б. РОЖДЕНИЕ ОРГАНОВ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ И РАЗВЕДКИ ВОСТОЧНОЙ ГЕРМАНИИ
Не в один день появился самый многочисленный, самый технически вооруженный, самый всепроницающий полицейский аппарат, когда-либо существовавший на немецкой земле. Советам пришлось долго пестовать его, пока он не превратился в Министерство госбезопасности Восточной Германии (Ministerium fur Staatsicherheit), часто называемое Штази, или МГБ (MfS)[316].
В 1945—1946 годах полную ответственность за безопасность в советской зоне несли оперативные сектора, созданные сразу после войны. Информаторами и агентами, завербованными МГБ для работы в западных секторах Берлина и Западной Германии, были в основном немцы, которые принадлежали к недавно созданной СЕПГ. В своих операциях МГБ опиралось также на германскую народную полицию (Volkspolizei), подчинявшуюся Управлению внутренних дел Советской Военной администрации (СВА). Тем не менее вскоре после окончания войны Советы сочли необходимым создать восточногерманскую службу безопасности по типу тайной полиции Советского Союза. Эта служба должна была постепенно принять на себя заботу о внутренней безопасности Восточной Германии и приобрести возможности для внешней разведки[317]. Здесь впервые опубликовано, как Советы справились с этой задачей. Сведения взяты из архивов СВР.
В августе 1947 года СВА передала особые полномочия отделам К-5 — тайной политической полиции, входившей в структуру восточногерманской уголовной полиции, — поставив перед ними задачу борьбы «против преступной деятельности врагов нового демократического порядка»[318]. Исполняя обязанности политической полиции, отделы К-5 в Восточном Берлине и в провинциях действовали под началом МГБ. (Впоследствии многие сотрудники К-5 помогали создавать и налаживать работу MfS.) В 1949 году К-5 перешли в ведение Главного управления безопасности народного хозяйства (Hauptverwaltung zum Schutze der Volkswirtschafi) восточногерманского Министерства внутренних дел во главе с Эрихом Мильке[319]. Советы намеревались выковать восточногерманскую службу безопасности «щит и меч» нового строя в Восточной Германии. Новая организация должна была включить в себя управление, ответственное за Восточный Берлин и оперативные отделы в советской зоне, а также разделенные к этому времени управления, занимавшиеся железнодорожным и водным транспортом. В штате этой организации состояло 2950 человек, из них 1535 были оперативными сотрудниками[320].
Сотрудников для этих отделов набирали, в основном, по принципу их политической благонадежности. Некоторые пришли из СЕПГ, но также был задействован собственный резерв МГБ, состоявший из проверенных немецких агентов. Члены других политических партий или организаций считались неподходящими для этой службы, и таким образом подтверждалась советская точка зрения на «буржуазные» партии — ХДС и Либерально-демократическую партию (ЛДП), которым предоставлялось право исполнять роль витрины нового режима. К 6 октября 1949 года пять провинциальных отделов приступили к работе. Центральное управление, ответственное также за Берлин, все еще было в процессе организации, и причиной отсрочки, возможно, была уязвимость и сложность его предполагаемой деятельности в городе.
ВЫБОР РУКОВОДИТЕЛЯ
Осознавая, что шеф восточногерманской полиции не сможет не быть вовлеченным в политику, Советы с большой тщательностью подошли к вопросу о руководителе. Сомнения вызывала главная кандидатура на этот пост, то есть Эрих Мильке. В письме Сталину и членам Политбюро генерал-полковник Василий Чуйков, командующий советскими войсками в Германии и председатель Советской Контрольной комиссии, и его политический советник Владимир Семенов дали оценку деятельности Мильке[321]. Упомянув о его принадлежности к Коммунистической партии Германии (КПГ), о годах, проведенных в СССР, об участии в гражданской войне в Испании, авторы письма далее сообщают о том, что Мильке был интернирован во Франции. Когда германская армия вошла во Францию, «Мильке бежал, однако остается неизвестным, сколько времени он пробыл в лагере и когда бежал». Не было никаких достоверных сведений о нем вплоть до 1944 года, когда поступило сообщение о его аресте немцами. После ареста и до конца войны Мильке служил в организации Тодта, нацистском учреждении, разрабатывавшем широкомасштабные строительные проекты. В мае 1945 года он покинул американскую зону и в июне появился в Берлине.
