Да, читатель в свой массе уже не симпатизирует соответствующим идеалам. Но, во-первых, есть все же и другие читатели.
А во-вторых, писатель не обязан точно следовать за настроением читательской массы, а если обязан – то это тоже его ценностный выбор.
Тем более что если идти не против толпы, а за ней, то это тоже не путь, усеянный розами. Платить за него приходится очень страшно – качеством, а то и талантом.
Однажды – хотя бы раз в несколько лет – отказываться следовать за массовыми идеалами и требованиями издательского конвейера нужно писателю даже не во имя неких «идеалов просвещения», а просто ради самосохранения.
За подчинение конвейеру платят тяжело.
Вот пример. Одно произошедшее недавно «литературное происшествие» я бы назвал «случай Каганова». В 2010 году в блогосфере обсуждали ситуацию: писатель Леонид Каганов начал бороться с бесплатным выкладыванием его произведений в Интернете, мотивируя это тем, что он решил окончательно превратиться в профессионального писателя: иметь твердые договорные отношения с издательством и жить на литературные гонорары, причем писатель обнародовал сразу целый список романов, которые он запланировал написать в этом новом, профессиональном мире. Меня лично в этой истории более всего задело одно обстоятельство: первым результатом демонстративно проведенной профессионализации Леонида Каганова стал роман «Лена Сквоттер и парагон возмездия». Вот ради этого профессионализироваться не стоило. И дело тут отнюдь не в том, что этот роман плох, что талант подвел Каганова, – как раз талант его не подвел. Подвела его исключительно скорость написания.
По сути дела, роман, написанный в условиях «долгосрочных договорных отношений», оказался просто грудой материала, наскоро сваленного в одну кучу. Это сборник новелл, а зачастую даже не новелл, а просто эссе, чисто формально объединенных плохо проработанным сюжетом и имеющих друг к другу слабое отношение. Детали, из которых состоит этот литературный агрегат, можно обсуждать, но швы не зачищены, общий замысел, гармония, пружина действия – все принесено в жертву торопливости.
И это еще один пример важнейшего литературного закона, заключающегося в следующем: нет такого неисчерпаемого таланта, который смог бы выдержать работу на конвейере.
Ответ творческого человека на требование издателей производить много и быстро – унификация идей и приемов. На унификацию, на известное однообразие обречен любой слишком много работающий писатель, но в фантастике этот грустный закон получил разрушительную силу еще и потому, что издательская система легитимизировала создание сериалов с одними и теми же героями и одинаковым антуражем. Между тем, у сериала, будь это «Доктор Хауз» или «Дозоры» Лукьяненко, нет иной судьбы, как постепенно деградировать, исчерпывая исходную идею.
Например, Андрей Валентинов – на мой взгляд, одно из самых ярких имен современной русскоязычной фантастики – но только не тогда, когда он создает бесконечные «квартеты трилогий».
Есть ли что-то хуже сериала? Есть – это когда, пытаясь справиться с возросшими требованиями к производительности, фантасты поступают так, как на их месте поступили бы производители сапог или табуреток. Кооперируются. Во имя скорейшего написания дилогий-трилогий требуемых размеров возникают коллективы соавторов.
Я не против соавторства. Опыт братьев Стругацких, супругов Дяченко, супругов Лукиных, Олди показывает, что хорошо сработавшийся тандем авторов может превратиться в талантливого писателя, часто более мощного, чем писатели-одиночки, и главное – более мощного, чем составляющие этого же тандема, буде они берутся работать в одиночку.
Совсем иначе происходит, если из коммерческих (или еще каких-то) соображений сотрудничать берутся писатели, уже выработавшие свою индивидуальную, оригинальную манеру, и особенно – когда число соавторов становится более двух. В этом случае тройка оказывается меньше единицы.
То, что Андрей Валентинов пишет в сотрудничестве с Олди, – хуже, чем Валентинов мог написать в одиночестве (если бы у него было время).
То, что супруги Дяченко пишут вместе с Валентиновым и Олди, – хуже, чем они могли бы написать сами. Впрочем, как могло быть иначе, если получается в итоге не роман, а «метароман или цикл новелл», причем «ряд новелл написан в самом разнообразном соавторстве»?
То, что Вячеслав Рыбаков писал сам, было лучше, чем получалось у Хольма Ван Зайчика хотя бы потому, что Ван Зайчик – производитель сериала.
Но не будем о грустном. Есть ведь в нашей литературе «события» и «прорывы».
Самые яркие часто происходят не за счет вовлечения в литературу нового материала, не за счет изобретения новых идей, а за счет использования эстетических ресурсов, разработанных в литературе «мэйнстрима». Для демонстрации этого можно было бы воспользоваться списком лучших русскоязычных фантастических романов нулевых годов, составленным критиком Василием Владимирским. Разумеется, этот список отражает вкусы составителя, но стоит согласиться, что в него попали самые, по крайней мере, резонансные вещи десятилетия.
Итак, в нем мы находим роман Ольги Славниковой «2017».
