Роман Андреевич сломал несколько спичек, пока шофер, сжалившись, не поднес ему зажигалку. Капитан высунулся в окно машины и, жадно затянувшись, сплюнул на истоптанную траву. Голова начинала болеть — верно, к перемене погоды.
...Баба в материалах дела появилась тоже. То ли девушка, а то ли виденье. Каким чудом Чуднову удалось разыскать этого велосипедиста, история умалчивает. Как и о том, какой леший велосипедиста ближе к ночи в лесок занес. Может, засиделся мужик у поехавшего на DООMе родственника. Или так, воздухом дышал... Но солнце уже заходило, когда он, мерно крутя педали, увидел на тропе перед собой девушку в сером плащике и с распущенными по плечам, длинными, как у русалки, волосами. Мужик поднажал... запнулся за корягу... у него слетела цепь...
— Девушка! — велосипедист замахал руками. Должно быть, надеялся, что пока он займется ремонтом, неземная красавица подержит велосипед.
Красавица продолжала мирно удаляться.
— Девушка!!.. Темно! Опасно! Волки! Хулиганы!
Насчет волков мужик, конечно, загнул. Но желание познакомиться с хорошенькой «телкой» вполне понятно. Они бы и познакомились, если бы из кустов не вылезли двое в кольчугах и шлемах с личинами и в таких же, как у виденья, серых плащах. И не объяснили бы мужику популярно, куда и с какой скоростью тому желательно катить.
Тут велосипедист в показаниях здорово запутался. Постеснялся огласить все, что ему высказали. Кстати, оказался мужик покладистым. Поглядел на качков в средневековых прикидах, на сгрузившие их пояса мечи, оценил длину луков и стрел... и ушел, волоча за собой велосипед. Не оглядываясь. Потому и выжил...
Машина тронулась, шурша шинами, спотыкаясь на камушках и выстреливая их из-под колес. Роман Андреевич «прислушался» к кислому вкусу на языке и, чтобы перебить его, закурил снова. Велосипедист — это цветочки. А ягодки созрели под приезд в город очередного высокого начальства.
Телефонный звонок выдернул капитана из постели. Был сумрак перед рассветом. Ледяной туман кашлем продирал горло. Лучи ручных фонарей метались и дергались. И вместе с ними дергались таинственные тени. А вдоль опушки проклятой рощицы бастионами высились мусорные груды, и каждую из них венчал человеческий череп с торчащей из глазницы стрелой. Совершенно одинаковые, жуткие в своем безмолвии расстрелянные черепа.
Была у великого русского художника Верещагина картина: «Апофеоз войны». Основательная такая горка, сложенная из черепов. Вроде на заднем плане поле и вороны. А это — апофеоз свалки?
Первым порывом Андреевича было тогда вызвать саперов. Мерещилась проволока, уходящая из черепов в пирамиды хлама: задень стрелу — и все взлетит на воздух. Рецепт взрывчатки в Сети отыскать — не проблема. Тут Олежка стрелу и дернул. Капитан по-заячьи завизжал «Ложись!» и сам первым грохнулся в грязь. А после целые сутки чувствовал себя дураком. Чуднов же снял с древка распечатку. Компьютерную подделку под округлый детский почерк: «Чисто там, где не сорят». Черепа, как видно, служили предупреждением.
— Это они кладбище раскопали, — Чуднов, точно Гамлет «бедного Йорика», покатал в руках заплесневелую «адамову голову». — Тут близко старое кладбище.
— Старое? — переспросил Капитан ядовито.
— Так на новом один колумбарий, — наивно улыбнулся подчиненный.
Кладбище они проверили. Могилы действительно вскрывали, но потом заделали аккуратно, почти без следов. На сатанистов не похоже. Скорее, новая церковь святого Дракулы. Эти захоронения чтят.
Виновных тогда так и не нашли. Черепа скоренько убрали, мусор вывезли.
Кстати, лесок «кладбищенские дизайнеры» вылизали идеально. Патрульные не смогли отыскать там даже «бычка». Это нервировало. Опрос местных показал, что и у этих нервы на пределе. О стрелках они были наслышаны и рощицу старались по возможности обходить.
Чуднов все горевал потом: «Эх, для чужих не повесили знак. Хотя бы “Острожно! Радиация!”» Роман Андреевич знал, что за самоуправную расстановку подобных знаков по голове начальство не погладит. А, с другой стороны, тогда бы и трупов не было...
...Капитан закурил снова, пуская дым в приоткрытое окно. Электромобиль, оставив мистику за задним бампером, выезжал на улицу Ильича...
Лаки — означает: счастливчик. Только с чего полагать счастливчиком сироту при алкоголике-отце, которому однажды еще приспичило во второй раз жениться. И кого бы нашел еще — жирную азиатку-беженку с базара. «Подайте, кто сколько может. Сами мы не местные...» Войн не было, зато всплывали время от времени то контейнер с радиоактивными отходами, то выплевывал в сточные воды какую-то гадость очередной химкомбинат, и тогда люди снимались с мест и бежали, только вот не писали, как готы, на копьях «Вперед» и «Назад».
Неизвестно, на что бы Лаки решился, если бы не два друга — Феликс и Генка, затащившие его в бард-группу «Бэньши». Звали они Лаки давно, но он все отговаривался, придумывал несуществующие дела. А тут припекло: дома не посидишь, и по городу неприятно шляться в лютый мороз. Он пришел в полуподвал и остался.
