Я смотрел поверх мачт на океан и чувствовал, что пустота внутри меня не заполняется, а, наоборот, растет. Он ворочался там, вдали, огромный, бесконечно равнодушный, презрительно спокойный. Когда-то я любил океан. Но теперь... Океан стал для меня обманом. Мы с ним оказались в разных вселенных. Океан просто был там. Был для себя. Я тоже был просто для себя. Мир в себе.
Мир во мне был пуст. Он был наполнен пустотой. Дикий бред. Впрочем, то, что я видел, то, что навсегда отразилось в моих глазах, и бредом назвать нельзя. Это реальность. Реальность изнутри. Реальность...
— Гордон?
Я замер, глядя в упор на человека за барным столиком. Черные очки. Серое лицо, обрамленное седой бородкой... Я его узнал. Я не мог его не узнать. И тут же мозг мой словно взорвался, переполненный лавиной чувств. Я пошатнулся. Мир сделался непередаваемо зеленым, и со всех сторон ко мне кинулись серые призраки. Я одернул плащ и потянулся за пистолетами.
— Гордон! Это я...
Все прошло. Видимо, для этого я и приехал в Майами. Я слабо улыбнулся и шагнул к столу.
— Привет, Барни... Черт, давно не виделись.
Барни Калхун. Когда я пришел на работу в «Черную Мессу», первым сотрудником, с которым мне довелось общаться, был именно он. Барни проводил со мной инструктаж по личной безопасности, водил меня по закоулкам третьего уровня «Мессы», рассказывал о людях, с которыми мне предстояло работать. Этот плотный здоровяк с несомненными индейскими корнями впоследствии стал единственным человеком в «Мессе», с кем я поддерживал приятельские отношения. Мои коллеги — ученая братия — сразу отнеслись к моей персоне с некоторым недоверием. «Эй, Гордон! Твоим профилирующим предметом в университете был бейсбол?» Я был на полфута выше самого высокого из них. Черт! Но это ничего не значило! Я окончил университет в семнадцать лет, а в девятнадцать опубликовал свой десятый научный труд! Через два года я уже заведовал лабораторией, а когда экспериментально подтвердились мои выкладки насчет резонансного проникновения, шуточки сменились неприкрытой завистью. А Барни... Мы любили посидеть в баре третьего блока за кружечкой пива и поговорить о боксе. Изредка я заезжал к нему в Нуэво-Мейо, и по вечерам мы играли в бридж, его дети копошились у наших ног, а его жена, полненькая хохотушка Мегги, делала утку по-ливански. Потом мы сидели все вместе на веранде его огромного дома и смотрели на яркие звезды Аризоны...
— Черт, Гордон! Ты выглядишь слишком плохо для специалиста, получавшего шестьсот штук в год! — Барни встал из-за стола, и я заметил крупные капли пота на его лице. Правую руку он протягивал мне, а левую держал у пояса. Пальцы его мелко дрожали. Я пожал его руку. Где-то вдали блеснула молния. В соседнем кресле сидел широкоплечий парень в военном комбинезоне и таких же черных очках, с крупным серым лицом, трехдневной седой щетиной и страшным шрамом через всю щеку. Парень равнодушно смотрел на меня и крутил в пальцах пачку «Лаки-Страйк». Барни указал на него. — Энди, это Гордон. Гордон Фримен.
Гордон Фримен. «Фримен, ты сдохнешь!» Вот и все. Издалека долетел раскат грома.
Парень вскочил — был он почти одного со мной роста, — лицо его перекосила гримаса ненависти. Впрочем, он тут же взял себя в руки, и, вяло улыбнувшись, протянул огромную, как лопата, серую ладонь. Барни усмехнулся в бороду.
— Познакомься, Гордон. Это Эдриан Шеппард. — Парень что-то буркнул под нос и сел.
— Меня зовут не Гордон, — «Фримен, ты сдохнешь!», но я уже успокоился. Подвинув стул, я уселся напротив Барни и положил руки на меню. — Теперь меня зовут Джон Джордж Руальд Темпест. Уже два года.
— А меня, — Шеппард подкурил сигарету и выпустил в мою сторону облако дыма. — Меня зовут Эдгар Алан Поуэлл.
— А меня — Мартин Лютер Кинг, — Барни поморщился и смахнул с лица пот. — Шучу. Лица у нас такие, что хоть сейчас в музей мадам Тюссо.
— Это кислота.—Я позвал жестом официанта. — Я рассматривал образец своей кожи под микроскопом. Она вся покрыта крошечными серыми язвочками. Слишком много радиации, слишком много кислоты.
— Слишком много сумасшедших ученых. — Шеппард внимательно смотрел на меня, поигрывая пачкой сигарет. — Как ты оказался в Майами, Фримен?
— Как ты оказался в Майами, Энди?
— Брэк, ребята! — Барни вытащил толстую контрабандную сигару, откусил кончик и долго подкуривал. — Если уж мы оказались в одном месте, в одном городе и в одно время — я думаю, с этим нужно смириться. По крайней мере, я оказался здесь из-за сигар... Гордон, я думал — ты умер.
— Я так же думал о тебе, Барни. Последний раз я видел тебя по дороге в лабораторию. Ты молотил кулаком в двери тамбура второй секции третьего блока...
— А... Орсон, покойник, шутил. Я видел тебя на мониторе, когда ты катил тележку к своему чертову полигону. Я еще передал Зеду, чтобы он скинул тебе на терминал сообщение: Мегги приглашала тебя и Катрин на ужин. Из Сан-Диего приехала на каникулы Джулия, и... — Барни опустил голову. Шеппард отаернулся.
— Не надо, Барни. — Я положил ладонь на его руку. Напоминание о Катрин что-то сдвинуло внутри меня, резанув под сердцем дикой болью.