Произведение заставило о себе говорить в кругах даже далеких от фэндома. И не удивительно, поскольку Ольга Славникова – может быть, лучший стилист в современной русской литературе.
Вот только фантастический элемент в этом романе играет сравнительно подчиненную роль. Ничто не мешает включить этот роман в «мэйнстрим».
Несколько лучше с собственно фантастической составляющей в «Сердце Пармы» Алексея Иванова – писателя-краеве-да, заставившего всю образованную Россию вспомнить об истории Урала. Когда-то Алексей Иванов писал действительно фантастические произведения («Земля сортировочная»), однако все его последние романы – вполне «мэйнстримовские». «Сердце Пармы» – символическая поэма об истории пермского края, служащая, кроме прочего, еще и чем-то вроде жестом прощания Алексея Ивнова с фантастикой. Через «Сердце Пармы» Иванов ушел в иные жанры.
И наконец, рейтинг Владимирского открывается «ЖД» Дмитрия Быкова – известнейшего литератора, филолога, поэта, публициста, телеведущего – кого угодно, однако при всей многогранности деятельности Быкова, кажется, никому в голову еще не приходило называть его фантастом.
Три этих романа – действительно яркие литературные события, но они настолько близко подходят к жанровым границам фантастики, настолько тесными узами связаны с «боллитрой», что в рейтинге Владимирского они выглядят немного инородными телами.
Ценители изящной словесности, в прошлом сожалевшие, что фантастика сидит в «низкопробном» гетто, могут возрадоваться, а любители традиционной фантастики – задуматься: получается, что фантастика развивается за счет того, что перестает быть фантастикой?
И хотелось бы сказать еще об одном ярком явлении, не вошедшем в рейтинг Владимирского, – о творчестве Андрея Хуснутдинова. Этот писатель обратил на себя внимание прежде всего потому, что стал, вроде бы находясь в пространстве фантастики, возрождать эстетику абсурда, пик моды на которую приходился на конец 80-х годов – когда советская литература прощалась с соцреализмом, когда издавали Кафку и Хармса.
Все это – красоты стиля, отклонения от рациональности, символика и притчевость – конечно, может иметь место в фантастической литературе, может даже играть роль ее инструмента, но не может становиться эстетическим ядром произведения, претендующего позиционировать себя как фантастическое. Для писателей – Славниковой, Быкова, Хуснутдинова – это вообще не проблемы, они не обязаны думать о жанровых границах. Для поклонников фантастики, заботящихся о ней как о специфическом явлении культуры, – это повод почесать затылок.
Впрочем, в рейтинге Василия Владимирского имеются и другие произведения, относительно жанровой принадлежности которых сомнений гораздо меньше. Самое интеллектуальное из них – несомненно, «Vita Nostra» Марины и Сергея Дяченко. Это грандиозная, шокирующая мистерия об образовании. Можно сказать, наш ответ на «Алмазный мир» Нила Стивенсона (тоже потрясающий роман, вся интрига которого разворачивается вокруг – кто не читал – не поверит! – вокруг новейшего учебника).
Марина и Сергей Дяченко – вообще украшение нашей фантастики. Их лучшие романы – такие как «Пещера», «Пандем», «Армагеддом», «Долина совести» сделали бы честь любой национальной литературе. В них сочетаются философичность, глубина, масштабность моральной проблематики, захватывающие воображение фантастические коллизии и редкое умение нажать на самую болезненную точку в читательском подсознании. Один из соавторов этих произведений – по образованию психиатр, и, возможно, это является одним из объяснений того, почему романы Дяченко производят порою такое сильное впечатление.
Прибавим к этому еще и лучшие произведения Андрея Валентинова.
Можно сказать, украинские авторы спасают честь русской фантастики.
Дальше следовало бы написать: «извините, если кого-то не назвал», – но, вместо того, чтобы извиняться, я просто отошлю всех желающих к книге Дмитрия Володихина «Интеллектуальная фантастика», в которой перечислены почти все самые яркие имена и произведения русской фантастической литературы последних лет.
Так, спрашивается, чего же еще надо? Кроме того, что хотелось бы, чтобы талантливых произведений было бы больше, а посредственных меньше?
И тут мы подходим к главному. Есть одно существенное отличие между «Ложной слепотой» и лучшими произведениями современной русскоязычной фантастики.
Проблематику сознания Уоттс придумал не сам. Он заимствовал ее из философских дискуссий, которые он прочел и понял.
А наш автор, если начинает задумываться о судьбах мира, ставить сложные вопросы, обдумывает все с нуля. Он думает самостоятельно и свободно, не пытаясь опереться на авторитеты и достижения других, на вычитанное в книгах. В фантастике царит «интеллектуальное чучхе» – опора на собственные силы.
Конечно, самостоятельное и свободное мышление – это замечательно. И все же хотелось бы, чтобы хотя бы иногда писатели не пренебрегали интеллектуальными открытиями, сделанными другими. Попросту говоря, чтобы наши авторы, ка