Отсутствие документов на период пребывания Мильке на Западе после Испании не могло не помешать его карьере. С точки зрения Советов, самой большой трудностью в создании германских служб безопасности был кадровый вопрос. Начав свою работу в мае 1949 года, офицеры МГБ вместе с руководителями новых германских подразделений проверили 6670 кандидатур. Из них 5898 кандидатур, то есть 88 процентов, по разным причинам были отвергнуты. У одних оказались близкие родственники или друзья в западных секторах Берлина или в Западной Германии, другие сдались в плен солдатам Великобритании, США или Франции, третьи служили в Югославии, где, возможно, имели вызывающие подозрение контакты с отщепенцем маршалом Тито. Непременным условием было отсутствие связей с Западом, кстати, сохранившимся и в дальнейшем. Несмотря на эти трудности, через какое-то время удалось добиться высокого уровня профессионализма сотрудников органов безопасности[322].
Советы нашли другого кандидата в лице Вильгельма Цайссера, руководителя Главного управления резервной полиции Министерства внутренних дел ГДР. Его коммунистическое прошлое не вызывало сомнений. Член компартии с 1919 года, он активно работал в Руре в качестве редактора и профсоюзного активиста. В 1924 году посещал школу Коминтерна в Москве, после чего выполнял задания партии в Германии, Китае и Чехословакии. В 1932 году, будучи переводчиком в школе Коминтерна, вступил в партию большевиков. Отличился во время гражданской войны в Испании. Потом вернулся в Советский Союз и в 1940 году стал гражданином СССР. Во время Второй мировой войны «служил инструктором на антифашистских курсах в лагерях для военнопленных». Посланный в 1947 году в Германию, «он проявил себя хладнокровным и твердым человеком». Записка заканчивалась выводом: «Цайссер — самая подходящая кандидатура на должность министра государственной безопасности. Мильке может остаться заместителем министра»[323].
Нет ничего удивительного в том, что в 1950 году Советы навязывали СЕПГ свое мнение в таком важном деле, как назначение министра госбезопасности. Январские и февральские донесения дают уникальную возможность познакомиться с системой в действии. Заинтересованные советские деятели отлично знали о том, что Сталин прислушивается к мнению Вильгельма Пика, одного из лидеров СЕПГ, внесшего свою лепту в доклады, а так как Пик ратовал за Цай-ссера, то и спорить было не о чем[324]. В той или иной форме «вопрос Мильке», то есть вопрос советского всеобъемлющего контроля служб госбезопасности Восточной Германии, не раз поднимался впоследствии[325].
СОВЕТСКИЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ И ПАРТИЯ
Как только Цайссер занял пост министра госбезопасности, помимо взаимоотношений МГБ и Комитета информации (КИ), возник более широкий вопрос, а именно — как далеко может зайти советская разведка, используя в качестве своих источников зарубежных коммунистов. В октябре 1950 года руководство СЕПГ решило передать MfS, принявшему на себя контрразведывательные функции в Западной Германии, партийную разведывательную сеть. Но эта агентурная сеть была главным источником разведывательной информации КИ, и с ее помощью КИ получал львиную долю экономических, политических и военных сведений о Западной Германии[326]. Ведущие члены коммунистической партии в разных частях Западной Германии были вовлечены в эту деятельность. С передачей их MfS Комитет информации лишался своего основного источника. Иван Ильичев, главный резидент КИ, сделал запрос в МГБ, нельзя ли заставить Цайссера подождать с проведением решения партии в жизнь. И получил ответ, где было ясно сказано, что полагаться на партийную сеть в Западной Германии опасно, ибо при малейшем изменении ситуации связь западногерманских коммунистов с КИ может быть использована оккупационными властями Запада для запрета компартии Германии.
