11. «БЕРЛИНСКИЙ ТУННЕЛЬ»: ФАКТЫ И ФАНТАЗИЯ
Ни одна операция в истории БОБ не занимала столько времени и не стоила столько денег, как усилия по проникновению в коммуникации Советов и ГДР при помощи туннеля, прорытого глубоко под советским сектором. А после его театрализованного обнаружения в апреле 1956 года ни одна тайная операция не привлекала к себе и столько внимания. Не все в этом «внимании» было корректно, и, уж точно, никто не дал полноценного описания операции. В 26-м томе «Внешних отношений Соединенных Штатов 1955—1957 гг.», опубликованном Госдепартаментом в июле 1992 года, читателя отсылают .к книге Дэвида Ч. Мартина «Wilderness of Mirrors», где будто бы «дано подробное описание строительства туннеля и его использования»[505]. В основе этой книги несекретная и весьма отредактированная версия доклада ЦРУ, подготовленного в 1957 году и рассекреченного через двадцать лет, а также интервью с участниками событий. Неудивительно, что в текст вкралось несколько серьезных ошибок, которые, к сожалению, тиражируются в последующих публикациях. Советская версия операции, особенно в отношении роли Джорджа Блейка и событий вокруг «обнаружения» туннеля в апреле 1956 года, стала некоей загадочной декорацией, и на ее фоне кое-кто пытается придумать собственную историю[506]. Нам удалось узнать об операции практически все, ибо мы имели возможность познакомиться с архивами КГБ и ЦРУ, а также свидетельствами офицеров обеих разведок, непосредственно участвовавших в операции.
Самой обычной ошибкой в изложении истории туннеля является приписывание идеи туннеля и постоянной помощи в его создании генералу Рейнхарду Гелену, основателю разведывательной службы в послевоенной Западной Германии. Недавно это повторил в своей статье Томас Хантингтон. Его мнение резко оспорил Уильям Худ, отставной сотрудник ЦРУ; он был в Вене во время проведения операции «Серебро» (схожая операция по внедрению в советские коммуникации с помощью туннеля), а потом назначен начальником сектора операций восточноевропейского Управления ЦРУ. Ни один из доступных архивных источников, ни один из участников операции, задействованных с самого ее начала, не говорят об участии в операции ЦРУ организации Гелена[507].
Еще один миф появился в книге Бертона Херша («The Old Boys: The American Elite and the Origins of the CIA»). Автор ее считает, что проект был инициирован командующим армейской разведкой G-2 США, а уж потом перешел в ведение ЦРУ. Эта версия похожа на ту, другую, с участием Билла Харви, прибывшего в 1954 году в Берлин проконтролировать строительство «пакгаузов новой конструкции». На самом деле, Харви прибыл в декабре 1952 года как новый директор Берлинской базы и уже держал в голове идею туннеля. Западноберлинский подрядчик, отвечавший за строительство, естественно, думал, будто сверхглубокий подвал необходим для усовершенствованного армейского пакгауза. Эта легенда составляла часть плана Харви, и американская армия прикрывала ЦРУ, когда дело доходило до подрядов. Проект был согласован с начальником G-2 армии США, генералом Артуром Трюдо, а Аллен Даллес поставил в известность о нем высшее руководство в Европе. Отличное взаимодействие с армией продолжалось во время всей операции[508].
Еще одна ошибка заключается в утверждении Дэвида Мартина, будто ЦРУ совершило технический «прорыв» и получило эффект эха, помогающий, например, восстанавливать открытый текст из закодированных телетайпных посланий. Эффект эха был, как сказано, успешно использован в Вене и Берлине. Несомненно, источником является интервью покойного Карла Нельсона, работавшего в отделе коммуникаций ЦРУ[509]. Однако его неправильно поняли, потому что этот эффект не играл никакой роли в обработке телеграфных посланий, проводившейся в штаб-квартире ЦРУ в Вашингтоне[510].
Что касается эффекта эха и его тайны, то таинственность была создана голословным утверждением, будто Британская служба тайной разведки, с которой ЦРУ сотрудничало в операции «Берлинский туннель», не получала никаких сведений об эффекте эха, из-за чего офицер британской разведки Джордж Блейк, выдавший туннель Советам, не имел о нем ни малейшего понятия. Мы прочитали протоколы совещаний СТР-ЦРУ за декабрь 1953 года, переданные КГБ Блейком, и обнаружили, что британская разведка была полностью в курсе проблем, связанных с обработкой телеграфных материалов, и их изучение проводилось совместно двумя разведками. Те же самые протоколы свидетельствуют, что «зашифрованные материалы должны поступать в Штаб управления связи (General Communications Headquarters) и Национальное агентство безопасности. Эффект эха при этом не играл никакой роли[511].
Блейк стал работать на КГБ еще до того, как строительство туннеля было завершено, и многие писали, что Советы знали о туннеле, следовательно, добытая с его помощью информация была несущественной или ложной. Начал эту кампанию бывший офицер ЦРУ Виктор Марчетги в 1972 году, заявив, что «туннель поставлял тонны макулатуры»[512]. Мартин в своей книге « Wilderness of Mirrors» тоже намекает на возможность дезинформации, а Пинчер в 1984 году уже констатировал, что «туннель не дал ничего, кроме большого количества тщательно подготовленной дезинформации»[513].
В 1989 году три автора еще одной книги о шпионаже (Widows) во время «холодной войны» заявили, что «материалы, полученные с помощью туннеля, с самого начала были фальсифицированными»[514]. Однако КГБ как будто не был готов хвастаться своими достижениями. В книге Джорджа Блейка («No Other Choice»), например, которая вышла в свет в 1990 году и, как можно полагать, была выверена КГБ, ничего не говорится о дезинформации. В марте 1991 года Кондрашев, работавший с Блейком, написал статью для ежемесячного журнала «Пограничник» о роли Блейка в обнаружении туннеля, и в ней не было ни слова о дезинформации.
Тем не менее три публикации 1992 года, по-видимому, укрепили мнение, что Советы провели американскую разведку. Тони Ле Тисье в книге «Берлин тогда и теперь» утверждает, будто «Советы смогли создать свою специальную команду, направлявшую западные разведки по ложному следу»[515]. Марк Перри в своей книге («Eclipse: The Last Days of the CIA») пишет о том, что поскольку «Советы знали о туннеле... то американской разведке пришлось отсеять много информации как бесполезную»[516]. И Дэвид Уайз («Molehunt») тоже высказал мнение, что туннель «принес немного ценной информации»[517].
В 1993 году КГБ, по-видимому, решило подыграть тем, кто писал о дезинформации. В том же году появилась книга Олега Нечипоренко о Ли Харви Освальде. Автор ее — ветеран контрразведки КГБ, служивший в Мехико, когда Освальд явился там в Советское посольство. Неожиданно в своем предисловии Нечипоренко касается туннеля и донесения о нем Блейка, утверждая, что «с его помощью советской разведке удалось внедрить много дезинформации». Так как Нечипоренко никогда никакого отношения к туннелю и вообще к германским операциям КГБ не имел, то эта его вставка воспринималась как инициированная самим КГБ.
Самый необычный взгляд на вопрос дезинформации в свете отчетов о туннеле высказал Питер Гроз («Gentleman Spy»). Обобщив все мифы о туннеле, включая и тот, по которому англичане (и Блейк) никогда не слышали об «американской технологии дешифровки», Гроз пишет, что получаемая с помощью туннеля информация была правдивой и что Советам приходилось передавать ее, дабы убедить Запад в своих мирных намерениях.