Музыканты сперва показались Лаки немного сумасшедшими, отвязными, а еще веселыми, отважными — он так не мог.
Катерина сидела на стуле и в черной куртке, накинутой на плечи, со свесившимися рукавами, походила на нахохленного вороненка. А никак не на руководителя и довольно известного в городе барда. Вот гитара у нее была роскошная. Концертный «Хонер» с чуть потертым лаком корпуса, закругленным грифом и позолоченными колками. И голоса были похожи: и Катёнка, и ее гитары. Лаки признаться себе не мог, что заслушался, что остался именно из-за того, как она пела. Что пела — сперва не имело значения.
Белобрысый, незаметный, худой, Лаки сидел в углу и молчал. Самое странное, что его не прогоняли. Катишка объяснила потом, что когда на тебя смотрят такими глазами, стоит творить и жить.
Отец женился и съехался с новой супругой, а Лаки достался от нее дом — деревянный, без удобств, зато свой собственный. Отец не спорил, и Лаки поселился там с Тамагочи — собакой, которую сделал из железок и электронного хлама. Собака оказалась чокнутая, вредная, норовила цапнуть вставными челюстями за штаны и воем пугала соседей. Это и к лучшему — непрошеные гости Лаки не навещали.
Но в клуб парень все равно ходить продолжал. Даже научился на гитаре бренькать кое-как. И однажды, настраивая инструмент, услышал звонкое:
— Люди, хватит. Вылезаем из подвала. Весна!
Оказалось, город вовсе не похож на тот, к которому они привыкли. Волшебный, он насквозь был пронизан голубоватым весенним ветром, солнцем и цветением. Катерина таскала молодых музыкантов по почти деревенским улочкам. Многие даже не подозревали, что в городе такие есть. Затем провела узкой тропой среди свежего бурьяна, заполонившего недостроенные гаражи, — в треугольный тупичок, обозначенный по центру синей колонкой водозабора. Над тупичком возвышались ограды и деревянные домики, выше — изысканно переплетенные ветви, а совсем высоко, прокалывая недосягаемую глубину весеннего неба с серебряными искрами голубей, внаклон стояла телевышка. Словно плыла в теплом воздухе.
— Это место зовется Кирит-Унгол.
— Почему? — черноглазая пухленькая Маринка перебросила через плечо длинную косу, похожую на драконий хвост.
Катерина указала рукой на высокий дом.
С улицы — совершенно обыкновенный, прячущий за кирпичным забором свою истинную стать, отсюда, снизу, дом был похож на крепость, зубцы которой заросли поганками спутниковых антенн. Дом нависал над тупиком и казался выхваченным из чужого мира.
Какое-то время все стояли, то ли подавленные, то ли зачарованные тяжелой мощью. А потом, после прогулки, долго не могли разойтись. Застряли на углу, на потрескавшихся плитках, смотрели на дома, на небо, на деревья, смеялись и говорили ни о чем.
— Почему мы стоим? — не выдержал Генка, прикрывая длинными светлыми кудрями лопушастые уши. Словно от ветра.
— Потому что тут Мертвая Точка.
— Но мы же позавчера вон там стояли...
— Так она ползает, — лукавая улыбка пробежала по Катён-киному лицу. — Или это дао: быть здесь и сейчас.
У нее за спиной легким звоном отозвалась гитара в матерчатом чехле.
Хриплый родной голос под гитару. Голос остался, а Катёнка нет.
Как Катерина злилась на этого «Катёнка»! Говорила, что, во-первых, котенок пишется через «о», а во-вторых, она давным-давно драная, все повидавшая кошка. А Лаки было плевать. Имели значение только лезущая сквозь щели в неровно покрашенных горбылях сирень, и гитара, и голос.
А в конце мая вышла очередная поправка к Конституции: «О дополнениях и изменениях в законе о гарантированном сроке жизни граждан в связи с их общественной полезностью».
— Сань, тебя не затруднит всех обзвонить, что репетиций больше не будет?
— Почему?
Они сидели на щелястом крыльце его дома, небо наверху было синее, и маленькая вертикальная радуга повисла среди перистых облаков.
Катерина сунула ему повестку, а после, когда прочитал, вынула из Лакиных ослабевших пальцев, сложила корабликом и запустила в лужу под крыльцом.
— Но... может, можно убежать?
Женщина потерла ладонь — то место, куда сразу после рождения вшивался электронный паспорт.
И оказалось, что мир этот — насквозь прозрачный и совершенно маленький, и бежать в нем некуда.
Утром ее забрали в хоспис — на законное месячное пребывание. Лаки кинулся к друзьям.
— Ну, убежите вы... — рассудительно, как он один это мог, вещал Феля, почесывая удлиненную голову. Дергал худыми пальцами, то переплетая их, то пряча в острые колени. — Ее мгновенно отыщут через имплант, и тогда насильственное прерывание жизни на месте в связи с преступным бегством. Отключить?! Ты такой крутой электронщик? Да он с рождением вживляется, считай, что встраивается в геном. Чуть что не так — та же смерть. Или сделаешь ее растением? Можно поискать спеца на черном рынке...
Спец заломил столько, что всех их лет законного проживания и всего имущества, сложенного вместе, на операцию не хватило бы.