Но нельзя. Стоять, Светлов, держаться!
— Сядьте, товарищ Сталин, — по-прежнему хрипло проговорил Женька. И, увидев, что тот не двигается с места, заорал тихим шепотом: — Сидеть! Сидеть, я сказал!
Старик медленно опустился на диван.
— Кто тэбя послал?
— Никто. Я… я сам.
Женька выпрямился, встал ровно. Отпустило. Он уже мог смотреть в эти глаза, уже мог окинуть коротким взглядом всю комнату.
Кроме них в зале действительно никого не было. Тени предметов лежали на стенах и полу строгим, рубленым орнаментом.
— Сэйчас комэндант зайдет, я вызывал. Увидит.
Жесткая усмешка прорезала губы старика. Боялся ли он? Светлов никак не мог понять… Может ли вообще бояться человек, который держал в страхе целую страну?
Нет, он ищет. Ищет пути отхода. Ищет, как можно обмануть, выбить пистолет, позвать на помощь…
Женька выдохнул.
— Вы скажете ему, чтобы не беспокоил вас. Чтобы никто из охраны больше не беспокоил вас сегодня.
В коридоре раздались громкие шаги. Хрусталев — а Женька знал, что это должен быть Хрусталев и никто другой — шел крепко, уверенно: нельзя показывать Хозяину, что ты крадешься или прячешься, как тать.
Женька, скрипнув зубами, подошел ближе, ткнул стволом в шею старика.
— Идите. Дверь отворить на несколько сантиметров. Говорить быстро, знаков не подавать. Иначе… убью.
Тот опалил его желтым пламенем и, ощущая на дряблой коже холод стали, поднялся, приоткрыл створку.
— Товарищ Сталин… — прозвучало совсем рядом.
— Иван, ложитэсь-ка вы все спать. Мне ничего нэ надо. Я тоже ложусь. Вы мне сэгодня нэ понадобитесь.
— М-м… Слушаюсь, товарищ Сталин.
Старик закрыл дверь.
— Не двигаться. Молчать, — шептал Светлов отчаянно. — Молчать.
Тот молчал.
Наконец шаги стихли, растворились в тишине дома. Женька рискнул отодвинуть пистолет.
— Садитесь, — сказал он как можно более твердо. Во взгляде старика ему почудилась новая яростная усмешка. Или только почудилась?
Хозяин сел, не сводя с него ястребиных глаз.
Всё, вот теперь пора. Теперь можно достать невиданное для старика чудо техники — ноутбук и сделать то, ради чего он пришел. Ради чего не упал в обморок от одной мысли о перемещении во времени. Ради чего они с Валькой пошли на преступление, вынося аппарат за пределы лаборатории. Ради чего он пережил маленькую смерть и воскрешение. Ради чего стоит и выдерживает убийственное напряжение последних минут, не вытирая текущие по щекам ледяные струйки. Ради прадедушки… Ради мечты? Нет… уже нет. Мечта сейчас кажется такой… глупой. Такой беспомощной. Ненужной.
Но раз уж он здесь. Ради справедливости? Женька убрал овальную коробочку обратно в карман, спустил с плеча сумку с ноутом.
— Я пришел… — он запнулся, собрался с силами и продолжил уже тверже. — Вы меня не знаете и никогда не узнаете. Я правнук человека, который умер в ваших лагерях…
Он остановился.
Не то. Всё не то и не так. Он даже не может как следует накричать на этого невысокого человека с больными ногами и сухой рукой. Не может «тыкнуть». Любые слова кажутся бредовыми, неуместными, пафосными. Из-за бредовости самой ситуации? Вот он шел к своей мечте и пришел. Перед ним Вождь, владыка одной шестой части суши. Через несколько часов у вождя произойдет кровоизлияние в мозг. И никто из его соратников не шевельнется, чтобы помочь уходящему Хозяину. Но пока он сидит, смотрит на него, Евгения Светлова, и напряженно ждет. А Евгений Светлов — последний дурак и авантюрист — молчит. И слова, которые он так долго готовил, жгут ему глотку, не вываливаются наружу ни фонтаном, ни комом, ни рвотой.
Он в бреду. Во сне.
Давай. Скажи что-нибудь, герой ненашего времени. Говори ты, тварь дрожащая!
— Иосиф Виссарионович, если вы не будете дергаться, я вас не трону. Но если хотя бы шелохнетесь… — он постарался выразительно качнуть черным стволом. — Слушайте меня. Я не сумасшедший, не убийца и не иностранный шпион. Я пришел сказать вам кое-что важное. Точнее, показать. Здесь у меня маленький телевизор. Вы такого никогда не видели. Не пугайтесь, он всего лишь показывает разные передачи, как обычный. И я хочу показать вам один фильм. Он… о будущем. О том, что будет после вашей… то есть, в последующие годы. Я хочу, чтобы вы знали, в этом фильме всё — правда. Через несколько лет это свершится. Если хотите, можете считать меня своеобразным пророком. Я не буду ничего говорить, просто смотрите.