ИСТИННАЯ ИСТОРИЯ ТУННЕЛЯ
На самом деле ни один из западных авторов не имел достаточной информации, чтобы так или иначе судить об операции[518]. Карикатурный портрет Билла Харви, распространенный в последнее время, ни в коей степени не отражает деятельность этого человека в его бытность главой самой большой и активной оперативной организации в Европе и одновременно главной движущей силой, стоявшей за проектом туннеля. История его началась в 1951 году, когда Фрэнк Роулетт сказал Биллу Харви о своем разочаровании из-за потерь американской разведки, связанных с переходом советских служб от использования радиоканалов на кабельную связь, начавшимся в конце 1940-х годов[519]. Разведка установила, что Советы пользуются двумя видами кабельной связи в своих оккупационных зонах в Австрии и Германии. Одна предполагала проведение воздушных телефонных линий на столбах и использовалась с новой системой засекречивания переговоров. Эта система привлекала внимание западных разведок, но была практически недоступна. Ею ведало Управление правительственной связи, и, предназначенная для использования руководством МГБ, армии, Коммунистической партии, она тщательно охранялась специальными патрулями, выявлявшими возникавшие проблемы и попытки подключения. БОБ пыталась подключиться к этим линиям, но эффект был незначительным.
Тогда разведки США и Великобритании обратили свое внимание на подземный кабель, уложенный почти там же, где были кабели довоенных Австрии и Германии, которые были частично использованы советскими оккупационными войсками, хотя ни ЦРУ, ни англичане не знали, в какой степени и какую информацию из них можно извлечь. Основываясь на предварительных данных, отдел D Управления специальных операций, отвечавший за тайные операции против иностранных средств связи за рубежом, отправил своих сотрудников в Австрию и Германию за информацией. В Вене повезло британской разведке, и ближе к 1952 году ЦРУ приняло решение во избежание ненужных затрат действовать вместе с англичанами.
ГЛАВНЫЕ УЧАСТНИКИ
К этому времени стал оформляться туннель Харви, по крайней мере как концепция. Представитель отдела D во Франкфурте-на-Майне, известный под фамилией Флитвуд (это была кличка Харви), быстро понял, что его главной целью должен стать Берлин. Партнером Харви был Уолтер О`Брайен, чикагский адвокат и бывший бейсболист, служивший во время Второй мировой войны офицером в пехоте. Под именем Ландсман — так назвал его Харви — в сентябре 1951 года он приехал в Карлсруэ в Управление специальных операций и сотрудничал с Гордоном Стюартом, занимаясь юридическими вопросами. Однако не для этого он пришел на работу в ЦРУ, и вскоре его горячий характер и богатое воображение привлекли к нему внимание представителя отдела D. О’Брайен быстро добился допуска для участия в операциях отдела D. Поскольку он неплохо говорил по-немецки, его назначили в Берлин под прикрытием должности начальника сектора контрразведки. Его настоящая работа состояла в том, чтобы искать контакты с теми служащими берлинской почты, кто занимались дальними телефонными связями. Они могли помочь ему завербовать агентов в Восточном Берлине, которые располагали информацией о том, как советская сторона использует эти телефонные линии.
Не считая генерала Люсиана Б. Траскотга, начальника отдела специальных операций германской миссии и отдела политической координации, а также Гордона Стюарта, заместителя Траскотга в отделе специальных операций, и представителя отдела D, ни один сотрудник в германском штате ЦРУ не знал о проекте. Даже Питер Сичел и его преемник на посту директора БОБ Лестер Хоук не были поставлены в известность об особой ответственности их руководителя[520]. Сверхсекретность сопровождала всю операцию. Например, Дэвида Мерфи назначили заместителем начальника БОБ летом 1954 года, но Харви рассказал ему о туннеле только после его прибытия в Берлин.
«Прикрытие» О’Брайена оказалось малопригодным, потому что непосредственные обязанности начальника контрразведки требовали его постоянного внимания. Он должен был включаться во все операции с агентами-двойниками и поддерживать вспомогательные операции (отбор связников и связь с Восточным Берлином), а кроме того, уделять много времени на меры безопасности из-за операций МГБ и MfS против групп, которые поддерживал отдел политической координации (таких, как Свободные юристы). Более того, именно, О’Брайен занимался первым внедрением в восточногерманскую разведку. Тем не менее он справлялся со своими задачами как сотрудник отдела D, когда он и Флитвуд укрепили отношения с западноберлинскими контактами и приступили к работе с восточноберлинскими специалистами по дальним линиям связи, имевшим доступ к системе связи Восточной Германии и советским военным коммуникациям[521].
О’Брайену удалось завербовать сотрудника отдела дальней связи восточноберлинской центральной почты (Berlin-Lichtenburg), и тот снабжал их справочниками, из которых разведчики узнавали о пользователях кабеля в данном районе. Весьма объемистые справочники источник приносил в определенное место вблизи границы сектора, где его ждал О’Брайен, который увозил их в старое помещение БОБ на улице Фёренвег (Dahlem) и там, в чердачной лаборатории фотографировал их. За первой вербовкой в восточноберлинском почтовом управлении последовали другие. Таким образом БОБ смог собрать информацию о системе расположения кабелей и о том, какие из них принадлежат Советам, а потом и перепроверить ее для большей уверенности. Эта работа продолжалась весь 1952 год[522].
В конце лета 1952 года Харви собрался ехать в Берлин. Примерно в это же время Фрэнк Роулетт переводился в штаб ЦРУ в Вашингтоне, откуда в качестве начальника отдела D должен был руководить проектом[523]. Намеком на то, что переезд в Берлин не был рутинным делом для Харви, служило его введение в состав иностранной службы госдепартамента в качестве специального помощника директора берлинской части верховного комиссариата Германии. Для Берлина это было впервые. До тех пор все сотрудники БОБ, включая шефа, были под армейским прикрытием. Так как новая роль Харви требовала частых поездок, то он нуждался в допольнительной безопасности, связанной с дипломатическим прикрытием. Ведь в те времена даже регулярные военные рейсы в определенных воздушных коридорах не были вполне безопасными. Харви возглавил БОБ, и О’Брайен стал докладывать о проекте непосредственно ему[524].
После приезда Харви усилил давление на агентов О’Брайена, желая знать как можно больше технических подробностей советской кабельной системы. Агентурная сеть значительно расширилась, да и агенты теперь имели более широкий доступ к информации. К этому времени БОБ начала допрашивать беженцев, проходивших через специальный лагерь в Мариенфельде в Западном Берлине. Разговоры с людьми, имевших отношение к системе дальних телефонных линий, предоставили возможность отыскивать новые источники, помимо тех агентов, кого завербовали благодаря контактам на западноберлинской почте[525].
Тем не менее и первые вербовки в восточноберлинской почте приносили ощутимую пользу. Среди них была «номерная девушка» (Nummer Maedchert), занимавшаяся распределением дальних специальных линий связи, и ей приходилось заниматься перераспределением кабельных линий между пользователями. Переключение кабельных линий было высоко секретной операцией и отдел, занимавшийся переключением, вел карточки на советских и восточногерманских пользователей каждого из кабелей; это помогало решать, к какой из кабельных линий следовало подключаться. Девушка предоставляла данные в таком объеме, что было трудно поверить в их достоверность, однако сравнение ее сведений с материалами других источников, а потом и информация, полученная из туннеля, их подтвердили.
Одним из агентов был юрист из Министерства почты и телекоммуникаций ГДР, и в его ведении находилась вся восточногерманская телефонная сеть. Юрист был экспертом в международной почтовой службе и передал БОБ обзор о том, как Советы использовали восточногерманские линии связи. БОБ также имела агентов на коммутаторах в таких городах, как Эрфурт, Дрезден и Магдебург. Один из них копировал карточки пользователей и приклеивал их на свой зад. Встречи с ним обычно начинались со смущенного «прошу прощения», после чего слышалось шуршание сдираемых с его тела карточек. Другим, в высшей степени полезным источником, был главный русский переводчик Министерства почты и телекоммуникаций ГДР, которому приходилось участвовать во многих технических переговорах Советов и министерства. По мере того, как БОБ продвигала план туннеля, все очевиднее становилась необходимость установить точное местонахождение советских кабельных линий для выбора мест для подключения. Еще один агент в министерстве сделал копии официальных карт. Без этой агентурной сети было бы невозможно воплотить проект туннеля в жизнь[526].
