— Ладно, — сказал я. Остановился напротив него и принялся разглядывать, я это умею.
Волков, понятно, потупился и сел прямо.
— Хватит. Хорошо, что на поминки не остался, ты мне нужен. С таможней проблема.
— Роман Михайлович, но ведь странно, правда?
— Ничего странного, — проворчал я. — Баба немолодая, курила как паровоз, а тут жара — инсульт и хватил. Кого вместо думаешь?
— Белкину.
— Полозову, — отрезал я. — Готовь приказ. И если у тебя никаких последних такси не было…
— Такси-то не было… — криво усмехнулся Волков.
— Говори, — велел я.
— Помнишь, я тебе девчонку показывал? Веру, в соседней башне работает?
Я кивнул — он показывал, ловеласик тамбовский. Говорил, познакомиться стесняется. Тощая, ничего особенного.
— Вчера у нее в гостях был, — похвастался ловеласик. — Так там на ягодице татуировка. Красным и синим: «последняя». Я так и обмер!
— Ай-яй-яй, — сказал я тревожно и ласково. — Беда-то какая! Таинственные письмена на жопе, любой бы забеспокоился! И денег она у тебя не взяла?.. Совсем беда. Бафомета на соседней половинке не заметил? Пятен кровавых на луне не видал, нет? Снов вещих? Конь под тобой уж не спотыкался ли?
А потом рявкнул:
— Трахни другую, придурок, и успокойся! Голову тут морочит!
Волков понял, что увертюра закончена, встал и вытянулся.
— Сейчас поскачешь в Карго. На цырлах. Проси, ругайся, топай ногами, умоляй… Одну коробку растаможить не способны, дожили! Отзвонишься оттуда. Я попробую напрямую с Питером порешать, через свои каналы. Вопросы?
— Патриархия мешается, черти… их сфера… — заныл было Волков, но спохватился и отрапортовал: — сделаем, Роман Михайлович! В крайнем случае, неустойку нам заплатят!
— Волков, у тебя голова в порядке? Клал я на неустойку — товар нужен. Делай!
Волков изобразил поклон и выскользнул, мягко прикрыв за собой дверь.
Патриархия, патриархия… Подвинется патриархия. Я налил минералки, закурил и потребовал соединить с Питером. Но разговора не получилось, не успел — снаружи, перекрывая все звуки, завизжали тормоза, и сразу вслед за этим раздался глухой удар.
Я выскочил в жару первым. У бордюра грустно приткнулся новенький форд с помятым капотом. У капота стояли изящные туфли. Аккуратно так, только левая на бок упала. Рядом с туфлями сидел трясущийся водитель. В десяти шагах лежал отброшенный ударом Волков.
— Ну? — рыкнул я на водителя.
— «Скорую» я уже… — промямлил он. — Так хорошо ехал, волна зеленая… а этот сперва по тротуару шел…
«Скорую» он! Тут не «скорую», тут труповозку надо… Ладно, без меня разберутся, вон, народ уже собрался, наши в основном. Белкина ручонки заламывает, дура, даже дорогу мне не уступила. Теперь вместо работы будет валерьянку лакать да охать. Обошел, чего уж.
У себя я с отвращением выплеснул степлившуюся минералку и напился свежей, прямо из бутылки… Связался первым делом, конечно, с полковником, велел водилу фордового проверить, но ясно, что ничего это не даст… Надо же как! В одну неделю — и главбуха, и коммерческого! Мистика, мать ее!.. Справлюсь, конечно, но помощь понадобится.
И я позвонил Хозяину. Не без злорадства позвонил: придется поднимать ему чресла из шезлонга и скакать к нам со своих Калифорний. Хозяин отнесся спокойно, сказал, что завтра будет. Мужик быстрый, но завтра, понятно, его не будет; к понедельнику хорошо бы. Стало полегче малость.
Потом поговорил с Карго. Я на них нажал, и нате — оказывается, сейчас в Питере Ваньку Лешего поставили, он и буянит, у всех дело стоит. Как будто сразу сказать нельзя было!.. Вот теперь жизнь действительно начала налаживаться, тут меня совсем отпустило: гора с плеч.
Хотя с Лешим покумекать надо, тут с кондачка не стоит. Да и надраться вдруг захотелось…
Махнул я рукой, обошел отделы со строгим видом, Белкину рыдающую не отпустил — как хочет, а чтобы отчет мне завтра был. Полозову поздравил с назначением, глаза у девки так и заблестели, далеко пойдет. Осадил малость: еще хоть раз опоздает… С охранником новым поговорил, если он мне опять на ночь кондиционеры выключит, пусть не обижается. Так он про инструкцию, и что завтра утром первым делом включит. Быдло тупое. Менять.
Волкова и форд уже убрали, а Люсиновка, слава Богу, еще ехала. Пока шел к машине, от земли так и пыхало. И тут она мне навстречу из-за башни к автобусу бежит, тощая эта, Вера с наколкой красно-синей. Остановился на минуту, стало интересно, я суеверный… Если уедет, то и пусть. Не уехала. Автобус из-под носа укатил.
Поплелся к ней. Господи! Солнце в затылок лупит! И ветерок такой… противный ветерок, душный… Тощая стояла на остановке, в зубах сигарета, и расстроенно рылась в сумочке.
— Гадюка, — сказал я про автобус и дал ей прикурить.
— Да, не подождал, — вздохнула она.
Про аварию, похоже, не знала. Хорошо. Скверная тема для знакомства — любовник издохший.
— А и пес с автобусом, все к лучшему. Давайте представимся. Вас, случайно знаю, Вера зовут, а я Роман. Вот этой лавчонкой, — я показал за спину, — рулю.