Сталин смерил его взглядом с ног до головы. Странным взглядом. Наверное, так наблюдают за свихнувшимися маньяками или врагами народа.
Не отводя пистолета, Женька опустил ноутбук на стол, открыл крышку, нажал несколько клавиш. Старик напряженно всматривался в непривычную конструкцию, густые брови то сходились, то расходились на переносице.
— Смотрите внимательно.
Женька припечатал палец к «пуску» и отошел, остановившись сбоку от вождя.
На экране возникло привычное черно-белое… Тучноватый человек, славянская внешность, редкие светлые волосы, лысина. Хрущев…
Тихий звук разрезал радиомолчание, рванулся в уши.
Сталин вздрогнул.
Там их было много, этих кадров. Фотографии, съемки, комментарии телеведущих, ремарки политиков. Маленков, Хрущев, Брежнев. Советские стройки, советские нивы, советские ракеты. Октябрята, пионеры, комсомольцы. Великие решения, глупые решения, погибельные решения. Андропов, Черненко, Горбачев. Карточки на еду, очереди в магазинах, книги. Европа, Америка, мир.
На цветных кадрах старик снова и снова вздрагивал.
Все чаще он оборачивался на Женьку. Открывал рот, чтобы что-то сказать, и молчал, вновь возвращаясь к экрану.
Новая история.
Новейшая история.
Белый дом, танки, флаги. Кричевский, Комарь, Усов. Трясущиеся руки, речи, толпа. Берлинская стена, памятники, Глинка. Российский триколор, российские города, российские лица.
И еще немного дальше, и еще… Много разных слов, много разных звуков.
Остановите кто-нибудь это говорящее радио…
Старик начал качать головой. Он качал и качал ею, временами заслоняясь ладонями от экрана и забывая о Светлове, погружаясь в свой недоступный мир. Мир, в котором царями теперь восседали Призраки грядущего, а по правую руку резвились новые царицы — Безумие и Паника.
Женька тоже дрожал. Он устал стоять, устал держать этот дурацкий пистолет, устал смотреть на этого маленького молчащего грузина.
Хозяин обхватил руками и сжал виски. И оставался неподвижен еще очень долго.
Мучительно долго.
— Ты дэмон? — наконец спросил он, отнимая побелевшие пальцы от лица.
И впервые за этот час Женька увидел ужас в его глазах. Не беспомощность перед невероятностью ситуации, не страх за свою жизнь. Ужас бывшего семинариста.
— Нет. — Женька позволил себе чуть-чуть расслабиться и вытереть лоб рукавом. — Я человек. Я просто издалека, и я знаю всё, что будет. И это… это всё, что я хотел сказать вам.
— Ты дэмон. — Старик опустил плечи. — Ты пришел за мной. Я приходил за Сэрго, за Алешей, за Ладо… а ты пришел за мной. Ты дэмон…
Он вдруг вскочил, глаза засверкали ястребиным желтым блеском.
— Нэ получишь мэня! Нэ получишь мэня, дэмон! Я убью тэбя, как их, сучьих дэтэй!
Ноутбук полетел на пол, сметенный неожиданно могучим ударом. Женька отскочил к двери, растерялся, пистолет нырнул стволом вниз.
Маленький грузин с яростью бросился на него.
Но.
Но застыл на полушаге.
Рябое лицо исказилось. Ноги зашатались, повели в сторону. Руки судорожно зашарили в поисках опоры, схватились за газету на столе и… разжались. Из онемевшего рта вырвался нечленораздельный хрип.
— Боже… — прошептал Женька. — Нет. Только не сейчас. Это не должно сейчас… это потом.
Старик упал на колени, а затем осел на пол, в глазах остывало бешенство и появлялось удивление. Он протянул руку, будто хотел схватить Светлова, и повалился на бок. Судорожно скребя по паркету ногтями и по-прежнему не отводя от него взгляда. Затих…
Рядом с ним стукнули выпавшие из кармана часы. Стрелки показывали шесть тридцать утра.
— Господи, — Женька сглотнул, отступая еще на шаг. — Что я…
Не в силах шелохнуться он прижался спиной к деревянной створке. Сколько оттикали часы на полу, он не знал, просто стоял и смотрел на распростертое тело.
В конце концов, он отлепил мокрую спину от двери и наклонился к Хозяину. Тот дышал — прерывисто, хрипло. Никаких признаков сознания. Женька осторожно отодвинулся вбок, и еще немного, подобрал ноут.
— Он встанет, — прошептал Женька, как завороженный. — Встанет. Около семи загорится свет. Так охрана говорила… Загорится свет… Он должен был тогда. Вечером… Господи.
Женька выпрямился. Его колотило крупной дрожью. Трясущимися пальцами он нащупал серебристый овал. Вынул.
Другая кнопка.
Круг заливает синее озеро.
