Целуются, умело изображая страсть.
— Стоп! — командует режиссёр. — Спасибо, нормальненько. Не космический полёт, конечно, не взрыв сверхновой... Разве что — подработать реплики...
— Зачем—реплики?—живо удивляется актёр. — Например, у Герасимца метод — импровизация, полное доверие исполнителям.
Режиссёр мгновенно воспламеняется:
— Твой Герасимец — дряхлый пень, самодур и бездарность! Снял полтора идейно правильных фильма — и классик, видите ли!.. (Несколько секунд тяжело дышит.) Ты мне лучше вот что скажи, умник. Куда ты всё время смотрел? Куда угодно, только не на свою возлюбленную.
Актёр мнётся, криво улыбаясь. Медлит с ответом.
— Давай, давай, не тушуйся.
— На «Зосю» смотрел.
— На кого? — режиссёр в недоумении оглядывает помещение.
— Да вон, «стеночка», — показывает герой на декорацию, вернее, на шкаф и на сервант возле кровати. — Польская «Зося». Скоро себе такую же покупаю. Очередь подошла, деньги нужны. Прости, из головы не выходит.
— Бред. С кем работаю...
— Бред? — злится актёр. — Ты при студии отовариваешься — без очереди, без записи и без наценок, а нам Союз выделяет — шиш без масла! Кому бред, кому — геморрой!
— Тоже мне, оправдание нашёл.
— Никита, а нельзя, чтобы он побрился? — встревает актриса.
— Кто?
— Да этот твой «заслуженный и без пяти минут народный», — мажет она пятерней по щеке партнёра. — Тёрка, а не герой-любовник! Кожу с меня живьём сдирает.
Актёр хочет что-то гневно возразить, но режиссёр закрывает ему рот рукой.
— Экие вы оба тонкие. Ларочка, ты ж и не такое терпела. Зимняя прорубь, полуденный песок в Гоби... подумаешь, лёгкая щетинка. Представь симпатичного ёжика из мультика... (Внезапно суровеет.) Кстати, к тебе тоже вопрос. Что ты там всё время рукой делала? Под ночнушкой зачем-то шарила... Признаться, это странно выглядит.
Она агрессивно подбоченивается.
— К твоему сведению, капроновые чулки надо периодически подтягивать. Чтобы гармошек на коленках не было. Или чтобы винтом не пошли.
— Почему по размеру не подобрала? Чем вы там с костюмером занимались?
— НЕ ПО РАЗМЕРУ?! — Яростным рывком она задирает подол. — Полюбуйся, как это устроено, если раньше не видел!
Устроено самым обычным образом: чулки крепятся к поясу на резинках. Все детали пригнаны друг к другу, как в хорошо отлаженном механизме.
— Как ни старайся, мой милый, чулок не ляжет по ноге, это тебе не кожа! А если кому-то представляется по-другому, он либо мальчишка, либо дурак! .
— Развоевалась... Перед объективами только не поправляй больше ничего, хорошо? Зрителю совсем не коленки твои интересны... (Хлопает в ладоши.) Внимание, нулевая готовность!
Звукооператор спускает к кровати микрофон на длинной палке со шнуром. Оператор нехотя вылезает из тележки: на плече у него громоздится неопрятного вида агрегат.
— А стационарные?
— Вот, вот и вот. — Оператор показывает на камеры. — Точки я со вчерашнего не менял — в отсутствие постановочных распоряжений.
— Где кордебалет?! — внезапно вспоминает режиссёр и начинает безумно озираться. — Убить меня хотите?!
Помреж высовывает голову из павильона.
— Девчата, ау!
Вплывают три русалки в блестках, покачивая хвостами из перьев. Кроме блёсток и хвостов, иной одежды на них нет. Пожилая постановщица танцев сопровождает это трио. Объяснять им задачу не нужно: всю неделю плотно репетировали.
— Свет!
Вспыхивают юпитеры, раскалёнными лучами впившись в декорацию.
Режиссёр заметно волнуется:
— Ларочка, Серёженька, ребятки! Я хочу увидеть настоящее чувство. Покажите, что возвышенная страсть присуща нашему человеку не только за станком или кульманом.
СЦЕНАРИСТ (презрительно фыркнув). Идеалист хренов!
ДИРЕКТОР. Эдичка, оставь и мне сколько-нибудь.
Сценарист возвращает товарищу бутылку, затем достаёт из бокового кармана пиджака театральный бинокль. Величавым жестом прикладывает оптику к глазам — и застывает.
Директор потрясённо смотрит на сценариста с его биноклем и бормочет: «Чёрт, не догадался...»
— Мотор!
МОТОР!
В точности повторяется отрепетированная сцена. Оператор следит объективом за перемещениями актёров. Камеры громко стрекочут. Сценарист свободной рукой вытаскивает из кармана большое яблоко и сочно откусывает, не отрываясь от действа. Директор киностудии с завистью смотрит на яблоко. Режиссёр ободряюще приговаривает: «Так... Так... Митя, книги крупно!»
Книги, лежащие на тумбочке, даются крупно.
Разделавшись с текстом, актёры начинают бурно целоваться. Противиться здоровому инстинкту больше нет причин, поэтому житель тайги наконец срывает с себя свитер и клетчатую рубашку, обнажая волосатое, смуглое от кварцевых ванн тело. Героиня вскакивает и освобождается от пеньюара. Нетерпеливые мужские руки стаскивают с неё ночную рубашку.
РЕЖИССЁР. Медленнее! Куда спешим?