Эти проблемы существовали не только в Германии. Приняли запрет на использование коммунистов в качестве агентов и в Австрии: там была прекращена связь с 70 процентами членов коммунистической партии — агентами МГБ. То же самое произошло и в других странах. Москва приказала своим резидентурам не контактировать с лидерами зарубежных коммунистических партий и позволила обращаться к ним только в случае крайней опасности. Все возможное было сделано, чтобы предотвратить удары, подобные тем, что получила советская разведка в США. Тамошние агентурные сети, состоявшие в основном из американских коммунистов, после окончания войны были практически ликвидированы[327].
Тем временем становление MfS шло своим чередом под руководством генерал-майора Михаила Каверзнева, нового представителя МГБ СССР в Германии. В феврале 1952 года в сообщении министру госбезопасности Каверзнев доложил о состоянии руководства, штатах и деятельности MfS[328]. В 1952 году MfS по плану должно было иметь 11 899 сотрудников, из них оперативников — 5780. Но на 20 февраля MfS имел лишь 43 процента предполагаемого штата. В аппарате представителя МГБ в Восточном Берлине и в оперативных секторах, расположенных в столицах всех земель, появились учебные центры. Советские инструкторы не только учили немцев вербовать и натаскивать агентов, заполнять досье и управлять агентурной сетью, но и сами участвовали в агентурных операциях, направленных на цели, относящиеся к ответственности MfS[329].
Немцам на этом этапе не доверяли проводить независимые операции и самостоятельно работать против западных шпионских организаций и враждебных групп. Этими направлениями руководило МГБ. Кроме того, все немецкие подразделения докладывали о своей работе региональному оперативному сектору МГБ, отчего MfS в Берлине не могло осуществлять полномасштабное руководство[330]. В результате немцы теряли интерес к работе и не проявляли инициативу.
В ответ на жалобы офицеров MfS Советы решились на некоторые изменения, предоставляя MfS ограниченную и подконтрольную ответственность в ведении некоторых дел. По словам Каверзнева, это было сделано, чтобы подстегнуть «творческую инициативу немецких офицеров и повысить значение министерства ГДР... MfS, под нашим руководством, готовит ряд директив, направленных на усиление борьбы против шпионажа, диверсий, террора и подпольных формирований»[331]. Несмотря на добрую волю, выраженную в докладе, и уверенность Каверзнева в службе государственной безопасности ГДР, он ясно дал понять Москве, что советские инструкторы будут в дальнейшем поддерживать конфиденциальные контакты с офицерами органов государственной безопасности ГДР, а также устанавливать контакты с новыми сотрудниками этих органов.
Советское проникновение в СЕПГ и правительство ГДР отражает обычную практику тех времен. Проникновение в СЕПГ началось гораздо раньше в Москве, когда члены коммунистической партии искали спасения вне пределов гитлеровской Германии[332]. Неудивительно, что советские представители имели собственные особые контакты в верхних эшелонах восточногерманской СЕПГ и правительства. Эти люди тщательно скрывали свои истинные отношения с советскими коллегами, чтобы их деятельность на благо МГБ не стала известна Вальтеру Ульбрихту и его сторонникам в ЦК СЕПГ. А советские благодетели понимали, что их источники больше доверяют друзьям, чем агентам, однако помогали МГБ — а позже и КГБ — находиться во всеоружии и не быть застигнутыми врасплох событиями в Восточной Германии. Высокопоставленные источники в СЕПГ, например, информировали МГБ о взрывной ситуации зимой 1952—1953 годов. К сожалению, советское руководство не всегда адекватно реагировало на полученную информацию. Под давлением Советов Ульбрихт постепенно и с большой неохотой изменил курс, но было уже поздно, и восстания 17 июня 1953 года предотвратить не удалось[333].
Положение в M1S оставляло желать лучшего. В сентябре 1952 года советские инструкторы проверили Штази и обнаружили, судя по докладу Каверзнева, «серьезные просчеты». Из-за недостаточной подготовки к операциям и плохой обученности немецких сотрудников проникновение в разведки противника и вражеские центры в Западной Германии шло очень медленно. Неопытные агенты не могли качественно выполнять свою работу, а руководство MfS мало заботилось об обучении своих сотрудников. Даже партийная организация СЕПГ не могла существенно помочь новой организации[334]’. Невысокую оценку Каверзнев дал и советникам МГБ, рекомендуя привлечь опытных чекистов, особенно в отделы разведки, контрразведки, промышленности, транспорта и оперативно-технических служб[335].