Озеро поглощает человека.
Человек распадается на клеточки.
Человек умирает.
Чтобы воскреснуть вновь где-то в начале двадцать первого века.
Из воспоминаний Светланы Аллилуевой:
«Отец умирал страшно и трудно… Лицо потемнело, изменилось… черты лица становились неузнаваемы… Агония была страшной, она душила его прямо на глазах… В последнюю уже минуту он вдруг открыл глаза. Это был ужасный взгляд — то ли безумный, то ли гневный, и полный ужаса перед смертью… И тут… он вдруг поднял кверху левую руку и не то указал куда-то вверх, не то погрозил всем нам… И в следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».
Историческая справка:
И. В. Сталин скончался пятого марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года в результате инсульта, произошедшего первого марта того же года. В ясное сознание с момента удара не приходил.
ЛИЧНОСТИ, ИДЕИ, МЫСЛИ
ДМИТРИЙ ЛУКИНФантастика VS боллитра: мир неизбежен
ПЕРЕД ЛИЦОМ ОБЩЕЙ УГРОЗЫ
Противостояние фантастика — боллитра — тема в фэндоме наболевшая, набившая оскомину и не освещённая разве что ленивым. К сожалению, обширные прения сторон (больше напоминающие метание копий друг в друга) так ни во что путное и не вылились. Решение проблемы не было найдено (да, если честно, его и не искали), а пресловутое «писать надо лучше» только добавляло масла в огонь. Постепенно интерес к этой теме угас. Каждая сторона окончательно утвердилась в собственной правоте, а само противостояние стало восприниматься как запущенная болезнь, которую удобнее не замечать: вылечить-то всё равно не получится. Слишком много обид, запрятанных глубоко и не очень, придется вытаскивать на свет. А кому это надо? Спросить ведь не с кого. Виноватых-то нет.
И всё же мы рискнём затронуть наболевшую тему ещё раз.
Для этого есть серьёзные основания. Во-первых, «запущенная болезнь», ушедшая в подполье, разлагает нас изнутри, во-вторых, за последние десять-пятнадцать лет и фантастика, и боллитра значительно изменились, что позволяет надеяться на пересмотр отношений.
Сегодня фантастику не называют «лепрозорием для опасно больных» или «литературным гетто». Это в прошлом. Не потому, что мы выросли в качественном отношении. Нет. Просто боллитра откровенно сдала, и читатели это поняли. Двери гетто открыты, но куда идти? В лепрозорий никого не гонят, но только потому, что больны все. Ореол «высокой, нравственно-ориентированной» литературы «толстых» журналов исчез, как ветром сдуло. Последние иллюзии развеялись. И стоим мы теперь на одном уровне, на соседних книжных полках, да смотрим друг на друга креативно-«канареечными» обложками. Окультуриваемся взаимно. Этакие товарищи по несчастью. Мы их магами с эльфами травим, они нас — «Кысью» мутированной наказывают, мы им «Дозоры» с кровопийцами подсовываем, они нам — «The тёлки» с одноимёнными персонажами, соответственно. Осталось им «S.T.A.L.K.E.R» а предложить — и будет полный «Духless».
Какой уж тут лепрозорий, какое гетто, какая литература? Все обидные словечки меркнут, когда ты видишь, как на стеллажи «Современная русская проза» выкладывают книги с названиями-гибридами: Sамки, «Секс. Delete», «Про любоff/on». Вот оно — генетически модифицированное русское слово, рыночностойкое! Шкандыбаем в ногу со временем. Евроинтегрируемся.
Эх, где вы, старые добрые времена, когда фантастов и реалистов перепечатывали на одних машинках! А теперь? Полки ломятся: у нас — от космических опер и приключений всякой нечисти, у них — от гламурного трэша и завихрений «а-ля постмодерн». Есть и жемчужины (по обе стороны прохода), но поди отыщи! Затерялись.
В этой ситуации противостояние фантастика — боллитра начинает восприниматься как трагикомедия или фарс. Для серьёзной полемики ни у одной стороны нет весомых аргументов. Казалось бы, о чём тогда спор? Но не всё так просто. Серьёзная полемика никому и не нужна. Со страниц книг и журналов противостояние перешло в Интернет и расцвело махровым цветом. Все больше авторов и читателей втягивается в нашу междоусобицу. Возвеличивание своих авторов и уничижение соперников стали аксиомой в каждом лагере. В отсутствии весомых аргументов используются суррогаты, и вражда между нами постоянно подогревается.
Почти каждый литературный форум, каждая вторая страничка писателей в Живом Журнале, каждый второй профильный сайт заражены злобой к собратьям по перу из «соседнего цеха». Тлеющая вражда расползается всё дальше.
Кто её остановит, если не мы?
ПРИБЛИЖЕНИЕ ПЕРВОЕ
Итак, фантастика vs боллитра.