К весне 1953 года настало время подтвердить то, на что явно указывали объемистые агентурные сообщения об использовании Советами восточногерманских подземных кабельных линий. Действительно, в Восточном Берлине советские военные и гражданские власти очень активно пользовались ими. С 23.00 до 2.00 восточноберлинский агент, работавший на телефонной связи (включая телетайп), подсоединял советскую телефонную линию к западноберлинской сети, где ее записывал немецкоговорящий сотрудник ЦРУ, выступавший под видом сотрудника соответствующей западноберлинской службы[527]. Получаемая БОБ информация расценивалась как «уникальный материал, представляющий огромный интерес». Даже на этой стадии техническая служба ЦРУ понимала, что необходимо оборудование для демодуляции и разделения каналов. Не соответствует действительности замечание Дэвида Мартина («Wilderness of Mirrors») о том, что даже в ранний период «возможно было получать точный текст зашифрованных сообщений». Заявление, сделанное в 1977 году, — «мы знали, что это будет» — относится не к «эффекту эха», а скорее к открытию, что от кабелей можно сделать отводы. Путаница, наверное, произошла из непонятых автором утверждений Карла Нельсона, из которых кое-какие были по меньшей мере преувеличенными. На той же странице, например, мы читаем: «Нельсон нашел в Берлине план телефонной и телеграрафной городских систем». Если бы было все так просто![528]
КОНСТРУКЦИЯ ВХОДА В ТУННЕЛЬ
Весной и в начале лета 1953 года, пока ЦРУ продолжало делать проверочные записи и собирать техническую информацию с помощью агентуры, возник вопрос, где конкретно будет туннель и как его замаскировать. И вся ответственность за то и другое легла на Харви, работавшего с Флитвудом во Франкфурте. Для человека, который всего несколько месяцев назад оказался в совершенно незнакомых условиях, да еще без знания немецкого языка, положение должно было быть обескураживающим. Более того, имея туннель в качестве главной задачи, Харви и БОБ вынуждены были разбираться с последствиями восстания 17 июня и сообщать о текущей обстановке в ГДР. И в это же время контрразведку О’Брайена задергали приказами выяснить, каким образом Советам удалось раскрыть военизированную подпольную организацию, связанную со Свободными юристами. Одним из новых сотрудников, кому пришлось с этим разбираться, был Хью Монтгомери, который в конце войны служил в Х-2 УСС в Австрии и Германии, включая пребывание в Берлине. В 1952 году он перешел в ЦРУ и летом 1953 года вновь оказался на конспиративной квартире в Берлине, допрашивая уцелевших после разгрома Свободных юристов людей и их родственников, пытаясь понять, кто с кем был связан и знаком в разных группах[529].
Вскоре Харви вызвал Монтгомери и приказал ему работать с О’Брайеном над специальной операцией, цель которой восточногерманские линии связи. Монтгомери был представлен западногерманским агентам, осуществлявшим дальнюю связь, и взял на себя некоторых восточногерманских агентов. Он также занимался расширением агентурной сети БОБ, освещавшей кабельные линии связи, опрашивая беглецов из ГДР. Хотя Монтгомери и подозревал, что его работа связана с планами подключения к линиям связи находившихся в активном изучении, но в курс дела о туннеле он был введен только в конце 1953 года. В ближайшие месяцы Монтгомери должен был стать для Харви связующим звеном между базой и работой на месте сооружения туннеля[530]. Именно эта команда — Харви, О’Брайен, Монтгомери в Берлине и Флитвуд во Франкфурте — вела всю основную работу в 1953—1954 годах. К тому же во Франкфурте происходили частные совещания с Фрэнком Роулеттом, прилетавшим из Вашингтона, чтобы заслушать свою полевую команду. О’Брайен вспоминает, что Роулетт — он невероятно быстро печатал, так как много лет работал с шифровальными машинами — постоянно сидел, склонившись над печатной машинкой и быстро отстукивал свои подробные заметки, пока его команда отчитывалась в своих действиях[531].
К августу 1953 года были разработаны подробные планы. Роулетт посетил Германию, чтобы получить последний доклад и участвовать в подготовке официального предложения директору ЦРУ Аллену Даллесу[532]. Предложение было послано Даллесу с сопроводительной запиской генерала Траскотга, где он настаивал на «максимальной секретности» и допуску к проекту «только лиц, которые могут способствовать успеху операции». Целью проекта, как он указывал, было «тайно получать советскую разведывательную информацию, проходящую по подземным кабельным линиям, которые находятся вблизи и досягаемы из американского сектора Берлина». Здесь же детально излагалось то, какая проходит информация, и примечание, что изложение основано «на достоверной информации, полученной в течение нескольких лет». Подход к кабелю должен был обеспечить подземный туннель длиной в' 1800 футов, и половину его предполагалось проложить под советской территорией»[533].
Несмотря на то, что идеального прикрытия для входа в туннель не могло быть, все-таки необходимо было придумать что-то для начального этапа работ. На «абсолютную секретность в определенных пределах места операции» можно было рассчитывать после окончания строительства. По плану предполагалось построить три пакгауза вдоль границы сектора предположительно для размещения американского армейского «оборудования крайней необходимости». Контракты по строительству пакгаузов в обычном порядке должны были заключать военные в Берлине в рамках почтовой инженерной программы. Проект хитроумный, но дорогой. Чтобы уменьшить расходы, вместо трех «пакгаузов» решили построить один. В докладе было также указано, как саперная команда займет построенное здание и начнет пробивать туннель. Заканчивался доклад просьбой к директору ЦРУ обеспечить одобрение высших военных чинов, однако ознакомить их с проектом только лично в его собственном присутствии[534].
СОВЕТЫ УЗНАЮТ О ТУННЕЛЕ
Даллес одобрил проект. 22 октября 1953 года Харви и Флитвуд прибыли в Лондон на одно из многих совещаний с представителями британской секретной разведки. Несмотря на все меры предосторожности, КГБ вскоре узнал от Джорджа Блейка о планах строительства туннеля.
Начиная с 50-х годов о Джордже Блейке писали много, и почти все это выходит за рамки предлагаемой книги. Мы же сосредоточимся на донесениях Блейка, касавшихся туннеля и реакции КГБ на его информацию. Впервые Блейк попал в поле внимания советской внешней разведки, когда он был интернирован в Северной Корее после захвата Сеула. Василий Алексеевич Дождалев, великолепно владеющий английским языком, в июне 1950 года был направлен в Корею, чтобы встретиться с Блейком и на месте дать оценку его личности. Он рекомендовал продолжить работу с ним, и для закрепления контакта к Блейку был послан Николай Борисович Родин (Коровин). Позднее Блейк стал фигурировать в документах КГБ под именем Диомида. Когда весной 1953 года пленных англичан освободили, среди них был и Блейк. Он вернулся в Лондон, потом поехал отдыхать в Голландию, где встретился с Родиным. Там-то они и договорились о будущих встречах в Англии[535].
Тем временем в Москве приняли решение назначить офицера для поддержания контакта с Блейком в Лондоне. Для дела столь чрезвычайной важности, должен был быть некто, не известный британской контрразведке. К тому же он должен бьш обладать необходимой подготовкой для выполнения дипломатических обязанностей, которые придется исполнять для прикрытия. Но вместе с тем офицеру КГБ следовало иметь опыт слежки и ухода от слежки. Выбор пал на Сергея Александровича Кондрашева, соавтора этой книги, а в то время молодого человека, который незадолго до того пришел в Управление внешней разведки[536]. Готовясь к лондонской службе, Кондрашев начал читать дело Диомида, изучать план Лондона и работу британской разведки. Его прежняя работа против посольства США в Москве оказалась в высшей степени полезной, ибо он был хорошо знаком с американскими методами ухода от слежки.