В декабре 1952 года Каверзнев информировал замминистра госбезопасности Сергея Огольцова о состоянии дел в MfS[336]. Особенно впечатляющими стали оперативные достижения MfS. В течение 1952 года были арестованы 2625 человек, из которых 599 подозревались в шпионаже. Началась активная работа по разоблачению 35 западноберлинских и западногерманских шпионских и антисоветских центров и подпольных организаций, созданных ими на территории ГДР. Были арестованы 604 члена этих организаций, сделаны попытки захватить некоторых лидеров. В результате MfS сумело между январем и ноябрем провести шестнадцать «показательных судов» над вражескими шпионами, диверсантами и террористами[337].
Однако к марту 1953 года эти положительные показатели, стандартные в годовых отчетах, превратились в негативные. В докладе заместителя Каверзнева от 9 марта отмечалось, что оперативники MfS не в состоянии выдерживать увеличивающуюся нагрузку из-за недостатка знаний, опыта и слабой политической подготовки[338]. Более того, необходимость в умелой восточногерманской службе становилась все более насущной из-за «усиления классовых конфликтов в ГДР и роста активности империалистических разведок и вражеских подпольных движений». MfS, в сущности, оказалось не в состоянии найти информаторов среди интеллигенции, которые представляли особый интерес для Советов. Для этого СЕПГ направила в MfS 239 своих членов, получивших образование в колледжах. Однако многие из этих образованных членов СЕПГ имели родственников на Западе или другие недостатки. Таким образом, 10 марта к работе приступило лишь шесть новых сотрудников[339].
В народной полиции еще никогда не был так низок моральный уровень. КГБ докладывал, что в 1952 году более тысячи сотрудников военизированной морской и воздушной полиции (предшественниц военно-морских и воздушных сил ГДР), а также 320 пограничников дезертировали в Западный Берлин и Западную Германию. В январе и феврале 1953 года зафиксировано 492 случая дезертирства из военизированной морской и воздушной полиции и пограничных войск[340] .
В докладах МГБ этих дезертиров называют слабыми молодыми людьми, не выдержавшими тягот военной службы и не устоявшими перед враждебными влияниями и пропагандой. Они бежали в Западный Берлин «в поисках легкой жизни». Считалось, что политические органы слабо борются с враждебными влияниями, и ради укрепления военной дисциплины довольно много сотрудников были уволены из полиции по настоянию MfS. Для советских советников MfS пока оставалось источником разочарований.
МИША ВОЛЬФ И НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ (IWF)
Первые шаги восточногерманской внешней разведки не были впечатляющими, и было трудно усмотреть в ней будущую мощную разведку, которая сумеет превзойти советских учителей по глубине и широте внедрения в правительство Федеральной республики. А ведь самое ее создание стало, по-видимому, результатом трений между советским МТБ в Берлине и берлинской резидентурой КИ по поводу использования различных источников для добывания разведывательной информации. Во всяком случае, от КИ требовали развивать восточногерманскую внешнюю разведку, и как можно быстрее. Мы расскажем о предпринятых им мерах, впервые обратившись к документам КИ и впервые заглянув в агентурные данные БОБ об этой новой цели контрразведывательных операций.
Советская директива, благодаря которой была создана восточногерманская разведывательная служба, подчеркивала также, что резидентуры КИ в Берлине должны проводить собственные операции против главного противника — Соединенных Штатов — и собирать информацию о деятельности правительственных, политических, экономических учреждений и научных центров Западной Германии и других стран.
С самого начала было ясно, что главной целью новой службы ГДР станет ФРГ — «внутреннее политическое и экономическое положение Западной Германии: ...деятельность правительства в Бонне и его департаментов, бундестага и бундесрата; ...центральные органы буржуазных и социал-демократической партий; научно-технические центры и лаборатории, а также церкви и другие общественные организации». Совершенно очевидно, что КИ не ожидал от своего восточногерманского дитя получения информации из газет, а нацеливал его на вербовку сотрудников данных учреждений. В конце концов разведке было приказано использовать свою агентурную сеть в правительстве Западной Германии, чтобы «пролить свет на политику западных оккупационных держав»[341].