Не будем вспоминать, кто первым вырыл топор войны. Сие есть тайна великая и непознаваемая, благоразумно сокрытая от нас Высшими Силами. Доподлинно всё равно не узнаем, так зачем раздувать пожар и провоцировать пишущую братию?
Претензии сторон известны. Предметы зависти — тоже. Попробуем разобраться, из-за чего весь сыр-бор. Трезво, по-доброму, без истерики.
Что не даёт фантастам спать спокойно и в чём провинилась боллитра?
У неё есть СП и господдержка! Замечательно, что ещё? Национальные премии («Дебют», «Букер») и толстые журналы, доставшиеся от Союза! Принято. Ещё? Фантастов туда не пускают на пушечный выстрел (исключения, конечно, имеются, но на общую картину не влияют)! Ну это само собой. Всё? А нежелание большинства издательств до середины 90-х печатать отечественных фантастов (позже, правда, ситуация резко изменилась, как — говорили Олди — «стена рухнула», но осадок-то остался)! Хорошо, учтём. Правда, дотошный читатель узнает, что середина 90-х — это творческое преувеличение. Например, идея премии «Странник» возникла в 93-м и, как можно догадаться, не на пустом месте. Но не суть важно. Пусть будет середина 90-х. Мэтрам виднее. Больше навскидку ничего серьезного не припоминаю. Разве что классические обвинения в скудности интеллекта: «Фантазии — ноль, дальше своего носа не видят (оттого и завидуют фантастам), ничего своего придумать не могут, вот и носятся с постмодернизмом, да еще и рюшечками словесными злоупотребляют, что не удивительно при полном отсутствии мыслей; читать такое здравому человеку категорически противопоказано». Вот, собственно, и всё. А что по другую сторону баррикад?
У фантастов есть конвенты, где восторженная публика носит авторов на руках и ловит каждое слово из уст! Вот она — читательская любовь и народное признание. Написал книгу — и в тот же год фанфары! Есть такое дело. Не буду спорить. Конвентов этих великое множество! Ну а где конвенты — там и премии! Вот тебе и признание коллег! Учтём и премии. Фантасты обзавелись собственными «толстыми» журналами! Что ещё? Многие влиятельные бизнесмены и чиновники любят фантастику и охотно спонсируют конвенты! Тоже правда. На этом всё. Дальше идёт почти зеркальное обвинение в скудности интеллекта: «В реальной жизни не разбираются, вот и убегают от проблем со световой скоростью за тридевять галактик, чтобы показать, как накачанный герой и томная блондинка в облегающих скафандрах победят очередного тирана или монстра; читать такое здравому человеку категорически противопоказано».
Подведём некоторые итоги. Если в начале 90-х перевес по многим пунктам был на стороне боллитры, то сегодня он на стороне фантастики. Нам удалось организоваться и с низов построить всю инфраструктуру, необходимую для полноценного существования литературы. А это дорогого стоит. Наши «засланцы» уже и в национальных премиях (исконная территория боллитры) окопались. Вспомним лауреата «Русского Букера-2006», координатора премии «Дебют» Ольгу Славникову с её размышлениями о том, как фантастика спасёт русскую литературу. Вспомним Дяченок, ставших лауреатами премии «Заветная мечта». Процесс пошёл. Вот и «Серебряный Кадуцей» на «Звёздном мосте» не помешал Марии Галиной, нашей «проводнице из гетто», попасть в финалисты «Большой книги». Номинировал ее «Малую Глушу», кстати, «Новый мир». Все смешалось в доме… в русской литературе.
Но в целом — ситуация патовая. Явного преимущества нет ни у кого.
Такое же равенство и в прогнозах о долгожительстве (к счастью, они с завидным постоянством не сбываются). Боллитре предрекают окончательную деградацию лет через пять (при этом не учитывается, что читатель может деградировать точно также), фантастам прочат заняться сценариями компьютерных игр и творческой распечаткой иноземных сериалов годиков через десять-двадцать. Полигон для полета фантазии имеется, без работы не останемся.
Идут годы, а боллитра (слава Богу!) жива и умирать не собирается. Читателей, правда, как не было, так и нет, но это ей и ни к чему. На жизнеспособности никак не сказывается. Есть тусовка, есть СМИ, есть талантливые авторы (да-да, будем справедливы), господдержка, опять же… Глядишь, потомки оценят.
И вот здесь кроется существенное различие между нами. Фантастика не может выжить без читателей. Наши книги должны быть поняты здесь и сейчас. Они обязательно должны быть востребованы сразу же. Нет у нас того запаса прочности, той жировой прослойки, которые бы помогли пережить даже кратковременное отсутствие читателя. Но не будем завидовать. И хотя грохот сериально-игрового полигона раздаётся всё ближе, возрадуемся, что нас ещё читают.
Объективно фантастика проигрывает боллитре только в критике. Фантасты проигрыш признают (куда деваться-то?) и тут же добавляют: «Зато мы пишем лучше!». «Было бы что критиковать — была бы и критика достойная», — возражают авторы боллитры. И понеслось по новой… У этих сапоги теплые, а у тех шапки пушистые.