Мир вокруг зазвенел сумасшедшим ливнем, раскололся молниями на безумную мозаику. Мир вокруг нас исчезал.
Катрин. Я познакомился с ней на вечеринке, которую устраивал по случаю Дня благодарения Питер Гуфри, один из моих ассистентов, позже перешедший в группу «Лямбда». Я видел его мозги, размазанные по реакторному залу, а его тело, медленно ковыляющее прочь, я расстрелял из пулемета. Но тогда, на вечеринке, я оказался случайно, мой «Чероки» заглох прямо перед его домом. Я спешил и зашел, чтобы попросить мотоцикл. Я увидел ее у бассейна и сразу же забыл обо всем. Так бывает однажды со всеми, так случилось и со мной. Она стояла в белых джинсах и нелепом цветном свитере с длинными рукавами и смотрела на луну. Во всех своих воспоминаниях я видел ее именно такой — плывущей в лунном свете, манящей невообразимо далекой, почти прозрачной красотой. Видимо, на моем лице отобразилось что-то такое, потому что она тихо приблизилась и прошептала:
— Вы увидели НЛО?
Я, потеряв дар речи, смотрел на нее сверху вниз. Тогда она обворожительно улыбнулась и потянула меня за собой.
— Вы, наверное, на вечеринку? Пойдемте, я вам налью...
Я узнал этот голос. Черт побери! Я слышал его каждый день, въезжая на территорию «Мессы». И я безропотно поплелся за ней.
— Фримен!
Я поднял глаза.
— Фримен, я видел тебя там, в Мессе. Мне передали, что все случилось из-за тебя.
— Да. Я видел надписи на стенах. А то, что случилось... По моим расчетам, мощность генератора не должна была превышать один процент. Однако Мастерсон рассудил иначе и установил мощность на пять, что на полтора процента выше предельно допустимой.
— «Жаба» Мастерсон.—Барни одним глотком осушил свой бокал. — Вот черт! Не пьянею. Он всегда ненавидел тебя, Гордон.
Мастерсон. «Жаба». Жабьи глазки. Жабья улыбка. Ты действительно ненавидел меня. Ученый с мировым именем. Ты сделал это имя, вылизывая задницы. ЦРУ. АНБ. ФБР. Сенатская комиссия по исследованиям. Кому еще ты лизал? Ты ненавидел коммунистов и анархистов. Панков и хиппи. Ты ненавидел всех, черт тебя побери. Уилл, ты должен был знать, к чему может привести резонансный каскад! Должен... А может, ты и не знал этого? Но ведь Олдридж и Гердель знали наверняка! Хотя ты их ненавидел тоже: Олдриджа — за то, что негр, Герделя — за то, что еврей... Тяжело ненавидеть весь мир. Пусть будет проклято твое имя, Уилл!
— Он вызвал экспансию Ксин. Мне пришлось уничтожить их главный мозг...
— А мне, вероятно, — их резервный. — Шеппард невесело засмеялся, и я заметил, что он совсем еще молод, едва ли старше двадцати пяти. — Скольких наших ребят ты убил, Фримен?
— Ваших ребят? — Я посмотрел на Барни. Тот пожал плечами. Шеппард перегнулся через кресло ко мне и задрал рукав, обнажая татуировку на предплечье. Кожа до локтя была серой, а выше — обычной, гладкой и розовой.
— Вот, видишь? Войска специального назначения: второй батальон, восьмая бригада, Иллинойс.
— Спецназ? — Я пожал плечами. — Морские пехотинцы были. Встречал и трупы рейнджеров. Да еще черные... Ваш спецназ не попадался.
«Он там, мать вашу! Там!» Не надо, ребята, прошу вас, не надо. Я просто хочу выйти наверх. Мой пот уже не соленый. Он горький... И правда, слезы горьки... Бледные полоски на пороховой гари. Я не хочу вас убивать! Но ведь вы убили Брайна Казалли. Почтенного старца, великого ученого, милого и простодушного человека, в рассеянности своей постоянно забывавшего застегивать ширинку в сортире. Вы убили его, расстреляли в упор, как бешеную собаку:
— Морпехи, говоришь? Когда мы летели на задание, с нами был инструктор из штаба ВМС. Он не сказал ничего... Не успел. Впрочем, на разбитый вертолет морпехов я наткнулся сразу. Видимо, они высадились намного раньше нас.
— А после?
— Что — после?
— Кто еще высаживался после вас?
— Пару раз я слышал по радио о высадке десантников с какой-то орегонской базы. А потом на верхние уровни ввели бронетанковую дивизию из-под Арлингтона. Они даже на какое-то время захватили контроль. Пока кто-то не разрушил системы безопасности...
Я внутренне содрогнулся. Впрочем, я настолько свыкся с тем, что убил массу своих сограждан, что сведения о том, что я способствовал смерти еще кого-то, остались на периферии моего сознания.
Барни скрестил пальцы и положил на них могучий подбородок.
— А черные?
— Черные? — Я плеснул себе текилы на два пальца. — Черные — не люди. Вернее, не совсем люди.
— Это правда. — Шеппард закурил. — Я покопался в потрохах одного из них. Помимо обычных органов, там еще какие-то проводочки, баллончики.
— Киборги?
— Может, и киборги. Бродят же по развалинам Нью-Йорка сумасшедшие роботы.
Киборги. Они двигаются с нечеловеческой скоростью. Четыре пули. Пять. Сколько еще выдержит костюм? Сколько еще выдержу я? Я... Пустой звук. Эхо в сумасшедшем сплетении чудовищных труб. Вот и граната. Она катится, весело звеня, а я стою и смотрю на нее, а черные тени впереди судорожными рывками приближаются. Приближаются...