Человеком, который должен был набрать сотрудников в эту новую разведывательную службу, был «товарищ Акимов». Аюшов это псевдоним Андрея Траура, старшего офицера внешней разведки государственной безопасности — ранее его прочили на пост офицера связи НКВД с Управлением стратегических служб в Вашингтоне. Траур был направлен московским КИ, чтобы создать прикрытие внутри Советской Контрольной комиссии для представителей КИ, которым предстояло работать с новой восточногерманской службой. Москва послала в Германию также Александра Короткова, бывшего резидента в Берлине и ветерана германского отдела, чтобы он помог Трауру установить связь с Вальтером Ульбрихтом, первым секретарем СЕПТ, с которым Коротков был знаком уже много лет. КИ стремился не допустить никакого риска.
О новой восточногерманской службе внешней разведки, как и о ее советском двойнике КИ, никогда не сообщалось публично. Это было официальное, но тайное учреждение, известное как Служба внешней политической разведки (Aussenpolitische Nachrichtendienst) ГДР, возглавляемое Антоном Аккерманом, членом политбюро СЕПТ. В целях конспирации и дополнительного прикрытия сотрудников это учреждение получило еще одно название — Научно-исследовательский экономический институт (Institut fuer Wirtschafts-wissenschaftliche Forschung — IWF).
Первая встреча советской команды Траура и восточно-германских «друзей» состоялась в начале сентября 1951 года в конспиративном доме в Берлин-Бонсдорфе. Несмотря на весь свой опыт, Траур не был бесспорной кандидатурой. В мае 1951 года он находился в Вене как член московской инспекционной делегации, занимавшейся возникшими проблемами между резидентурами МТБ и КИ. Однажды утром он пришел к завтраку и объявил Петру Федотову, руководителю делегации и заместителю директора КИ, что его пыталась вербовать британская разведка. Федотов не стал ударяться в панику и попросил его объясниться. Траур рассказал, как его ночью окружили люди в белых халатах, вкололи ему что-то, а затем приступили к вербовке. Решив, что у Траура была галлюцинация, Федотов сделал телефонный звонок, и в тот же день специальный самолет увез Траура в Москву, где он подвергся интенсивному курсу психотерапии. Когда же он выздоровел, то отправился в Берлин, где оставался до ноября 1952 года. После возвращения в Москву его состояние ухудшилось, и ему пришлось оставить службу[342].
Немецкие основатели присоединились к советским коллегам во время первого совещания. Среди них были первый директор Антон Аккерман и будущий директор Маркус Вольф, которому исполнилось всего лишь двадцать восемь лет[343]. Увезенный родителями в Москву, когда Гитлер пришел к власти, Вольф с детства говорил по-русски, стал гражданином СССР и во время Второй мировой войны работал на контролировавшемся советской разведкой немецком радио «Deutsche Volksender». Вернувшись в мае 1945 года советским офицером в Берлин, он поселился в роскошной квартире в Западном Берлине недалеко от контролируемого Советами радио «Berliner Rundfiink» и приступил к работе. В ноябре 1945 года Вольф был послан в Нюрнберг освещать суд над военными преступниками, и в Берлин он вернулся в октябре 1946 года. Советы ему доверяли, а так как Вольф свободно говорил на двух языках, то в октябре 1949 года он стал членом новой дипломатической миссии ГДР в Москве. До лета 1951 года Вольф оставался в Москве, а потом был отозван для службы в Научно-исследовательском экономическом институте (IWF)[344].
