Где-то за домами долбит и долбит пулемет.
Мертвеца, наконец, стащили с брони; толпа мгновенно рассосалась, трое остались и тут же — за оглушительно тарахтящим БТРом — стали копать неглубокую яму.
Визг. Чей? Да черт его разберет, и отчего — тоже непонятно.
Пулемет замолк. В неглубокую яму на кровавом брезенте запихали мертвеца, ладонями накидали немного земли. Но тут БТР внезапно дернулся и оглушительно, с длинным желтым хвостом пламени, пошел лупить куда-то по крышам. Могильщики бросили закапывать, залегли возле брезентово-земляного холмика. БТР тронулся и, продолжая поливать чердаки одной сплошной нескончаемой очередью, пошел по изуродованному проспекту. Могильщики, похватав автоматы, побежали куда-то рядом под прикрытием брони.
На мгновение все стихло, вдруг расслышалось, что в разбитом доме рядом кто-то ходит по стеклу.
Приданные мне в охрану «днестровцы» — все из бывших рижских омоновцев, — колошматя из автоматов, рванули в дом.
Дом ожил диким грохотом, в котором стекло стало еще слышнее. Ухнуло и поддернуло под ногами землю — гранаты. Разросся заново рев вернувшегося БТРа.
Кто-то сиганул с брони — пальба пошла атомная, вдруг и со всех сторон. Самым удивительным было то, что в этом аду кто-то дерганул покойника из ямки — и, рассыпая землю, поволок с газона на тротуар, открики-ваясь кому-то:
— У морх, у морх надо!
Сказал бы я кого надо было в «морх».
В августе, в несбывшемся генеральском августе 91‑го, губищи дикого нашего славянского Бога не мазали волхвы наши кровью малой, и Бог сам отверз пасть.
Пока, кажется, ему все мало.
Нет сомнения, что в случае твердого руководства и владения ситуацией ГКЧП, как он был задуман, как проектировался, не только бы уберег страну от войны, но за несколько месяцев морально раздавил бы внутреннего врага, предотвратил бы остановку производств, прочистил бы мозги офицерству и генералитету.
«Но сдурели волхвы и, стоящие перед идолом своим, не омазали ему губы кровью, как велось всегда, с сотворения мира. Сосуд же с заготовленной кровью пал на землю и был осквернен».
Примерно так все и было. Побесновалась пьяная толпа. Какие-то хулиганы при этом пострадали; причем, учитывая мистическую сущность истории и мира, невозможно не заметить все же жертвенности этой, пусть и хулиганской, крови. О том, что Это было спровоцировано, я не говорю — это и так всем понятно. Случайность этих жертв делала их неким мистическим активом беснующейся стороны, это были жертвы на алтарь хаоса.
Разумеется, разгон пьяной тусовки перед «Белым домом» в августе 1991 года ровным счетом не являлся проблемой.
Осипший и растерянный, оглохший от ста, по меньшей мере, телефонных разговоров с Москвой, уже ночью я предложил последний вариант.
Ввиду того, что ГКЧП не желал принимать никаких адекватных мер, было предложено следующее: в толпу возле «Белого дома» аккуратненько замешать десяток офицеров ГБ и ГРУ поразумнее.
Под одеждой у них должны были находиться так называемые, на языке киношников, пулевые подсадки — маленькие дощечки с капсулой киношной «крови» и капсюлем, снабженным электродетонаторчиком…
Я в такие штуки наигрался еще будучи исполнителем конкретных конных трюков: в заданный момент нажимаешь на кнопочку маленького пультика, прилепленного скотчем к ладони, — и в нужных местах одежда взрывается и брызжет кровь. В кино все это достаточно часто видели.
Так вот, десяточек офицеров, облепленных подсадками, растворяются в толпе. На толпу пускается рота автоматчиков, открывающая огонь холостыми. Толпа видит падающих, окровавленных людей, видит своими глазами, как под ударами пуль разрывается одежда и хлещет кровь. Взвинченность и дикость толпы должны были скрасить некоторую киношность ран.
Почуяв реальную опасность, увидев «убитых», толпа от «Белого дома» бежала бы так, что остановилась бы лишь под Волоколамском. Чтобы избежать жертв во время паники, бегства и не дать демократам перетоптать своих же, в определенном месте, клинообразно, ставились четыре подразделения ОМСДОНа, которые бы встретили «гребенкою» толпу и разделили ее на восемь потоков, в которых концентрация и напор были бы ослаблены или вовсе сведены на нет.
Финальная часть плана заключалась в немедленном реагировании телевидения.
Пока спецподразделения производили бы работу с нужными людьми в здании, несколько бригад телевидения снимали бы оживающих «мертвецов». На следующее утро — после того как уже все верные демократам средства массовой информации завыли бы по «сотням покойников» — по всем каналам телевидения была бы продемонстрирована правда о происшедшем.
Помимо победы физической, мы уже на следующее утро имели бы и колоссальную моральную победу, и демократы бы выглядели одураченными, а Русь дураков не любит, как ни верти.
План министру понравился. Начали осуществлять. Выискали уже офицеров, и тут выяснилось, что все киностудии ночью закрыты и «подсадки» нигде не взять…
И это на уровне правительства! На уровне Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению…
Министр, узнав о ситуации, тихо матерился, попросил перезвонить и… исчез. Прочие члены ГКЧП отзывались, но, к величайшему моему изумлению, только по телефонам собственных дач…
По причинам, которые я здесь не могу изложить, в ту ночь я не имел возможности выехать из Ленинграда в Москву.