Но вот ведь что забавно. Если сравнивать слабые произведения фантастики и боллитры, то в глазах читателя, скорее всего, преимущество будет у фантастики, потому как интереснее. Если сравнивать крепких середнячков, то победит боллитра, потому как глубже и без лишней ерунды. И наконец, если сравнивать лучшие произведения, то вполне может оказаться, что
а) эти произведения принадлежат одному автору,
б) речь идет об одном и том же произведении.
Ситуация настолько абсурдна, что впору заподозрить какой-нибудь злобный заговор с целью уничтожения русской литературы. Но и «у них», на Западе, с англоязычной литературой всё обстоит точно так же, если не хуже. Теорию заговора придётся забыть. Все обвинения, которые мы выдвигаем боллитре, а боллитра нам, — вторичны. В Америке всё это уже отзвучало лет сорок назад. Мы ничего не изобрели нового: вся наша полемика — повтор их полемики, все наши ошибки — повтор их ошибок, все наши взаимные оскорбления — бледная тень их оскорблений. Иногда мы повторяем слово в слово. Даже термин «литературное гетто» пришёл к нам оттуда.
ПРИБЛИЖЕНИЕ ВТОРОЕ
Литература — это сложная целостная система с определённым запасом прочности. Отказ одного элемента ослабляет всю систему, но защитные механизмы помогают ей устоять: функции «отказника» начинают выполнять другие элементы.
Рассмотрим это на примере поэзии и прозы. Очевидно, что изначально у них разные задачи (какие именно — можно прочитать в любом учебнике по литературоведению). Но! Эпическая «Илиада» написана в стихах, роман «Евгений Онегин» — тоже, а прозаические «Мёртвые души» — поэма. Добавим сюда стихотворения в прозе Тургенева, и возможности механизма замещения прорисуются более-менее ясно. Поэзия, описывающая прозу жизни на грани чернухи (как пример — стихи лауретов премии «Дебют»: Андрея Егорова, Аллы Горбуновой), и проза, тяготеющая к высокой поэзии (фантасты, например, часто украшают романы балладами, песнями, лирическими стихами), — это звенья одной цепи. Фактическое сближение фантастики и боллитры — из той же серии.
Здесь необходимо пояснить.
Да, с одной стороны мы противники р никакое сближение даже не предвидится. То, что Лем писал об Америке почти полвека назад, в полной мере применимо к нам сегодня:
«Не только научная фантастика „заперта на ключ“ для „нормальной“ литературы, но также и „нормальная“ литература оказывается изолированной не столько для фантастики, сколько для актуальных, то есть для определяющих в современной американской действительности нормативно-эстетических парадигм».
Всё так, но подсознательно мы пытаемся преодолеть свою изолированность. Да, на уровне официальных встреч, статей в профильных журналах и тусовок мы с пеной у рта доказываем собственное превосходство. Но на уровне творчества — картина полностью противоположная. Нас тянет друг к другу.
Если прозаик-реалист устал от суровой правды жизни, он обращается к «элементу необычайного». Если фантасту наскучило наматывать круги по галактикам, он обращается к сугубо земным проблемам. Это естественная ситуация, характерная для кризиса жанра. Если твой колодец иссяк, почему бы не зачерпнуть живительную влагу у соседей? Уникальность нашей ситуации в том, что черпать уже неоткуда. Кризис и у боллитры, и у фантастики. Но здесь мы не на равных. Авторы боллитры могут оправдываться: не мы такие, жизнь такая. А фантастам подобные отговорки не подходят по определению. Мы отчасти именно для такой ситуации и задуманы.
В свете сказанного не очень понятна радость фантастов по поводу возможной смерти боллитры. Это все равно, что радоваться смертельной болезни родного брата, пусть и очень высокомерного. Глубокая, высококачественная боллитра — это залог качественной фантастики. И наоборот.
«Двадцатый век уже использовал и успешно девальвировал все унаследованные от прошлого образцы творческого синтаксиса…» — писал Лем. С классиком трудно не согласиться, но на рубеже веков появился сэр Генри Лайон Олди (един в двух лицах) и показал миру, как можно работать с мифом. Вытоптанное поле вдруг оказалось целиной, которую пахать — не перепахать. Поэтому отчаиваться не стоит.
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Противостояние фантастика — боллитра важно разрешить еще и потому, что за ним, как на цепочке, тянутся наши внутренние проблемы, созданные, что называется, по образу и подобию: «старички» — МТА (молодые талантливые авторы), «бумажники» — «сетевеки», НФ — фэнтези, писатели — «фэньё»… Это спящие вулканы, которые — только тронь — проснутся. А трогают их всё чаще и чаще…
Вот, к примеру, известный фантаст Г., взяв золото на Росконе, задумался о том, «почему же „молодая поросль“ не воспользовалась блистательным шансом порвать „старичков“ на тряпки»? Оригинальная постановка вопроса, но мы сейчас о другом. Размышления эти он выложил на своей страничке в ЖЖ, да так их и назвал: «Почему меня не порвали».