После встречи Родина с Блейком в Голландии сотрудникам КГБ стало ясно, что Блейк работает в отделе Υ, который, по словам Блейка, «занимается сверхсекретными операциями с применением технических средств, направленными против русских»[537]. Хотя работа над «норой Харви» продолжалась, с этих пор она контролировалась Диомидом.
В октябре 1953 года Кондрашев прибыл в Лондон в качестве первого секретаря посольства по культуре. В его обязанности входило многое — от организации выступлений великого скрипача Давида Ойстраха до обеспечения участия в спортивных мероприятиях особо важных персон. И ему приходилось исполнять обязанности резидента КГБ, пока не приехал Сергей Леонидович Тихвинский, который заменил Николая Родина. Однако самой главной обязанностью Кондрашева оставалась связь с Диомидом: в резидентуре он единственный знал имя источника и то, чем он занимается[538].
Первая встреча Кондрашева с Диомидом в Англии пришлась на конец октября. Они познакомились, выработали план дальнейших встреч и обсудили вопрос фотокамеры для Блейка, без чего тот не мог копировать документы, во множестве проходившие через его руки[539]. Блейк также передал Кондрашеву предварительный список прослушиваемых британской разведкой телефонов и установленных жучков. Здесь же были данные об операции- «Серебро» в Вене (британский проект туннеля), но ни слова о Берлине[540].
Работать с Блейком в Лондоне было непросто. Московский центр контролировал каждый шаг. Резидентуре запрещалось проявлять инициативу и даже на йоту отходить от инструкций. Однажды Блейк не смог прийти в назначенный час и пропустил дополнительно назначенную встречу. После сообщения в Москву пришло распоряжение ждать следующей запланированной встречи. Когда Блейк опять не явился, Кондрашев предложил перехватить Блейка по дороге на работу. Москва не разрешила и приказала ждать еще одной встречи. На сей раз Блейк пришел в лондонский кинотеатр и объяснил причину своего отсутствия. Оказывается, он испугался, что муж и жена Петровы, сотрудники КГБ, сбежавшие в Австралии, могли знать о его работе на Советы, и хотел удостовериться в том, что британская разведка его не подозревает. Если не считать этого случая, Кондрашев встречался с Блейком без всяких сюрпризов вплоть до весны 1955 года, когда Блейк покинул Лондон[541].
Для встречи с Блейком, Кондрашев всегда подыскивал повод покинуть посольство, который мог бы удовлетворить британскую службу наблюдения. Например, очень важная встреча 18 января 1954 года проходила под прикрытием отъезда делегации советских шахматистов. Кондрашев, пользуясь своей дипломатической «крышей», проводил группу в аэропорт, а остальную часть дня занимался покупками и заходил в кино. За это время сотрудник резидентуры дважды в предварительно назначенных местах проверил, нет ли слежки. Встреча с Блейком состоялась на верхней площадке автобуса. Получив материал, Кондрашев вышел через несколько остановок, где его поджидал сотрудник резидентуры с машиной[542].
Блейк передал Кондрашеву машинописную копию протокола совещания ЦРУ-ССР (британская разведка) по «Берлинскому туннелю», проходившем 15—18 декабря 1953 года в Лондоне (см. Приложение 9). Блейк принимал в нем участие. Зашифрованное сообщение было немедленно отослано в Москву, но лишь 12 февраля был подготовлен подробный доклад. Все доклады на основании донесений Блейка были написаны Кондрашевым, после чего они фотографировались и отправлялись в Москву с дипломатической почтой в виде непроявленной пленки. Но что касалось встречи 18 января и еще кое-каких важных случаев, считая фотокопии недостаточными, Кондрашев отправлял доклады в оригинале. Подписывался Кондрашев обычно своим кодовым именем — Ростов. Нам предоставлена фантастическая возможность познакомиться с ремеслом разведчика КГБ[543].
Комментируя материалы, имеющие отношение к подслушивающим или записывающим операциям ССР (Служба секретной разведки Великобритании), Кондрашев писал: «Информация о планируемой операции подслушивания на внутренних телефонных линиях ГДР и перехвата их на радарной станции вызывает интерес»[544]. Эти подробности, которые следовали за списком присутствовавших на совещании, касались предварительных планов передачи материалов так же, как обсуждения технических проблем установления аппаратуры, выводящей информацию за пределы туннеля. Предполагалось установить в Лондоне оборудование для обработки телефонных переговоров, а вопрос обработки телеграфных сообщений требовал дополнительного изучения. Было принято решение передавать все зашифрованные материалы в Штаб генеральной связи (GCHQ) и Национальное агентство безопасности (NSA), соответственно шифровальные службы Британии и Соединенных Штатов[545]. Хотя имя Блейка упомянуто среди присутствовавших на совещании, зато там нет Харви со стороны ЦРУ, и это странно, ибо в своей книге (No Other Choice) Блейк, описывая это важное совещание, уделяет много внимания «техасцу» Биллу Харви и его «дико-западному подходу к разведке». Мы знаем, что Ким Филби, офицер британской разведки и выявленный агент КГБ, пенял в первую очередь на Харви за свой провал. Неужели эти стереотипные замечания о Харви были сделаны под влиянием Филби?[546]
Харви присутствовал на некоторых совещаниях в Лондоне, но многие из них он пропустил. В конце концов, у него было много работы на базе, а в свободное время он ухаживал за помощницей генерала Траскотга Кларой Грейс Фол-лик. Довольно часто ему хватало отчета Роулетта, который обычно возглавлял американскую делегацию на лондонских совещаниях. После расширенного декабрьского совещания Роулетт провел 19—22 декабря во Франкфурте, вводя в курс дел Харви. Примерно то же самое было всегда, хотя Харви присутствовал на совещании в Лондоне 4 марта 1955 года как раз перед началом основной операции по подслушиванию. Как сообщает Кливленд Крэм, офицер ЦРУ, Харви выступил первым с американской стороны, отметив необходимость соблюдать секретность и выразив надежду, что на совещании не присутствуют Филби — имея в виду Кима Филби или ему подобных. Шотландец Джордж Янг, названный Блейком начальником отдела Y британской разведки, поддакнул ему: «Мы тоже, Билл, не хотим, чтобы нас поймали с задранными килтами»[547].
СОВЕТЫ БЕРЕГУТ СВОЙ ИСТОЧНИК
После того, как в Москве получили доклад Кондрашева (февраль 1954 года) о туннеле и других подслушивающих операциях, забота о безопасности Блейка приобрела приоритетное значение для руководства КГБ. Как сообщает Кондрашев, всего три человека в Первом Главном управлении знали о его существовании. Начальник управления, понимая, что информация Блейка о безопасности линий связи — прерогатива Восьмого Главного управления, пригласил начальника этого управления в свой кабинет и ознакомил его с копией доклада. Естественно, он не назвал Блейка. Внутри Первого Главного управления все начальники отделов получили 9 апреля 1954 года директивные указания Арсения Васильевича Тишкова, заместителя начальника управления по оперативно-техническим мероприятиям, в отношении информации от агентурных источников о подслушивающих операциях[548]. Тишков считался одним из самых опытных в этой сфере сотрудников, поэтому он был назначен руководить операциями на основании донесений Блейка. В его власти было принять любые меры для прикрытия агента. Сам он писал: «Меры по выявлению, нейтрализации или использованию операций подслушивания для дезинформации противника должны быть основаны на тщательно продуманном прикрытии для источников этой информации, чтобы избежать компрометации реального источника. И эти меры не должны приниматься все сразу, действовать следует постепенно... В разработке и внедрении этих мер необходимо соблюдать предельную секретность. О предложениях по работе с полученными материалами следует докладывать мне и внедрять их можно, только получив мое разрешение»[549].