— А по отчеству? — спросила она.
— Детка, у меня был знакомый, — сказал я. — Давно еще, в семидесятых, физруком в школе работал. И признался однажды, что таки да, было у него пару раз с выпускницами. Но он навсегда зарекся.
— Почему?
— А они его по имени и отчеству называли. Вот ты смеешься, детка, а у человека травма психическая на всю жизнь и проблемы с бабами. Я с машиной, пошли, подвезу…
Короче, подвез, конечно, тощую Веру, я это умею. Она в Митино хотела, но я ее в Ясенево подвез, мне у себя привычнее. Покочевряжилась для виду, мол, не сегодня, мол праздники у нее как раз, да мне-то чего? Есть, говорю, Вера, много способов — я тебя полюбил, я тебя и научу… Зря старался, все чисто. Нету там никаких наколок, и клянется, что не было никогда. Придумал усопший… Их бармен в забегаловке нашей познакомил; тощая Вера с барменом вместе училась, а Волков поболтать с ним любил, трепло.
Я про аварию рассказал, про мистику, посмеялись, ну и надрался, чего там, раз решил. С ней и надрался. Пустой человечишка Волков был, но дело кое-как делал, теперь замену ищи товарищу…
Выставил тощую Веру уже утром, денег, понятно, дал — «на дорогу», я это умею, да и спокойнее так. А сам еще чуток прикорнул.
Проспал в итоге до часу, на работу после обеда пришел. А в кабинете у меня, надо же, уже Хозяин сидит, как и не уезжал никуда. В шлепанцах на босу ногу, в семейных с цветочками, майке нетрадиционной… Грузный, сутулый, печальный.
— Господин Мороз, — говорит, — не напомните, со скольких мы работаем? Знаете?
— Чего? — спрашиваю. — Чего-чего?
— Понимаю, — печально говорит. — Ты был на встрече. Важные переговоры. Но это был должен озвучить не я?
— Важнейшие, — сказал я, пожимая ему лапу. — Здравствуй, Хозяин! Как долетел?
— Привет, привет. Кряхтя долетел.
— Слушай, дай мне десять минут, а? Текучку кое-какую разгребу, и все обговорим. Лады?
— Зря мы в это дело полезли, — вздохнул Хозяин. — Там у попов испокон все схвачено. Не будет товару. Знаешь, какие у них черти на подхвате?
— Подвинутся, — проворчал я. — Хозяин, десять минут, всего десять!
— Я кушать очень хочу, — сказал хозяин совсем уж грустно.
— Ну и отлично! У нас в доме кабачок открыли. Дешевка стеклянная, но кормят пока сносно. Ты иди, а я к тебе чуть погодя присоединюсь.
— Не заработайся только, — сказал Хозяин, поднимаясь. — Не перетрудись. Жду. Да, ты водителей проверил?
— Проверяю… Почему водителей? Водителя! Одного, — я для убедительности показал палец.
— Таксиста тоже проверь, — буркнул Хозяин, выходя. — Понимаешь, я, если кого еще из наших молния убьет, тучи трясти стану. Мне не до шуток.
Я даже сплюнул от досады — и этот туда же! Сдает старик. Черти чужие мерещатся… Да я один сотни их чертей стою, а я не один у него! Съедят старика с такими настроениями, надо подумать, к кому перейти, если чего… сам тогда и съем. Но это не сейчас, это погодит.
Я сосредоточился и сел за письмо к Ваньке Лешему. Друг по оружию, так сказать, по кинжалу с плащом… Таких друзей — да в музей! Всегда он был туповат и сентиментален, потому и поднялся. Это хорошо. Только надо помягче ему, той зимой скверно вышло, припомнит мне еще мальчиков кровавых… да и заломит втрое, гад.
Может быть, и впрямь дураки и дороги — беды, но они меня не напрягают. Дураков доить надо, а по дорогам мой хаммер уж проползет как-нибудь. Но вот как отцам нашим родным, благодетелям и кормильцам, так предложить, чтобы и не обидеть, и не переплачивать… Вот это — всем бедам беда!
Сделал, конечно, я это умею, но не за десять минут, все тридцать угробил. Теперь вечером надо быть готовым — его секретарша позвонит, после такого письма — точно позвонит!
Побежал к Хозяину хвастаться. Даже жара мне теперь нипочем: будет товар! У меня и покупатели расписаны — а там такие люди… хорошо все будет теперь!
Хозяин стоял на лесенке у входа в кафе. Рассматривал чек.
— Что, дядя Миша! — крикнул я ему весело. — Проверяешь, не обсчитали ли часом бедного человека? С каких это пор ты в чеки смотришь?
— С младенчества, — грустно сказал Хозяин. — Понимаешь, там у них мальчишка. Бармен, заодно и за кассира. Странный какой-то.
— Ахтунг? — спросил я, смеясь.
— Этого не скажу, не знаю. Понимаешь, я ему пятитысячную дал, он мне сдачу в книжечке. Я не посчитал, но, кажется, там пять бумажек было. Тысячных. Странно. И листик этот — тоже странный какой-то.
— Дай поглядеть, — я отобрал у него листик. На листике было написано:
СЧЕТ (ПОСЛЕДНИЙ)
И снизу нули, много нулей — и за греческий нули, и за мясо, и за морс, и даже скидка — нуль-нуль руб. нуль-нуль коп.
А вот тут я разозлился… до белых пятен в глазах, зубами заскрежетал, я это умею. Хозяин в сторону шагнул, почуял… Нельзя меня сердить! Опасно для жизни.
Бармен. Копперфилд сраный! Тварь. Сопля. Я тебе покажу мистику…