Я могу привести еще пять или шесть примеров подобной же глупости и бездарности — совершенно идеитичных бездарности Самсонова, — но, полагаю, что и этого довольно.
Мне трудно сейчас себя понять, но я по-прежнему люблю этих стариков-мечтателей, составлявших ядро ГКЧП. Поверьте, о слабости и непонятной бездарности всех их шагов я знаю очень много, больше, чем все вы вместе взятые, мои уважаемые читатели, равно как и о подоплеке, о подготовке ГКЧП в августе 1991 года.
Разумеется, я не могу рассказать даже десятой части — еще? кивы практически все, кому мой рассказ мог бы причинить вред непоправимый.
И, несмотря на все, я сохраняю, помимо человеческой, еще и некую политическую нежность к большинству членов ГКЧП. Я даже не говорю об Анатолии Ивановиче Лукьянове, который был, есть и будет для меня авторитетом во многих вопросах.
В истории России — когда все встанет на свои места и все будет оценено — они займут, несмотря на свои ошибки, очень почетное место, где-то рядом с декабристами, которые, решившись выступить, так же бездарно дали себя расстрелять и посадить, хотя их цели, устремления и идеалы диаметрально противоположны.
По счастью, я не президент, не так много от меня зависит, и я могу позволить себе роскошь восхищаться людьми, ошибки которых стоили так дорого моей Родине, моим близким, да и мне самому.
Девятнадцатого августа 1991 года Советская Армия торжественно, с развернутыми знаменами начала свой путь к огромной выгребной яме. Следом за ней и по ее вине — ибо Армия обязалась защищать государство и вести его в тяжелую минуту в ту же выгребную яму, — в колыхающиеся бездны дерьма весело устремилась Россия.
ИНТЕРВЬЮ В. А. КРЮЧКОВА А. Г. НЕВЗОРОВУ
A. Г. Невзоров: От нашей разведки практически ничего не осталось, а может, утешать себя мыслью об успехах их разведки?
B. А. Крючков: По оценке западных спецслужб, советская разведка была лучшей в мире, если не лучшей, то одной из лучших. Малыми средствами делали многое. В чем это выражалось? Это выражалось в прибыли в миллиарды долларов и рублей, которые мы давали нашей стране. Много делали для обеспечения безопасности государства. Сколько она стоит? Столько, сколько надо. Мы знали, что делается в мире, и я думаю, что наше руководство получало достоверную информацию. Пришел Бакатин в 1991 г., пришел с единственной целью, чтобы все разрушить, он и не скрывает этого, говорит: — «Я пришел с единственной целью, чтобы все разрушить».
A. Г. Невзоров: Министерство безопасности — разведку?
B. А. Крючков: И разведку в том числе. Совершенно верно.
Даже в печати можно найти сообщения относительно сокращения численности нашей разведки, хотя ни одна спецслужба без разведки обойтись не может.
A. Г. Невзоров: А что за фигура Примаков?
B. А. Крючков: Примакова я знал несколько лет, никаких личных контактов у нас с ним не было, он никогда не был разведчиком, и, честно говоря, когда я подумал о том, чтобы уйти на заслуженный отдых и даже ушел с поста начальника разведки, я просматривал несколько претендентов на должность, среди которых фигуры Примакова никогда не было.
A. Г. Невзоров: Меня интересует справедливость или несправедливость в оценке Примакова, как фигуры, ориентированной на окончательную ликвидацию разведки Советского Союза.
B. А. Крючков: Здесь я хотел бы остановиться на одном моменте. Агенты влияния, я думаю, это, в общем, такое ценное, емкое выражение, и, к сожалению, оно принадлежит не мне. Автор — Андропов, еще в 1977 г. он писал по этому поводу. Я считаю, что это емкое и интересное выражение, к сожалению, некоторые тщатся доказать, что это чепуха, будто агентов влияния нет. Это неправда. Все государства имеют агентов влияния в других странах, всех профессий, во всяком случае из наиболее значительных. Они пытаются решать проблемы через таких людей, с помощью каких-то таких организаций и открещиваться от этого бессмысленно. Я не могу сказать, сколько процентов было таких агентов влияния, потому что процент — это нечто абстрактное, не все можно на проценты пересчитать. Дело в том, что люди меняются, и сегодня занимают одну позицию, завтра другую, и трудно сказать, до какого беспредела и низости могут доходить отдельные лица. В связи с этим я хотел бы остановиться вот на чем. Я думаю, что для нашего общества характерно одно явление, которое можно назвать эффектом старосты. Во время войны немцы делали на это большую ставку, им это удавалось, они полагались на так называемых старост — в деревнях, поселках каких-то, еще где-то — и находилось немало людей, которые шли им в услужение. Они не только перекрашивались, они переделывались, чтобы показать немцам, что они служат реально новой немецкой власти, и такие старосты приносили неисчислимые беды, это те, которые убивали, грабили, правда, среди них были и те, кто сознательно работал именно против советской власти. Но таких было мало. И вот сейчас многие тоже пытаются перекраситься. Раньше они были на позициях, когда без партии и дня не могли прожить, когда на каждом углу кричали «Да здра