Эта директива ясно дает понять, в какую ловушку угодили Советы. Они знали о туннеле, но не могли ничего сделать из опасений скомпрометировать Блейка. Подчиняясь директиве Тишкова, никто не мог противостоять операции подслушивания, не получив его одобрения. Насколько известно Кондрашеву, Тишков отвергал все предложения, содержавшие даже малейший риск для Блейка. КГБ отлично умел использовать свои коммуникации как средства дезинформации, однако приходилось думать о безопасности источника. Что же касается берлинских линий и операции «Золото», то есть берлинского туннеля, то Кондрашев абсолютно уверен, что их не использовали для дезинформации. Это потребовало бы привлечения множества людей и угрожало бы безопасности Блейка[550].
Как пример заботы о Блейке, можно рассматривать работу с информацией, полученной от него об операции «Серебро» — операции подслушивания ССР в Вене. Хотя Блейк сообщил об операции, едва начал работать в технической группе ССР в сентябре 1953 года, только через год, 10 сентября 1954 года, председатель КГБ Серов направил доклад министру обороны СССР Булганину о «документе Британской разведки... полученном агентурным путем по деятельности советских оккупационных войск на территории Австрии и Венгрии во второй половине ноября 1953 года». Доклад подготовлен на основании «прослушанных телефонных разговоров советских офицеров и военнослужащих в Австрии и Венгрии». Важно, что этот девяностостраничный документ не был передан советским военным, пока венская операция не была завершена ССР. Естественно, Блейк не был назван в качестве источника полученной информации[551].
Советское военное руководство было поражено количеством и качеством информации, располагаемой западными союзниками о советских оккупационных войсках в Австрии и Венгрии всего лишь на основании прослушанных разговоров. Тем не менее, не желая рисковать агентом, они не предприняли никаких действий, чтобы предотвратить операцию, планировавшуюся в берлинском регионе. Еще одной причиной для решения не расширять круг людей, знакомых с операцией «туннель», было то, что операция еще не началась и Блейк мог сообщить о ее развитии. В результате ни один человек из работавших в Германии не был поставлен в известность о туннеле, даже Евгений Петрович Питовранов, начальник аппарата КГБ в Карлсхорсте, по крайней мере до тех пор, пока Блейк работал в Лондоне, то есть до 1955 года[552].
НАЧАЛО СТРОИТЕЛЬСТВА
Тем временем, не подозревая о том, что о результате их замыслов уже известно советской разведке, американцы и англичане форсировали завершение строительства. 20 января 1954 года директор ЦРУ Даллес официально дал разрешение, и 9—10 февраля были завершены последние технические соглашения, включая размещение в Вашингтоне аппаратуры обработки телеграфных сообщений. Немцы довольно быстро строили необычно глубокий пакгауз с пологими спусками для лифтов, а американские инженеры начали эксперименты с подобием туннеля в Нью-Мехико. Джордж Блейк вспоминал, что британцы тоже рыли экспериментальный туннель на военной базе в Саррее, где условия напоминали берлинские. У него было впечатление, что туннелем занимались британские инженеры — специалисты по шахтам, тогда как «наземные работы, строительство депо над туннелем, вывоз грунта выполняли американцы»[553]. Странно, что Блейк настаивает на этом, уже он-то должен был знать — даже если в протоколах совещаний в декабре 1953 года, переданных им Советам, нет ни слова о технической стороне строительства туннеля. На самом деле инженерная часть американской армии строила туннель, а британцы пробили вертикальную шахту к кабелям, и британские же специалисты установили подслушивающую аппаратуру. Британский технический опыт в этом отношении был вне конкуренции.
После завершения строительства пакгауза 28 августа прибыла инженерная часть и стала дожидаться, когда привезут оборудование. 2 сентября началось строительство шахты. 8 сентября, когда прошли восемь футов ниже пола пакгауза, а всего на глубине шестнадцати с половиной футов, появилась вода и начались осушительные работы. Вода стала неприятным сюрпризом для строителей, так как считалось, что она находится на глубине тридцати двух футов. (Часто повторяемая версия, будто была повреждена дренажная система пакгауза, кажется маловероятной, хотя и возможной, так как, выйдя за американский сектор, строители наткнулись на выгребную яму дома, разрушенного во время войны[554].) Через неделю работы возобновились. Туннель копали на глубине шестнадцати с половиной футов, и к 17 сентября удалось выйти за бетонный фундамент пакгауза[555]. Прокладывание .туннеля было грязной работой, а так как армейская часть якобы занималась установкой электроники, а не рытьем, то как можно было говорить о прикрытии, если бы людей постоянно видели в грязной одежде. Более того, армейская прачечная плохо совмещалась с сохранением секретности, поэтому стиральная машина и сушилка были установлены на месте[556].
Тем временем налаживалась система безопасности, рассчитанная и на период после завершения строительства. Тайный пост наблюдения установили в пакгаузе, где постоянно находились люди, наблюдавшие за местностью в направлении прохождения туннеля. Проводился учет движения людей и транспорта в этом районе, а сам район регулярно проверялся на предмет выявления любых изменений. Поездки в район туннеля лиц, не входивших в состав постоянного подразделения, происходили в крытых грузовиках, дабы избежать постороннего наблюдения, и на всем пути забора, ограждавшего туннель, устанавливались микрофоны, чтобы предотвратить вторжение на запретную территорию и, возможно, уловить разговоры восточногерманских полицейских. В октябре 1954 года считалось, что земляные работы будут завершены в январе 1955 года[557].
В ноябре Харви отправился в Вашингтон докладывать о ходе работ и получить поддержку на применение срочных мер в случае обнаружения туннеля. Было решено, что зона туннеля будет находиться под постоянным визуальным наблюдением. Стальная дверь должна была отделять его от помещения, где предполагалось предварительное усиление сигналов для передачи их в пакгауз для записи, и быть постоянно закрытой, за исключением случаев, когда в «усилительной» находились люди, имевшие телефонную связь с пакгаузом. В качестве дополнительной предосторожности предлагалось расположить в туннеле пластиковую взрывчатку, расположив ее в садовом шланге на протяжении 40 футов под плитами облицовки туннеля. При взрыве туннель должен был обрушиться, но наверху никто ничего не заметил бы. Нужно отметить, что случайного взрыва произойти никак не могло. 29 ноября 1954 года директор ЦРУ Аллен Даллес устно одобрил эти меры[558].
В конце февраля 1955 года туннель был готов, а место «подключения» было закончено месяц спустя[559]. Три кабеля подключили по отдельности между маем и августом 1955 года, и сразу же начиналась запись. Сделаны были приготовления для команды переводчиков, которые должны были прослушивать наиболее важные сообщения с помощью устройства, придуманного БОБ и названного «взбивалкой для яиц». Это немедленное прослушивание сыграло большую роль и в системе безопасности, например, когда работавший здесь армейский повар, ничего не знавший о туннеле, заплутал по дороге из Берлина во Франкфурт-на-Майне. (Поездки на машинах были все еще разрешены, правда, только для лиц не причастных к секретности; запретить же их вовсе — не считалось возможным, чтобы не возбудить подозрения.) Повар по ошибке поехал по восточному автобану, то есть по направлению к Франкфурту-на-Одере и был вскоре перехвачен восточногерманской полицией. Когда поступило сообщение, что он задержан на пункте Хелмштедт в советской зоне, военная полиция США отправилась на его поиски. Мониторы были в состоянии проследить за действиями восточногерманской полиции и освободить незадачливого путешественника в тот же день[560].