Героиня остаётся в нижнем белье. Лифчик, трусы, пояс с чулками, — всё лимонного цвета. Бельё обильно украшено оборочками, фестончиками, атласными ленточками. Издалека — очень красиво. Вблизи... Из бюстгальтера вылез предательский ус, впивается актрисе в тело. Она мужественно терпит.
Герой выпрыгивает из брюк, придерживая большие семейные трусы. Сатиновые, ясное дело, однако не синие, как у всех, а в желтую полоску. Это очень современно, даже вызывающе.
Возлюбленные снова на кровати. Женщина лежит неподвижно — глаза томно прикрыты, руки раскинуты. Герой эффектно освобождает её от лифчика, она издаёт стон, исполненный искреннего облегчения, и метает снаряд в сторону кинокамеры. Оседлав героиню верхом, начинает жадно целовать её грудь. Часто дыша от наслаждения, она выгибается поцелуям навстречу.
Грудь у выпускницы Театрального большая, крепкая, киногеничная.
РЕЖИССЁР. Портки!
В оператора последовательно летят лишние детали туалета: трусы мужские, трусы дамские. Оператор мягко двигается вокруг кровати, с разных ракурсов фиксируя эту сцену. Тела актёров молоды и красивы, они блестят в свете юпитеров, они полны присущей нашему человеку возвышенной страсти.
РЕЖИССЁР (недовольно). Стоп, стоп, стоп! Серж, в чём дело?
Актёры прекращают играть, садятся на кровати. Помреж бросает им халаты...
СЪЁМОЧНАЯ ПЛОЩАДКА
— Да я, Никита... — виновато произносит актёр. — Не знаю, что и сказать...
— Убрать свет! — распоряжается режиссёр. — Ты что, не в форме?
— Вчера жена из отпуска вернулась. Я ведь не машина.
Режиссёр быстро накаляется:
— Ты артист! Причём, как тут уже вспоминали, носящий почётное звание заслуженного!
Серж бросает взгляд на партнёршу.
— Ведьма чёртова, сбила меня с настроя... со своей петрушкой...
СЦЕНАРИСТ (чуть слышно). Почему заминка?
ДИРЕКТОР СТУДИИ. У главного героя нет эрекции. Бывает. Дашь бинокль на минутку?
— Какая-такая «петрушка»?! — кипит режиссёр, — И почему опять глазами стрелял?! Про «Зосю» свою не можешь забыть?!
— Про «Зосю» тоже! — внезапно кричит актёр. — И про квартиру кооперативную! Вечером перекличка, из театра надо отпрашиваться. Тебе бы мои заботы, Никита!
— А тебе бы — мои. Квартира, Сергуня, это далеко и долго, зато обделаемся мы все здесь и сейчас... (Поворачивается к оператору.) Митя, как у тебя?
— Бездарно, поэтому отлично.
— Не фиглярствуй! Что было в кадре?
— В основном она, его я брал со спины.
— Ну, с Ларочкой пока нет проблем, от неё у зрителей, что положено, встанет по стойке «смирно»... — Режиссёр успокаивается. — Лара, я же тебя просил. Опять занимаешься чулками?
Теперь взвивается уже актриса:
— А я предупреждала! Если б костюмы привезли, например, из Италии, а не заказывали в ателье при Мюзик-холле...
— Боже, о чём вы все думаете во время съемок?! — всплескивает руками режиссёр.
— Да! Да! Женщина, выходя на подиум, думает не о том, как она будет изображать с мужчиной любовную сцену, а о том, всё ли у неё в порядке с туалетом! Открою тебе тайну — это нормально!
— Ладно, ладно, нормально. Потом подредактируем... Я хотел с тобой о другом. — Режиссёр отводит актрису подальше от чужих ушей. — Солнышко, сделай этому импотенту массажик. Какой-то он сегодня...
— Хорошо, Никитушка. Сделаю от души, как тебе.
— Нет уж, постарайся! «Как мне»...
Он озабоченно смотрит на часы.
НА БАЛКОНЧИКЕ
ДИРЕКТОР. Что там у тебя за история с Сусловым?
СЦЕНАРИСТ. Ох, Филя, задолбали уже... Не с Сусловым, а с Юрием Владимировичем. Шеф пригласил меня давеча в Кремль — чаю попить, поболтать о том о сём.
ДИРЕКТОР. По делу или...
СЦЕНАРИСТ. Никаких «или». В качестве двоюродного племянника я у Андропова не бываю. Только как секретарь Союза писателей. Назрели оргвопросы, нужно было обсудить.
ДИРЕКТОР. Юрий Владимирович — очень строгий, очень правильный человек, настоящий коммунист. Мало таких людей.
СЦЕНАРИСТ. Передам твоё мнение при случае. Так вот, приносят с курьером пакет от Александрова — лично в руки Ю-Вэ. Расшифровали новую порцию дубновского экстрапо-лята, согласно которой в кресло Председателя КГБ будут сажать... угадай, каким образом?
ДИРЕКТОР (севшим голосом). Через всенародные выборы?
СЦЕНАРИСТ. Не совсем. Хотя, разница небольшая. Кандидатуру главного чекиста согласуют с директором ЦРУ, и только если американцы дали «добро»... вот такая перспектива. Даже привычного ко всему Юрия Владимировича проняло. Не захотел пользоваться «вертушкой». Уж не знаю и не хочу знать, почему. И адъютанта своего подключать не стал. Под рукой был я, меня он и послал с этим пакетом к Суслову, да попросил бегом... «Пулю» про туалет уже потом пустили. Чтоб никакая сволочь не посмела удивиться, какого рожна секретарь Союза писателей скачет галопом по кремлёвским коридорам.
ДИРЕКТОР. Да, дела... (Вдруг пугается.) Зачем ты мне это рассказал?