин, помогая ему встать. — Ты как здесь оказался? Что с тобой?
— Долгая история, — скривился Игорь от боли в правой ноге.
— Так я историк, ты не забыл? Ладно, в машине расскажешь, пошли потихоньку.
Стас, заметив выходящую на дорогу троицу, подогнал грузовик поближе. Вылез из кабины и протянул Игорю заветную флягу.
— На, хлебни.
— Я не пью... — виновато ответил Игорь.
— А я тебя, дурилка, не спаиваю, а лечу. Ну, так-то лучше. Давайте в кузов, а то к поезду опоздаем.
— К какому поезду? — спросил Игорь, устраиваясь на скамейке. Боль и холод постепенно уходили.
— К поезду в теплый край, — хмыкнул Платов. — Узнаешь еще. Ты, как я понял, у Льва учился. Вот и отвечай учителю, что у тебя приключилось.
Игорь вздохнул и принялся за рассказ. Впервые в жизни взрослые люди слушали его, не перебивая и даже не торопя, когда он замолкал, подыскивая слова.
— Все хуже и хуже становится. И как же быстро, — тихо пробормотал Платов, когда Игорь закончил.
— Ты хочешь сказать, что после того, как тебя целенаправленно били несколько парней, ты сумел сесть на мотоцикл, всю ночь ехал, а потом еще шел с поврежденной ногой неизвестно куда? — с сомнением спросил подростка Вакулов.
— Я думаю, мне просто повезло, — тихо, словно оправдываясь, ответил Игорь. — Были бы они трезвые, забили бы. А так...
— Ну что вы, право слово! — возмутился Московкин. — Он не лжет и ничего не сочиняет. Уж мне-то поверьте. Но тенденция какова, а? Круговая порука как лучший способ обезличивания и повышения управляемости...
— Лев! — перебил Платов. — Не сейчас! Мы подъезжаем.
— Нет, Олег, ты подумай над этим. А поговорим, ладно, потом.
— Да куда мы едем, объясните же! — взмолился Игорь.
Но объяснения опять пришлось отложить. У железнодорожного переезда грузовик свернул с дороги прямо в лес. Ельник здесь уступал место начавшим желтеть по осени березам. Деревья росли не слишком густо, и Стас умудрился проехать метров сто, перед тем как окончательно остановил машину.
— Конечная! — крикнул он. — Давайте, быстро, быстро, к насыпи!