Туннель заканчивался комнатой, в которой, собственно, было произведено подключение и которая соединялась с основной частью туннеля вертикальным стволом. Дальше шла комната, где помещались усилители. Тяжелая огнеупорная стальная дверь отделяла ствол от туннеля. На этой двери были сделаны надписи на немецком и русском языках, призывавшие случайных людей держаться подальше. В помещении, где размещалось подключение, находился чувствительный микрофон, позволявший сотрудникам улавливать любое движение. Оба помещения были тщательно изолированы, однако ни перехват, ни запись здесь не производились. В общем-то, если не считать периодических проверок оборудования, то сотрудники приняли все меры, чтобы здесь не было никакого постороннего шума — эти помещения располагались в глубине советской зоны[561].
Как и планировалась, дверь из усилительной комнаты в туннель была из тяжелой стали. По обеим сторонам туннеля лежали мешки с песком для усиления изоляции. На них опирались электрические и сигнальные кабели, а также воздушные шланги из кондиционера, установленного в пакгаузе. На полу в туннеле была деревянная колея для вывоза тачек с мусором, сделанная из ящиков, в которых привезли стальные рельсы. Наверху в пакгаузе находились кондиционер, осушитель воздуха, «взбивалка для яиц» и записывающие устройства[562].
ЧТО БЫЛО ИЗВЕСТНО СОВЕТАМ?
В интервью, данном в мае 1995 года, Блейк повторил то, о чем писал в книге «No Other Choice», что он покинул технический сектор в Лондоне в январе 1955 года и стал работать на Берлинской базе ССР. Едва оказавшись в Берлине, он оказался ничем не связанным с туннелем, работа в котором шла независимо от базы. Блейк понял, что операция к этому времени находилась главным образом в руках американцев и получаемые материалы обрабатываются не в Берлине, а каждый второй день отправляются британским самолетом в Лондон. Если разведывательные данные из туннеля касались Берлина, то Лондон посылал их Питеру Ланну, директору берлинского отдела ССР, знавшему о туннеле с самого начала[563]. Логично предположить, что в мае 1955 года Блейк поставил КГБ в известность о начале работы в туннеле. Когда он явился в Берлин, то его поджидал там Николай Родин, привлекший его к сотрудничеству офицер КГБ. Родин посоветовал Блейку никому не рассказывать о туннеле, включая сотрудников КГБ. Потом с Блейком стал работать Василий Дождалев[564].
Когда Евгений Питовранов был поставлен в известность насчет туннеля, он начал действовать, как полагалось в таких случаях офицерам КГБ: назначил наблюдение за «радарной установкой» и стал собирать информацию о жителях известного района. В конце 1955 года московский КГБ прислал в Карлсхорст специалистов под руководством Вадима Гончарова (Горелова), который был лишь частично осведомлен о цели своей миссии. Судя по его словам, его команда должна была работать с управлением связи группы Советских войск в Германии и обеспечивать безопасность линий связи группы Советских войск. Гончаров рассказывает о разных акциях западных специальных служб, стремившихся проникнуть в советские линии связи, и подчеркивает, что «это заставило нас обратить особое внимание на меры, предупреждающие утечку информации»[565]. Группе Гончарова была дана лишь общая информация о туннеле, и без упоминания источника. Однако попытка западных специальных служб прослушать советский канал связи возле границы американского сектора для группы Гончарова была очевидной, ведь они точно знали, что КГБ прослушивает американскую линию возле Потсдама.
После того, как Питовранов узнал о существовании туннеля и прибыда группа Гончарова, были приняты меры повышения безопасности во время телефонных переговоров. Гончаров рассказал, что проверка переговоров в военном центре связи в Карлсхорсте «обнаружила нарушения элементарных норм безопасности. Часто переговоры шли без использования кодовых обозначений... что вело к утечке информации. Тогда мы стали записывать переговоры между штабом группы Советских войск в Германии и командными пунктами». Питовранов показал записи командующему, маршалу Гречко, а тот «поначалу не мог поверить, что так много можно узнать из телефонной болтовни. Прослушав запись, он убедился в своей неправоте и отдал соответствующие приказы командирам насчет мер безопасности во время телефонных бесед»[566].
Прибыв в конце 1955 года в Карлсхорст, техническая группа КГБ предприняла некоторые предварительные меры по поиску записывающего устройства в районе Альт Глини-ке и других местах вдоль границы. Однако аппаратура на больших расстояниях (50—60 км) ничего не показала. Тогда группа стала работать в отдельных пунктах телефонной связи и проверять отдельные участки линий, и тогда они установили участок подслушивания. Понимая, что физическое обнаружение туннеля потребует куда больше сотрудников, чем было в распоряжении КГБ в Карлсхорсте, и желая представить дело так, будто туннель был обнаружен в результате обычной текущей проверки, проводимой армией, Питовранов получил согласие Гречко на создание специальной команды военных связистов. Офицеры и некоторые другие сотрудники, проверенные КГБ и рекомендованные своими командирами и начальниками, получили соответствующее оборудование и инструктаж от Гончарова и его подчиненных. Был подготовлен подробный план обнаружения враждебного подключения к советским подземным линиям на всей территории Берлина. Время операции должна была назначить Москва[567].
СОВЕТСКАЯ ВЕРСИЯ ОБНАРУЖЕНИЯ ТУННЕЛЯ
В начале 1956 года туннель все еще поставлял ценную информацию. Делая вид, будто ничего не происходит, Хрущев и Булганин думали о том, как это прекратить. Хрущев жаждал устроить на обнаруженном туннеле большую пропагандистскую шумиху. Ему трудно было смириться со сложившимся международным положением, в особенности с тем, что советское дипломатическое признание боннского правительства и вывод советских войск из Австрии, последовавший после подписания двустороннего договора, не привели к ожидаемым результатам. Положение на Ближнем Востоке постепенно осложнялось из-за столкновения там советских и западных интересов. Однако в конце апреля Хрущев планировал нанести официальный визит в Лондон, и ему не хотелось портить отношения с англичанами, поэтому он приказал КГБ найти способ так обнаружить туннель, чтобы не поставить под угрозу источника, Джорджа Блейка, и все же добиться максимальной публичности, причем акцентируя роль американцев и приглушая роль англичан. Вот так и получилось, что КГБ в Карлсхорсте разработал план «случайного обнаружения» туннеля и последовавшей за этим пресс-конференции. Чтобы подчеркнуть «случайность» открытия, были заранее подготовлены послания Гречко, советского посла в Восточном Берлине Георгия Пушкина и Питовранова. Взяв это за основу, более низкие инстанции должны были раскрутить пропагандистское колесо, но они понятия не имели, что обнаружение туннеля было результатом проникновения КГБ в англо-американский проект[568].
В беседе с корреспондентом журнала «Глобус» (АПН) 21 января 1993 года Евгений Питовранов утверждал, что соответствующие части начали работать со специальным оборудованием, а уж потом рыть землю. Хотя в своем интервью он усомнился в дате, мы можем назвать ее — ночь с 21 на 22 апреля 1956 года. Когда же его спросили, откуда им стало известно, где рыть, Питовранов ответил, что «благодаря полученной загодя от нашего друга [Блейка] информации, мы определили кратчайший путь от американского прикрывающего туннель сооружения до шоссе Шёнефельд и сконцентрировались на нем». В 2.30 Питовранов вместе с офицерами КГБ Сергеем Патрикеевым и Николаем Мякотных отправились на летное поле аэродрома в Шёнефельде, расположенное недалеко от туннеля, и стали ждать результатов[569]. Эти офицеры недаром сопровождали Питовранова. Патрикеев был его заместителем по разведке, а Мякотных — начальником английского отдела Второго Главного управления. (Считается, что он участвовал в побеге жены Дональда Маклина в Москву в 1953 году, где уже был ее муж, агент КГБ в Министерстве иностранных дел Великобритании[570].)