Сразу после первого организационного совещания в августе 1951 года, то есть практически с нуля, началась серьезная работа. Отдел кадров ЦК СЕПГ тщательно изучал документы членов партии, чтобы подобрать людей, подходящих для разведывательной работы. В ноябре туда вызвали молодого человека, члена СЕПГ, работавшего в то время в отделе обмена валюты восточноберлинского банка. Наверняка, он произвел хорошее впечатление, потому что вскоре ему было приказано явиться в «Институт» (IWF), и только тогда он сообразил, что это и есть новая служба внешней разведки ГДР. Несмотря на чистую анкету и производимое им хорошее впечатление, новый сотрудник составлял донесения также для БОБ[345].
Получив донесение этого источника, БОБ оказалась в состоянии определить истинные цели загадочного «Института» (IWF) и проследить методику создания инфраструктуры, необходимой для будущих разведывательных операций в Западной Германии. БОБ была первой западной разведкой, расколовшей «Институт» (IWF). К сентябрю 1952 года стала очевидна ценность источника, имевшего доступ к контрразведывательной и экономической информации.
БОБ настаивала, чтобы он был крайне «осторожен в выборе материала и избегал всяческого риска в добывании лишней информации». Считалось, что «такое неактивное состояние удержит его на месте»[346]. Надежда понятная, однако у источника были другие планы — он мечтал бежать из Восточной Германии. Семья также настаивала на его бегстве. А когда он узнал, в какую серьезную шпионскую организацию попал, то совсем занервничал. Когда в декабре 1952 года организацию возглавил Миша Вольф и занялся безопасностью, тот и вовсе потерял голову от страха и был на грани провала. Источник должен был сообщать о малейших деталях своих контактов с новой разведкой, однако вскоре он перестал владеть собой. Со временем он был бы раскрыт и БОБ пришлось выводить его из игры[347].
Поначалу служба состояла из четырех главных отделов, и в каждом из них был советский советник. Первый отдел занимался проникновением в политические партии и правительственные учреждения в Западном Берлине и Западной Германии. Второй — расширением агентурной сети в западногерманской промышленности. Третий отдел был информационным, и четвертый — отделом технического обеспечения. Через какое-то время IWF получил отдел научно-технической информации, потом контрразведывательный отдел, тоже с советскими советниками. Контрразведка занималась внедрением в западногерманскую полицию и в дальнейшем — в службы безопасности и разведки союзников и ФРГ. Первым начальником отдела контрразведки стал Густав Цинда, коммунист со стажем и уличный бунтарь «Красного фронта», выходец из рабочей среды. Его заместителем был назначен Маркус Вольф[348].
Хотя Управление внешней разведки МГБ и подчинило себе разведку и контрразведку ГДР после расформирования КИ в конце 1951 года, на работе IWF это никак не сказалось. Советский контроль за деятельностью «Института» осуществлялся через германский отдел КИ, и когда он вновь перешел в ведение МГБ, советники в Берлине остались на своих местах, разве что перешли под эгиду МГБ.
В декабре 1952 года Вольф заменил Аккермана на посту директора IWF. Некоторые считали Вольфа слишком молодым и недостаточно ответственным для такого назначения. Поговаривали, будто Ульбрихт был против, однако кандидатуру Вольфа поддержали Аккерман и советские советники[349]. Ответственность за IWF лежала на Политбюро СЕПГ, хотя в это время были предприняты попытки пресечь прямые контакты членов ЦК СЕПГ и сотрудников IWF. Например, сотрудникам «Института» было запрещено ссылаться на Центральный комитет СЕПГ, когда им требовалась помощь граждан Восточной Германии, а те сотрудники «Института», которые имели удостоверения членов Центрального комитета, получили вместо них документы сотрудников Министерства государственной безопасности[350].
Агент БОБ докладывал, что смерть Сталина, наступившая 5 марта 1953 года, была тяжким ударом для верных членов партии в «Институте». Одетые в черное женщины вели себя так, словно у них умер близкий родственник. Мужчины тоже были не в себе то ли от горя, то ли от неизвестности. Собрание сотрудников «Института» и советских советников состоялось 7 марта в два часа пополудни. Последние, приехав из Карлсхорста, закрылись с Маркусом Вольфом в его кабинете, и собрание фактически началось лишь в четыре часа. Открывая собрание, Вольф передал сотрудникам просьбу советских разведчиков дать им любую информацию, что Запад якобы собирается воспользоваться смертью Сталина и устроить провокацию против СССР. Особую озабоченность вызвало сообщение о том, что западноберлинский сенат обратился к союзникам с просьбой предоставить военный воздушный транспорт для перевозки беженцев в Западную Германию. Советские сотрудники опасались, что перевозка беженцев является хитрым прикрытием, а на самом деле предполагается военная акция против ГДР. В течение нескольких недель после 7 марта сотрудники «Института» занимались почти исключительно вероятным западным вторжением[351].