Казалось бы, человек радоваться должен, а он злится: «Ну и не сетуйте на то, что на каждом конвенте вы видите на сцене одни и те же рожи. Могло быть иначе, а не случилось. По вашей вине, господа молодые фантасты. Отмазки насчет того, что вы формировались как личности совсем в иное время, не принимаются. Терпите».
Понятно, что фантаст Г. не от хорошей жизни такое написал, понятно, что в этих размышлениях отразилась боль за нашу фантастику, переживающую не лучшие времена. Он-то надеялся, что придут МТА, и родимая фантастика наконец-то получит level up. He случилось. МТА не пришли (а может, их не пустили) и «рвут они пока только Грелку». Вот мэтру и обидно. Всё это понятно, но зачем же столько злости?
Что сделает «молодая поросль» после такого «отеческого» напутствия? Правильно! Все как один засобираются в боллитру. Всякое бывало, во многом обвиняли, но чтобы так?! «Всему же есть предел, братцы!»
Впрочем, далеко не уйдут. Поостынут и распакуют чемоданы. В конце концов, у нас есть Олди, которые с молодежью батрачат и за себя, и «за того парня». «Молодая поросль» без наставников не останется.
А сетература? Кому она мешает? Не смогли авторы пробиться в издательства, вот и выкладывают сами себя в Интернете. Самовыражаются, как могут. Ну и на здоровье! Честь им и хвала. Да, завидуют немного. Да, спят и во сне видят, как бы на бумаге издаться. Пожелать бы им удачи — и не было бы проблем! Так нет же! Появилась статья «Сетература» и тут же облетела весь фэндом. Мы, «бумажники», дескать, окиян (или море), а вы, дескать, лужа вонючая. Зачем же так? Может быть, нам из этой лужи ещё испить придётся. В сетературе тысячи авторов. Наверняка там найдётся пять-шесть человек, способных выдать достойные тексты. Вполне вероятно, что кто-то из них составит славу русской фантастики в ближайшие десять лет. Генетическая модификация русского слова идёт пугающими темпами. Если мы будем выстраивать внутренние гетто и поощрять «дедовщину», то очень скоро соперничать с боллитрой будет некому.
Надо использовать все наши силы и ресурсы, чтобы писатели-фантасты могли творить и продвигать настоящие шедевры русской литературы. Критериев-то всего два: мастерство исполнения и личная порядочность. А дискриминацию по номеру волны и способу издания предлагаю оставить в прошлом.
Конфликт «НФ — фэнтези» сегодня, к счастью, уже разрешился. В основном благодаря мудрости энэфщиков. На многочисленные вопросы «А про эльфов можно? А фэнтези берёте?» в подавляющем большинстве случаев (будь то конкурс, мастер-класс или издательство) отвечают: «Можно! Берём! Только пишите самобытно! Вариации на тему Гарри Пот-тера и „Властелина колец“ уже надоели!» НФ-возрожденцы Ярослав Веров и Игорь Минаков в статье «НФ — „золотое сечение“ фантастики» (FANтастика, № 6, 2008) также подтвердили равноправие между всеми фантастическими направлениями: «Мы считаем, что фантастика должна быть не только хорошей, но и разной. Изъятие из фантастического арсенала того или иного направления лишь обедняет духовную, равно как и интеллектуальную жизнь общества». Да о чём говорить, если сам сэр Генри пишет фэнтези (только у него это называется «философским боевиком»)?! За драконов и баронов можно быть спокойными. Лишь бы не последовало провокаций…
А по поводу писатели — фэньё приведу реальный случай. Помнится, на очередную Московскую международную книжную ярмарку, что на ВВЦ, организаторы пригласили Пауло Коэльо (боллитра? фантастика?). Он согласился приехать при условии, что людям, которые будут стоять в очереди к нему за автографами, организаторы обеспечат максимальный комфорт, включая бесплатный кофе, удобные кресла, если кто-то захочет присесть, и т. д. Организаторы опешили и, конечно же, согласились. Коэльо приехал. Знакомая девушка, работавшая на выставке, рассказала мне, как пыталась получить у него автограф: «Сначала люди, — говорил Коэльо. — Сотрудники потом. — Такой душка!»
Думается, что проблем с «фэньём» у Коэльо не было и не будет.
ФЕОДАЛЬНАЯ РАЗДРОБЛЕННОСТЬ
Но вернёмся к основному противостоянию.
И большинству фантастов, и большинству авторов боллитры от него ни жарко, ни холодно. Привыкли уже, чего там!