Неожиданно к Питовранову подлетел лейтенант и сказал: «Вас зовет полковник». Питовранов отправился следом за ним, и полковник доложил: «Нашли!» Потом полковник полез в дыру, а Питовранов вспоминает, что посоветовал ему и его помощникам соблюдать осторожность. Шахта могла быть заминирована. Однако на это никто как будто не обратил внимание. Полковник со своей группой шли вдоль туннеля, и Питовранов сообщает, что «в 6.00 полковник пригласил нас спуститься вниз. Оборудовано там все было так, словно они собирались работать в туннеле тысячу лет. Продумали даже насчет кофеварки и плиток для приготовления еды. Все американское и английское. Создатели проекта, наверно, считали, что мы их никогда не отыщем»[571].
По словам Гончарова, копать начали в ту же ночь. «Постепенно картина прояснялась. Кабели были уложены на глубине восьмидесяти сантиметров и перпендикулярно к зданию, где американцы якобы наблюдали за полетами. Там, где был кабель, мы обнаружили люк, открыли его и полезли в туннель, вход в него был перекрыт массивной железной дверью. На ней были надписи на немецком и русском языках: «По приказу командующего группой Советских войск в Германии входить в туннель категорически запрещено». Это было сделано, чтобы убедить советских или немецких связистов в наличии за дверью специальных линий связи, доступ к которым запрещен для непосвященных». Естественно, рабочая группа ожидала, что дверь будет заперта изнутри, однако «американцы никак не ожидали разоблачения, поэтому оставили дверь открытой»[572].
Открыв эту первую дверь, Гончаров и его люди удивились, увидев американцев. Почему американцы на территории ГДР? Судя по словам Гончарова, «американцы могли проложить свои линии для подключения рядом с нашими линиями и до здания, которое они построили. Однако там было расстояние около 400 метров, и им бы пришлось прокладывать кабели и тащить прослушивающее оборудование. Поэтому они поступили проще. Устроились на нашей территории, установили большую камуфляжную дверь, за которой расположился контрольный пункт. Но они никак не ожидали, что дверь будет обнаружена, поэтому она часами оставалась открытой»[573].
Когда советская рабочая группа появилась на контрольном пункте, Гончаров увидел работающих операторов в наушниках, включенное записывающее оборудование и несколько человек, пивших кофе. Заметив чужих, операторы сдернули наушники и побежали по туннелю в сторону американской зоны. Не раздумывая, советские разведчики бросились за ними и остановились только перед баррикадой из мешков с песком уже на американской стороне. На баррикаде неровными буквами была сделана надпись: «Вы входите в американский сектор». Увидев это, советская рабочая группа повернула обратно к контрольному пункту, осмотрела имевшееся там оборудование и отключила его от советского кабеля[574].
ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ
Вряд ли только провалы в памяти послужили причиной столь фантастической истории, рассказанной Питоврано-вым и Гончаровым, об обнаруженном в ночь с 21 на 22 апреля туннеле. На самом деле необычно обильные весенние дожди, шедшие несколько дней, стали причиной коротких замыканий в кабелях дальней связи. БОБ узнала об этом по инженерным цепям, которые прослушивались, а также от своих агентов в системе телекоммуникаций ГДР. 19 апреля устройство подключения было проверено и оказалось в порядке. И все это время, вплоть до раннего утра 22 апреля, советские линии связи работали в обычном режиме[575].
В 0.50 22 апреля американцы на своем контрольном посту с помощью оборудования ночного видения засекли сорок-пятьдесят человек, роющих землю на расстоянии трехчетырех футов друг от друга. (Возможно, это были люди из специальной части Гончарова.) Билл Харви был незамедлительно поставлен об этом в известность. К 2.00 советские представители отыскали потолок контрольного пункта, и послышалась русская речь. Это был голос капитана Барта-ша, офицера связи из группы Советских войск в Германии, который позднее получил награду от маршала Гречко за обнаруженный туннель. Харви приказал Хью Монтгомери немедленно прибыть в туннель и помочь операторам и переводчикам вести перехват разговоров из инженерной сети и, что было очень важно, из установленного микрофона. Пока Харви нетерпеливо ждал, запись оборвалась, и перевод немецкой и русской речи тоже. Напряжение было так велико, что переводчики забыли нажать на кнопку «стоп», и в результате появилась мешанина из немецкой, русской и английской речи.
В 2.50 советская рабочая группа нашла кабели, идущие от подключения в люк в полу камеры подключения. В 3.00 появились первые восточногерманские специалисты дальней связи, и тотчас была воздвигнута баррикада, чтобы удержать любопытных, и кто-то на немецком языке с русским акцентом сказал, что решение о дальнейших действиях будет принято утром. Тем временем аппаратура продолжала записывать переговоры начальника центра связи группы Советских войск в Германии, который располагался в Вюнсдорфе, и начальника центра связи в Карлсхорсте, словно они не подозревали о том, что происходило в туннеле. Речь шла о проблемах связи из-за передвижения некоторых средств воздушного оповещения.
К 6.30 стало ясно, что Управление связи ГСВГ было поставлено в известность о важном событии, так как его начальник, подполковник Золочко, покинул Бюнсдорф и направился к туннелю. Когда он прибыл в сопровождении специалистов, то американцы услышали: «Кабель прослушивается». Через пять минут начальнику центра связи в Карлсхорсте было приказано использовать наземные провода полка Управления правительственной связи в Восточном Берлине КГБ, чтобы обходить подключенные кабели. Хотя реакция была совершенно логичной, тот факт, что Управление правительственной связи КГБ не было подключено к операции, доказывает лишь одно — КГБ всеми силами старался оградить свой источник и представить операцию по обнаружению туннеля армейской операцией, не имеющей никакого отношения к КГБ.
Рабочая группа все еще находилась на контрольном пункте и не спускалась в ствол, соединяющий его с туннелем. А прослушивание шло своим чередом. С 8.00 до 9.00 было записано множество переговоров, ибо штаб Гречко пытался отыскать полковника Ивана Коцюбу, исполняющего обязанности советского коменданта Берлина. Коцюба должен был играть центральную роль в раскручивании заранее оговоренного дипломатического сценария.
Только в воскресенье 22 апреля в 12.30 восточногерманские техники подняли дверь люка. Потом, будучи не в состоянии открыть следующую массивную стальную дверь, они проделали дыру в стене и были потрясены увиденным. «DonnerwetteA Глядите... Туннель идет под шоссе! Как им удалось? Фантастика!» Расширив дыру, они вошли в помещение. В этот момент, может быть, даже раньше Харви приказал Монтгомери отыскать генерала Чарльза Л. Дашера, американского коменданта, и получить у него разрешение — подготовить и, при необходимости, взорвать заряды, разложенные в туннеле. Монтгомери, который выглядел наихудшим образом от усталости, в конце концов отыскал Дашера на приеме в яхт-клубе Ванзее, даваемом в честь генерала Максвелла Тейлора, начальника штаба армии США, находившегося в Берлине с официальным визитом. Выслушав Монтгомери, Дашер спросил, не получится ли так, что русские будут убиты или ранены? Получив в ответ «возможно», Дашер сказал, что он не может дать согласие на предложение, пока Харви лично не подтвердит, что никто не пострадает. Естественно, таких гарантий никто не мог дать, и этот вариант отпал.