«ВУЛКАН»: КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ
Именно в этот трудный момент восточногерманская политическая разведка получила первую оплеуху. Вывод агента БОБ был назначен на начало апреля 1953 года, и 4 апреля он уехал вместе со своей многочисленной семьей, прихватив документы о сотрудниках «Института», их деятельности и «институтском» бюджете. Через два дня были арестованы тридцать пять агентов «Института», о чем с гордостью сообщило западногерманское правительство на пресс-конференции в Бонне. Операцией под кодовым названием «Вулкан» руководило новое германское Ведомство по защите конституции (Bundesamt fuer Verfassungsschutz — BJV), но все материалы были предоставлены БОБ[352]. Как бы то ни было, пресса Западного Берлина и Западной Германии, от скандальных желтых листков до солидной «Frankfurter Allgemeine», не переставала печатать материалы о процессах и судах, пока не исчерпала тему. Для новой восточногерманской внешней разведки этот удар оказался весьма болезненным, тем более что несколько агентов работали в межзональной торговле, которая обретала все большее значение для экономики ГДР. Статья в «Der Spiegel» впервые назвала функционера СЕПГ Маркуса Вольфа главой Научно-исследовательского экономического института (IWF)[353].
Решение с шумом арестовать в Западной Германии агентов «Института» сразу после бегства источника БОБ далось нелегко. Ясно было, что IWF как разведывательный орган только становился на ноги и большинство его агентов в Западной Германии занималось собственным прикрытием, а не вербовкой. Так как разведчики проходили обучение, то многие еще не были задействованы в работе на территории Западной Германии, и поэтому их пришлось освободить. Тем не менее IWF был серьезной организацией, ориентированной в основном на экономические цели, и для их достижения он использовал систему межзональной торговли в качестве прикрытия. Обучающие программы и оптимистические доклады подтверждают тот факт, что «Институт» (IWF) быстро набирал силу как тайная разведка по типу советской[354].
Расследование дела «Вулкан» еще продолжалось, когда 17 июня 1953 года внешнее спокойствие восточногерманской жизни нарушило восстание рабочих. Впоследствии сотрудники КГБ, которые работали непосредственно с «Институтом» и учреждением-преемником, отмечали, что когда разразилась буря, Вольфа, как нарочно, на месте не оказалось[355]. Как бы то ни было, но IWF избежал политических и бюрократических репрессий, последовавших за этим восстанием и арестом Лаврентия Берии 26 июня 1953 года. В результате исчезновения Берии с политической арены укрепилось положение Ульбрихта, было ликвидировано МГБ ГДР и смещен со своего поста министр госбезопасности Вильгельм Цайссер. Вместо MfS появился Секретариат государственной безопасности во главе с Эрнстом Волвебе-ром, подчиненный Министерству внутренних дел. Малопонятны причины, почему был выбран Волвебер, занимавший пост государственного секретаря по вопросам навигации и морским перевозкам и не считавшийся любимцем Ульбрихта. Вероятно, Советы, смирившись с потерей Цайссера, предоставили ключевой пост Волвеберу из-за прежних связей с ним[356].
Эти изменения в органах госбезопасности ГДР отражали последовавшие за смертью Сталина аналогичные изменения в органах государственной безопасности в Москве, где внешняя разведка и контрразведка были переподчинены МВД СССР. В это время IWF, возглавляемый Вольфом, стал Пятнадцатым Главным управлением во вновь созданном Секретариате госбезопасности. Мильке, протеже Ульбрихта, остался начальником контрразведки. Отношения Мильке и Вольфа никогда не были хорошими, а со временем ухудшились, и в них оказались втянутыми советские менторы.