Они молча слушали. До чего же ОН казался человечным! И даже не скрывает. А может, ОН катапультировавшимся летчиком хочет прикинуться?
— Как вы меня нашли?
Глупый вопрос.
— Расскажите лучше, из каких вы к нам глубин? — ехидно произнес Павел.
Парень растерянно посмотрел на одного, на другого и вдруг расхохотался, размазывая по лицу слезы. Возможно, это была истерика.
— Да вы что! И вы туда же?! — Успокоившись, представился: — Капитан Федор Погорельцев, летчик-испытатель, — и, иронично глянув на Павла, добавил: — из-под Москвы.
Нельзя было его слушать! Никак нельзя!
— Ага, из-под Москвы! Да у тебя грязь на роже к слизи прилипла! Зря отмывал!
— Это не слизь. Это гель. Для улучшения контакта между кожей и пластинами сенсорной панели.
Браконьер.
— Это опытный образец, совершенно новый принцип без-инерционного полета. Решено его на поток не пускать, пока из модели всех возможностей по апгрейду не выжмем. А пока обкатываем и используем как воздушный разведчик, — он подмигнул, — благо легенда про «летающие тарелки» давно в массах. Я, кстати, из Китая сейчас возвращаюсь. Лейтенант Мерзляев.
— В твоей тарелке ни буковки по-русски! Вообще ни буковки!
— Конечно. Это на случай, если собьют. Там даже гайки с обратной резьбой.
Борис.
— А приборы?
— Вся информация шла на очки маски по оптико-волоконному кабелю.
Дед.
— А почему там маска из жгутов вся?! Она же должна плотно прилегать!
— Это сенсорные панели. Аппарат управляется мимической мускулатурой лица. «Жгуты», то есть пластины сенсора, предназначены для избирательного контакта. Это повышает управляемость, устраняет электро-механическую диссоциацию. В общем, без этой избирательности рулить тарелкой не получилось бы.
Серый.
— И как же ты, такой высокотехнологический, в самолет-то врезался? — вступил в разговор Эдик.
Парень потупился и признался нехотя:
— С управлением не справился. Там же на очки круговой обзор подается — и так башка кругом, да еще и качество оставляет желать лучшего. Расстояние позволяло, хотел над ним пройти. А он меня — радаром по антилокационному покрытию. Самое смешное, что он-то даже не заметил. А у меня помехи; фонит, как в зоне «молока». Я, вроде, в сторону, и тут он перед самым носом. Ну, я и запаниковал. А когда паникуешь, рожа-то дергается...
Павел смотрел поверх него и даже не слушал слов, мир итак рушился прямо под ногами, он слушал интонации, а они к концу рассказа явно задеревенели и поехали вниз.
— Вы что, мужики? — вдруг прошептал пилот.
Павел проследил за его взглядом. Он смотрел на левую Павлову штанину, испачканную засохшей кровью, но абсолютно целую.
— Вы что?!..
Он смотрел на пистолет в опущенной Павловой руке. Павел тоже посмотрел и отчетливо увидел рифленый табельный номер.
Сбитый «МиГ». Катапультировавшийся летчик. Два вооруженных безумных молодчика. Штанина в крови. Табельный номер на штатном армейском пистолете.
Павел шагнул вперед, вскинул руку и стрелял, пока не кончилась обойма.
Очень хотелось жить.
Очень не хотелось в тюрьму.
А тишина после выстрелов снова была полной, звенящей, спокойной. Как пробел после точки, лишенный мнимой значительности многоточия.
— У него зрачки пульсировали, — сказал он Эду, не оборачиваясь. — Как в том рассказе.
Эд не ответил.
Тела они стащили в землянку и сожгли. Туда же бросили разряженный пистолет. Пока Эд найденным топором крушил кости лицевого черепа Борису и Серому, а потом отрубал им кисти — чтобы сжечь отдельно и наверняка, — Павел сидел на импровизированной лавочке и курил, второй раз в жизни. Окурок тоже полетел в огонь. Через реку переправились уже на закате, затем шестами оттолкнули рафт с поклажей от берега и потопили парой выстрелов из ружья. На себе несли, в основном, еду, благо ее осталось предостаточно. Ночевки делать не стали — к тому моменту, как сюда заявятся военные, нужно было уйти максимально далеко.
В идеале, говорил Эд, выйти бы месяца через три где-нибудь на Камчатке. Так далеко вряд ли получится, меланхолично возражал Павел. К тому же, там зона лагерей. Ну, поймают, возражал Эд, и что? Заблудились! Парни потерялись. Или рассорились, они на рафте уплыли. Годится, соглашался Павел. Беглых зэков после сегодняшнего он нисколечко не боялся.
Первым шел Эдик, за ним Павел. В прыгающих тенях от фонарей быстро идти не получалось. Павел смотрел на вертикалку, перечеркивающую спину Эдика, и думал о том, что в бега с собой всегда берут «свинью». Потому что с едой в тайге бывает не так уж хорошо. Правда, еды навалом, и ружье есть, но «свинью» зачем-то же берут.
И что он — единственный свидетель. Пусть повязанный кровью, но проболтаться же можно и по глупости.
А здесь — медведь прокурор.
И Дед ли стрелял?
Эд, кстати, тоже единственный свидетель.
К тому же, сидел в «дурке».
Да, он очень хорошо ходит по тайге, но и я в пионерах был. На юг ветви длиннее, склон муравейника положе, а на север — мох растет. И встретив реку, надо идти по течению — там обязательно будет поселение.