Страдает русская литература. Что чувствует мать, когда дерутся ее неразумные дети, доказывая собственное превосходство? Страдает читатель. Его, не спрашивая, втягивают в междоусобицу и заставляют принять чью-то сторону. Страдают наиболее талантливые авторы из обоих лагерей. Стоит кому-то из фантастов отойти от фантдопущения и чудом попасть в мейнстрим, как его тут же обвиняют в предательстве — Литературы. Стоит кому-то из боллитры успешно поэкспериментировать на поле фантастики, как тут же раздаются вопли: «Ахтунг, ахтунг! Боллитра маскируется под фантастику! Гнать вражеских засланцев из наших рядов. Не пущать на конвенты!»
От фразы «игра на чужом поле» уже рябит в глазах. Осталось ввести визовый режим и таможенный контроль, тогда всё будет чётко и понятно.
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ДОЗОР: А у вас, батенька, есть разрешение на «элемент необычайного»? Предъявите документик. Э, да тут только на один элемент, а у вас их два! Не пойдет, один вырезайте!
ДОЗОР БОЛЛИТРЫ: А что это вы, фантаст, «достоевщину» развели? Вам такое не полагается! Вырезайте или платите штраф!
Скажете, абсурд? Тогда почему мы критикуем друг друга так, будто квоту на «элемент необычайного» и «достоевщину» уже ввели?!
Русское слово преодолело политические границы. Русскоязычных авторов Украины, Америки, Израиля и других стран мы читаем с такой же любовью, что и российских. А внутри литературы огораживаем делянки неприступными заборами.
Вот и развивайся, русская литература!
Кстати, ей, бедняжке, такое переживать уже не впервой.
Вспомним «Пощечину общественному вкусу» (1912 г.), например.
Тогда футуристы всерьёз предлагали «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности». Именно так, жестко и без компромиссов. Сейчас этот призыв известен в более мягкой, поэтизированной форме: «Сбросить классиков с корабля современности». Время сточило футуристические крайности, но суть осталась прежней. Тесно было творческим людям на одном Пароходе. Тени более успешных предков не давали покоя. Так почему бы не избавиться от призрачных конкурентов?! И все за-ради внимания публики. Той самой публики, которой через пару лет главный футурист Маяковский радостно плюнет в лицо стихотворением «Нате».
Прошло время, и Маяковский сам превратился в классика.
Но сколько крови было попорчено, сколько людей обижено!
Сегодня фантасты никого сбрасывать не предлагают. Сегодня в ходу более тонкие методы борьбы за место под солнцем.
«А не пора ли нам, друзья, позавтракать в Фонтенбло?» — интеллигентно вопрошает известный фантаст В. «Поляна» накрыта царская: салат «Герцог Арагонский», котлеты «Орли», кусочек торта «Онтроме», вина — шабли или кло-де-вужо. У читателя уже слюнки потекли, а фантаст В. интеллигентно продолжает: «Посидим на веранде, покурим, дворцом полюбуемся — тем, где Бонапартий от престола отрекся. Никто не против?» Где уж тут возражать, тут откушивать надо заобещёчно! И всё же не будем поддаваться соблазну. Повременим.
«Завтрак в Фонтенбло» — это (если отвлечься от метафоры) право стоять на раздаче, право крутить «розу ветров» русскоязычной литературы и управлять мейнстримом. Право, признанное Европой и западным миром. Авторы боллитры «позавтракать» уже успели, а теперь, по мнению В., пришло время фантастам перенять эстафету.
Искушение сильное, но попробуем удержаться. Во-первых, с «розой ветров» шутки плохи. Она не очень-то любит командиров. Во-вторых, всем «табором» в «Фонтенбло» не поедешь, а кого отправить? Желающих «постоять у раздачи» наберётся много, но котлетами «Орли» смогут полакомиться единицы. И тогда призывы футуристов покажутся нам заоблачно гуманными. Ведь оттаскивать от стола придется своих же братьев-фантастов. Тут такая «детская болезнь „левизны“ в коммунизме» начнётся, что угощения заморские комом в горле встанут. А потом, глядишь, и боллитра свою лепту внесёт.
Нам только этого не хватало.
Не готовы мы сейчас ехать в Фонтенбло. Не готовы. Как бы грустно это ни звучало.
ПРЕЦЕДЕНТЫ МИРА
До появления письменности вся литература была фантастичной, но древние люди в неё верили, как в день вчерашний. И никто по этому поводу особо не переживал. Наоборот — людям нравилось. Полный синкретизм как залог мира и дружбы.
Певцы-аэды пользовались заслуженным уважением и популярностью, считалось, что сами боги говорят через них. Кстати, именно о богах аэды и пели. И еще о героях, сопоставимых по силе с богами. Темы более чем серьёзные.
Все мы вышли из мифа. Это я не о праве первородства, это к вопросу о возможности мирного сосуществования.