В 14.20 дыра была уже достаточно большой. Советские связисты вошли внутрь, открыли дверь, внесли кинокамеру и принялись изучать обстановку. Еще прежде, когда стало ясно, что туннель взорвать не удастся, Харви приказал заложить мешками с песком, опутанными колючей проволокой, то место в туннеле, где пересекается граница сектора. По версии Гончарова, на мешках с песком была помещена доска с надписью от руки на немецком и русском языках, предупреждающая: «Вы входите в американский сектор». Позади баррикады туннель шел вниз, и с советской стороны невозможно было разглядеть, что там находится. А Харви поставил там тяжелый незаряженный пулемет 50-го калибра как видимое препятствие, который, однако, не был виден с советской стороны из-за угла спуска. В 15.00 послышались шаги в туннеле в американскую сторону. Харви взвел затвор пулемета, производя громкий, хорошо различимый шум, как бы давая понять, что готов встретить непрошеных посетителей. Шаги смолкли и потом стали быстро удаляться. В 15.35 подключения к кабелям были перерезаны. В 15.50 заглохли микрофоны.. Туннель прослужил одиннадцать месяцев и одиннадцать дней.
СОВЕТЫ НАЧИНАЮТ ПРОПАГАНДИСТСКУЮ КАМПАНИЮ
Дипломатическое заявление и заявление общественности как часть советского сценария «неожиданного открытия» были готовы, еще когда советские представители начали рыть землю. 22 апреля, в день «обнаружения» туннеля, послание, подписанное Владимиром Семеновым в Министерстве иностранных дел было отправлено советскому послу Пушкину по ВЧ. Оно содержало приказ советскому коменданту Берлина направить протест его американскому коллеге. В письме говорилось: «Дополнительные инструкции, касающиеся журналистов и всех остальных, получите завтра»[576]. В понедельник 23 апреля в Москву было отправлено послание, подписанное Гречко, Пушкиным и Питоврано-вым (именно в таком порядке), где говорилось о туннеле и о реакции американского коменданта на протест советской стороны, а также представлены «рекомендации, требующие вашего согласия». Рекомендации, кстати, тоже были выработаны заранее в Москве и представляли собой важную часть сценария. Вот они:
1. Начальник штаба советских войск должен послать письменный протест в штаб американских войск в Европе, с публикацией его в печати.
2. Пригласить корреспондентов, аккредитованных в Восточном и Западном Берлине, осмотреть сооружение.
3. Одобрить выступления немецких друзей по поводу туннеля, однако после публикации соответствующих материалов в прессе.
4. Послать группу наших специалистов для изучения оборудования.
5. Несмотря на то, что в туннеле есть английское оборудование, все обвинения в прессе направлять в адрес американцев[577].
В тот день королева Елизавета II принимала Хрущева в Букингемском дворце, так что последний параграф давал направление пропагандистской кампании{8}.
На другой день советские представители устроили пресс-конференцию в туннеле, однако им не стоило волноваться. На Западе пресса раскрутила туннельную операцию как «поразительный пример американской дерзости и предприимчивости»[578]. И все же любопытно посмотреть, как желание Советов выжать максимум из обнаруженного туннеля привело к широкомасштабной путанице в отношении событий 22—23 апреля 1956 года. 28 апреля восточногерманская газета «Neues Deutschland>> поместила план туннеля. В июне 1956 года КГБ опубликовал иллюстрированный «путеводитель» с этим же планом. Почти через двадцать лет тот же самый план, но только выполненный на более высоком уровне и с комментариями на русском языке, был найден в архивах СВР (рис. на вкладке). И все они неправильно обозначают вход в туннель из гаража или электростанции, тогда как на самом деле это был пакгауз, или «радарная станция». Очевидно, что Советы в своем желании защитить Блейка нарочно допустили эту ошибку.
Однако, как только эта версия начала циркулировать в печати, она обрела собственную независимую жизнь[579]. В статье под заголовком «Шпионы на продажу» (1978 год) в лондонском учебнике по шпионажу представлена другая версия обнаружения туннеля: «Но 22 апреля 1956 года русские неожиданно вышли на туннель на своей территории. Сработала сигнальная система. Русские никого не нашли в туннеле, но оборудование оставалось на месте. Операторы исчезли так быстро, что русские обнаружили кипящий кофейник в пустом помещении» (курс. авт.). К статье был приложен подробный рисунок «записывающего оборудования» и «зоны отдыха». На этом рисунке вход в туннель был расположен в казармах, то есть еще дальше от его истинного местоположения в «радарной станции»[580]. По нашему мнению, эти публикации отражают распространенную КГБ историю «обнаружения» туннеля, в которой героические советские техники застали беспечных американцев врасплох и заставили их бежать в «шпионский туннель», бросив наушники и магнитофоны. Эта версия и в 1977 году все еще продолжала циркулировать в западной прессе[581]. Очевидно, что все на Западе, даже восточногерманские руководители средств связи, были убеждены в «случайной находке» советских служб[582]. Однако ни один человек, который все видел своими глазами, не считал, что советское «открытие» было делом неожиданным или легким. Четырнадцать часов напряженной работы, в основном проделанной восточногерманскими специалистами, предшествовали обнаружению и отключению подслушивающих устройств.
ВСЕ ЛИ БЫЛО ОБМАНОМ?
Получали ли ЦРУ и ССР достоверную информацию с помощью туннеля, или знавший обо всем Комитет госбезопасности снабжал их исключительно дезинформацией? Или, не желая рисковать Блейком, высокопоставленным сотрудником британской разведки, он предоставлял достоверную информацию? Многие из высокопоставленных комитетчиков понятия не имели о существовании туннеля. Например, Питовранов, начальник аппарата КГБ в Карле-хорсте, не был информирован, пока в Берлин не прибыл Блейк. Как мы видели, были выработаны планы армейского прикрытия для определения места и «обнаружения» туннеля. Это была крупная операция КГБ, убедившая ЦРУ и ССР в том, что обнаружить туннель удалось лишь в результате необычно сильных дождей и связанных с ними повреждений на линиях. Такой сложный сценарий позволяет предположить, что советская сторона не могла давать только дезинформацию или пустяковую информацию, так как в этом случае многие насторожились бы. Если оставить в стороне обман, то Управление внешней разведки КГБ не было очень уж озабочено внедрением в линии связи на территории Восточной Германии. Его сотрудникам было известно, что их собственные переговоры шли через наземную связь Управления правительственной связи КГБ. А в телефонных переговорах использовалась специальная система, известная как ВЧ. Эта же система обслуживала руководителей партии,
Министерство иностранных дел и военных. Наверняка, КГБ рассудил, что его собственная безопасность обеспечена, а наиболее важные материалы идут по линиям, которые находятся в ведении Управления правительственной связи.
Тем не менее туннель все же снабдил западные разведки необходимой, в основном, военной информацией, а также информацией о некоторых политических и научно-технических организациях в СССР и Восточной Германии типа «Висмута». В Приложении 5 дано подробное описание полученной информации. Нужно помнить, что в те времена еще было невозможно фотографировать с «U-2» или со спутника, и информация от перебежчиков поступала крайне нерегулярно. Таким образом, туннель предоставил массу разведывательных материалов американским и английским аналитикам.
Непонятным остается еще один аспект: КГБ был совершенно безразличен к утечке через туннель секретной информации советской военной разведки — разведки группы Советских войск в Германии и ГРУ в Москве, а также Управления военной контрразведки самого КГБ, обслуживавшего группу советских войск в Потсдаме. Наш анализ представлен в Приложении 5. И последней шуткой контрразведчиков в отношении туннеля была информация об аппарате в Карлсхорсте, ставшая известной, благодаря большому количеству телефонных вызовов советского и восточногерманского начальства, которые требовали офицеров к телефону и заставляли раскрывать себя.
Конечно, потери и приобретения были с обеих сторон, и вопрос о том, в какой степени сообщения Москвы через линии связи носили ложный характер, наверное, еще долго не будет забыт. Ясно одно, информация, добытая БОБ с помощью туннеля, далеко не вся была «тщательно продуманной дезинформацией». Но была ли информация о советских войсках, советской разведке и безопасности разбавлена «здоровой дозой дезинформации КГБ», как полагают некоторые? Может быть. Однако на этот счет нет никаких свидетельств[583].