У него ружье.
У меня нож.
Значит, только одна попытка.
Одна секунда и только она. Возможно, придется ответить перед обществом, но не факт. Только перед самим собой.
А с собой как-нибудь договоримся.
НАТАЛЬЯ КОЛПАКОВА, АЛЕКСАНДР КАМЫШОВГеройРассказ
Правда
Крылатая колесница неслась в предательски прозрачном небе. Внизу бугрились бесконечные хребты гор, а следом мчалась погоня. Боги ни с кем не собирались делиться священным огнем, тем более — позволить хоть кому-то пойти против их воли. И в этом все дело! В конце концов, что священный огонь? Не сделает он титанов соперниками богов. Но оставить безнаказанным бунтаря, похитителя священного артефакта... «Зевс Всепрощающий» — да уж, сомнительная слава! Проклятье, ни облачка, придется все же укрываться в горах. Те, что за спиной, нечасто бывают на земле, и лазанье по скалам вряд ли покажется им приятной прогулкой.
Рванув на себя поводья, он швырнул колесницу вниз, к мелькнувшему между скал крошечному плато. Вот и черная щель, вход в пещеру. Миг — и титан уже несся узкими коридорами, спускаясь все глубже. Язычок священного пламени на ладони рассеивал вечный мрак, разметывал по углам потревоженные тени...
...Не просто свет. Тепло. Тепло притягивало, и завороженный Щ медленно, словно пробираясь меж разомлевших на зное змей, приближался к спящему. Шажок, еще один, еще чуть ближе... Крошечный язычок бился под боком храпящего гиганта, ластился к расслабленным пальцам, отгоняя прочь ночные тени. Прозрачный, беззащитный... нет, вовсе не нуждающийся в защите, способный в миг стать огромным, грозным, сильным, непобедимым! Щ протянул руку и, сам еще не понимая, что делает, опустился на колени, прежде чем коснуться трепещущего лепестка. Волна тепла лизнула его пальцы, словно ощупывая их, мягкой волной накрыла ладонь и вдруг вольно хлынула выше, затопляя все тело. Щ не знал, сколько времени он простоял так, — да и не представлял он, что это такое — время. Наконец оторвал взгляд от мерцающего пламени, зажмурился, сбрасывая оцепенение, и осторожно отступил, накрыв алый язычок второй ладонью...
...Титан проснулся внезапно, расслабил мгновенно напрягшиеся мышцы и приказал себе замереть, вслушаться. Земля чуть приметно дрогнула, потом содрогнулась еще, и он не сомневался в том, что это значит. Еще удар! Чуть сильнее, а значит, ближе. Что ж, он старался избежать схватки, и преследователям некого будет винить, кроме самих себя. Конечно, если за ним гонится сам Арес... Впрочем, тем хуже для Ареса!
Титан приподнялся и потянулся к огню. Вскочил, обернулся, ошалело осмотрелся еще раз. Глупо, глупо! Как будто священный огонь возможно не заметить! Отсвет мелькнул в дальнем конце пещеры, и он бросился туда, в два скачка нагнав приземистое создание в вытертой звериной шкуре. Существо рванулось к какой-то щели, титан в несколько прыжков настиг его и, передернувшись от животной вони, рванул из ножен меч. Существо затравленно обернулось, стискивая в лапе пульсирующий огонек. И вдруг лапа осветилась изнутри, розово-золотистая волна залила каменный мешок, и невидимая сила отшвырнула меч. А одетое в шкуры ничтожество выпрямилось, оказавшись почти одного роста с великолепным титаном, и уверенно воззрилось на него. Взгляд титана встретился со взглядом зверя... Нет, уже не зверя. Но кого?
С оглушительным грохотом обрушился свод пещеры. Титан развернулся, описывая мечом серебристую дугу, и успел заметить, как похититель огня юркнул в неприметную расселину...
...Щ мчался беззвучной тенью, скользил сквозь чащу, почти не тревожа ее. Он не думал, куда двигаться, как избежать опасностей и почему нужно спешить. Он просто знал. Не знал главного — что такое этот красный язык в его ладони, просто хотел его и хотел принести его своим. Язык был горячий, но не такой, как языки, что лижут поваленные грозой деревья. От тех толстенные стволы вспухают смолой, а потом чернеют и рассыпаются. Этот ласкал кожу, живое тепло восходило от него по руке до плеча, переливаясь в тело и сочась внутрь, глубоко, глубоко... Туда, где что-то откликалось, и робко ворочалось, и раскрывалось, и ныло...
Уже близко. Сильный порыв ветра ударил навстречу, и Щ не столько учуял, сколько нутром ощутил запах. Дух своей самки и логова, прелые шкуры, нежный кал детеныша, сладковатый аромат молока. Он приближался к пещере. Он еще не видел, не мог видеть того, что пряталось там, внутри, в настороженном ожидании, а значит, не мог и знать. Но сегодня он знал — так ясно, словно видел наяву. Вот Ж свернулась клубочком в углу грота. Дождь льет второй день, и шкура в ногах покрыта пеленой влаги. Ж притискивает к себе детеныша и настороженно вслушивается. Медведи не слишком любят дождь, а в пещере тепло и сухо. Катится камешек — и Ж вскидывается, подбирается, втискивая детеныша в грудь и нашаривая свободной рукой заостренную палку. Знакомые шаги. Спадает волна страха. Ж расслабленно опускается на шкуру.