Скажете, давненько это было, много, мол, воды утекло с тех пор? Хорошо, вот пример из книги Геннадия Прашкевича «Красный сфинкс» (это уже поближе к нам):
«В русской литературе, как, впрочем, и во всякой другой, фантастика была нормальной составляющей частью литературы вообще. С ее помощью решались те же самые общечеловеческие задачи, но иными литературными средствами. Она не выделялась как направление практически до времени революции (если я, конечно, не ошибаюсь). Первые книги, помеченные меткой „фантастика“, это вполне качественные литературные произведения, где искусственный фантастический элемент всего лишь соус для придачи остроты блюду — см. Толстой, Булгаков, ранний Андрей Платонов».
Недостаточно близко? Хорошо! Давайте вспомним Стругацких. «Фантастика есть отрасль литературы, подчиняющаяся всем общелитературным законам и требованиям, рассматривающая общие литературные проблемы (типа: человек и мир, человек и общество и т. д.), но характеризующаяся специфическим литературным приемом — введением элемента необычайного». Определение Стругацких последнее время очень модно оспаривать. Дескать, элемент необычайного еще не делает произведение фантастикой. А вот если заменить его на фантастическое допущение!.. Заменили. Получилось определение Олдей: фантастика = литература + ФД. Но этого мало. Общелитературные законы и общие литературные проблемы применительно к фантастике тоже стали предметом спора. Тут и призывы пожертвовать художественностью ради достоверности, и обвинения в попытках свести фантастику к «литературе, обезображенной фантдопущением», и однозначное разрешение дилеммы «оригинальное ФД или страсти по Достоевскому» в пользу первого. В общем, не получилось у нас и руки с мылом вымыть, и чай с сахаром попить. Вывод: из двух зол надо выбрать меньшее. В качестве аргумента приводится неудача Четвёртой волны: от фантастики отошли, но не в ту сторону — к литературе не приблизились. Мораль: плохое у Стругацких определение. Не работает! Басня про лису и виноград в чистом виде.
Не вдаваясь в полемику, отметим, что определение Стругацких — это водораздел: или фантастика подчиняется всем общелитературным законам, рассматривает общие литературные проблемы и т. д. (пусть с некоторыми исключениями), или она обретает «независимость» и выпадает за рамки художественной литературы.
ПРЕИМУЩЕСТВА МИРА
Мы не знаем, кто первым вырыл топор войны, но мы можем первыми его закопать. Во имя Русской Литературы, во имя Фантастики. Если боллитра последует нашему примеру — замечательно! Если нет — мы ничего не теряем, кроме своих оков. «Прекращение огня» даже в одностороннем порядке выгодно фантастам. Да, отношение боллитры к нам не изменится, да, «обычные» писатели всё равно не будут воспринимать нас как равных, но мы хотя бы перестанем быть смешными, дадим читателям лишний повод нас уважать, вернем чувство собственного достоинства и наконец избавимся от образа завистливых неудачников, ругающих банкет по причине отсутствия приглашения.
К чести отечественной боллитры, отметим, что критику фантастов её авторы почти не выносят за рамки частных бесед. И не потому, что они порядочнее нас: просто мы им неинтересны. У них своих проблем хватает. Кто мы такие, чтобы воспринимать нас всерьёз? Обычно это происходит так. Встречаются на очередном литературном мероприятии двое:
— Привет!
— Здорово!
— Ну как сам?
— Да ничего. Жив-здоров. Не жалуюсь.
— Пишешь?
— Пишу.
— Фантастику?
— Её, родимую.
— Понятно… А крестиком вышивать не пробовал?
Обидно такое слышать? Безусловно. А теперь давайте посмотрим, что произойдёт потом. Автор боллитры забудет об этом разговоре сразу же, как только его позовут в бар. А фантаст — нет. Фантаст придет домой и, брызжа слюной на монитор, начнёт стучать по клавишам, чтобы вся Сеть и весь фэндом узнали, какие всё-таки гады эти авторы боллитры!
Вот поэтому мы и загниваем. Вместо того чтобы увлекать читателя к звёздам, очаровывать его Сказкой или провести по границам Времени, Разума и Вселенной, мы выплёскиваем злость на коллег. Зачем? Пойдет ли это на пользу Фантастике? Станут ли после этого к нам относиться серьёзнее? Ответы очевидны.
Именно в этом «вышивании крестиком» и кроется истинная причина нашего противостояния — высокомерие одних, обида и зависть других. Объективных причин для конфликта нет. Нам нечего делить, кроме классиков и общепризнанных шедевров. Нам не за что воевать. В СП не принимают? Но при чём тут боллитра? Это чистой воды бюрократия. А война с бюрократией выходит за рамки нашей статьи.
Так почему бы не покончить с противостоянием, которое нам только вредит? Почему бы не жить в мире, если война заводит нас в тупик? Почему бы не прекратить этот бесполезный спор о превосходстве левой руки над правой ногой? Конфликты в частном общении, конечно, останутся. Но личная обида — это ещё не повод выкапывать томагавк от имени всего племени.
Русская литература важнее. Не будем рвать её на куски.