А. Проханов: «…Кусая длинный ус… Кто кивер чистил весь избитый…»
А. Невзоров: Да, «кивер весь избитый…». Совершенно точно. Вот такое у меня состояние.
«НАС ВЫБИРАЛ НАРОД И СДЕЛАЛ ЭТО СОВЕРШЕННО ОСОЗНАННО»
— Александр Глебович, скажите, как чувствуете себя в качестве депутата?
— Нормально чувствую. В принципе, это — единственное, что мне было не совсем знакомо до этой минуты, но, как видите, я быстро втянулся в эту деятельность. Конечно, Дума — это нечто вроде такого питомника для немецких овчарок, где выращивается будущая власть и где эта власть учится грызть друг другу глотки и, с другой стороны, вилять хвостом перед кем надо. В этом смысле Парламент — это действительно питомник овчарок, но я, поскольку во власть не собираюсь, сохраняю здесь абсолютно независимое положение, и даже фракция, к которой я формально принадлежу, как-то не «охватывает» меня и не посягает на мою свободу. И вместе с тем искусство вгрызаться в глотку на очень высоком уровне — это искусство ценное, которому можно учиться только в парламенте, что я и делаю с большим удовольствием.
— А как вы считаете, вот с точки зрения политического веса, где он у вас был больше — как у руководителя программы «600 секунд» или как у депутата Государственной Думы?
— Пока трудно сказать, потому что депутатство. только началось, но я думаю, что те два года, которые отпущены Думе, если их не будет больше — это политически колоссальный срок. Это просто… Я бы сказал, политик, который переживает два года — это долгожитель. Поэтому, что будет за эти два года, трудно предположить, но я думаю, что меня не случайно судьба сюда швырнула, я думаю, что те же навыки, которыми я добился столь многого на телевидении, я употреблю и здесь.
— Вы говорите, не случайно судьба сюда вас швырнула, вы подразумеваете некую фатальность в судьбе каждого человека или что-то другое?
— Я вижу стройный ряд событий. Я вижу и октябрь, и закрытие программы… Я никогда бы не стал никуда избираться, я понимал, что это тот питомник, где учат перегрызать глотки на очень высоком уровне. У меня много счетов скопилось, и мне, скажем так, необходимо стало пройти это обучение. Я вижу целую цепь событий. Одно звено, как известно, не может существовать без другого в этой цепи. И вижу себя тоже не случайно здесь оказавшимся, а вследствие всей этой цепи событий. Судьбы — и своей и страны.
— Вот вы говорите: питомник, где учат друг другу перегрызать глотки…
— И хвостом вилять!
— И хвостом вилять. А вот вы могли бы какие-то примеры привести? Вы в Думе видели, что там грызут глотки кому-то или приходится кому-то перед кем-то вилять хвостом?
— Конечно. Но процесс перегрызания глоток — это процесс интрижный, это процесс глубинный. И поэтому, я надеюсь, вы же не рассчитываете, что я расскажу, какой дипломатией я тут на самом деле занимаюсь? Занимаюсь, и очень даже серьезно. И как раз вот не хвостовилятельными, а глоткоперегрызательными интригами.
— Понятно. Но тем не менее можно сказать, что Александр Невзоров здесь перегрызает кому-то глотку?
— Можно, вполне можно сказать. Сейчас все друг другу глотки перегрызают, что особенного-то?
— Так все страшно в Думе?
— Нет, по-моему, у нас масса смешного. У нас есть такие смешные вещи, как бюджет. Есть такие с персонажи, как г-н Марычев и г-н Митюков — люди с талантами комиков. А вот г-н Жириновский несколько потух, и меня это огорчает — он перестал быть таким непредсказуемым и скандальным.
— Александр Глебович, вот как бы вы могли оценить, будучи сам профессионалом, профессиональную подготовку нынешних работников телевидения?
— Да вообще никак. Нет, мне нравится НТВ. Мне нравится НТВ потому, что они, в общем, не просто отмывают пропаганду под видом информации, они при этом действительно дают какую-то информацию. В полном упадке «Российские вести», в полном упадке, естественно, «Останкино», но НТВ, которое наследовало лучшие принципы «Секунд», в общем неплохо работает. В частности, у меня нет никаких претензий по освещению здешним парламентским корреспондентом деятельности Государственной Думы. Оно, это освещение, в общем куцое, очень куцое, но доброжелательное и грамотное.
— Как вы считаете, какие сейчас тенденции происходят на телевидении и, в частности, назначение Яковлева руководителем «Останкино», что бы это значило, по-вашему?
— Это — гитлерюгенд. Вы знаете, когда у немцев не оставалось солдат, они стали вербовать малышей по 18 лет от роду. Яковлев такой же председатель комиссии, как я балерина. И если Яковлев, с могучей корневой системой человек, очень влиятельный, очень опасный, очень правительственный тоже зашвыривается на такой, в общем, мелкий пост, причем в структуре и сущности которого он ничего не понимает, это значит, что у них никто ничего не понимает, это значит, что у них и кадров-то уже нет, им уже некого сажать на это «Останкино», кроме таких вот остервенелых уже, облысевших «псов демократии» с выпавшими зубами. Но все равно даже деснами он может ухватить сильней, чем иной молодой пес клыками. Я вижу отсутствие каких бы то ни было кадров у них. Либо часть кадров скомпрометирована, часть вообще должна сесть в тюрьму в ближайшее время, часть перешла в другой стан. У них нет своих людей.
— Понятно. Как вы думаете, можно ли рассматривать средства массовой информации как некое информационное оружие?
— Я об этом давно говорил, только оружием они и являются, и ничем другим. Ничем другим.
— И кто управляет этим оружием?
— Да разные… Сейчас у нас в стране, как известно, несколько группировок, которые воюют за власть и, слава Богу, этот бой не перешел еще в открытое столкновение… Это группировка «Моста» — Лужкова, это группировка Черномырдина, это группировка Ельцина… И каждая из них имеет, в общем, свои средства массовой информации.
— А вы могли бы примерно так вот назвать, какая группировка…
— Нет, не буду этого делать, это совершенно неэтично по отношению к тем людям, которые работают, и которые, в общем, вынуждены работать на кого-то, пусть даже того и не желая.
— А вот каков, скажем так, механизм подчинения тех или иных средств массовой информации?
— Элементарный совершенно: власть и деньги, никаких других механизмов нет. А деньги — власть, власть — это те же самые деньги. В общем — все то же самое. Власть, которая деньги… деньги, которые власть… У всех трех группировок это есть.
— Деньги — товар — деньги, да?
— Да.
— Ну, а как вы считаете, какими-то концепция ми они располагают, вот эти самые информационные средства? То есть я что хочу сказать, там просто как бы огульная ложь или все-таки это имеет некую такую определенную программу, что ли?
— Нет. Нет программы, потому что нет программы у хозяев. Нет программы у хозяев, они даже как в отношении Госдумы себя вести еще не договорились. Даже внутри своих группировок, не только между группировками. Поэтому у них нет ни концепции, ни толковой политики, ничего нет.
— Понятно. Александр Глебович, чего бы вы хотели для России, и чего бы хотели лично для себя! Как бы вы хотели, чтобы ваша жизнь сложилась, ваше желание?
— Да вы знаете, я не могу сказать на эту тему ничего определенного, во-первых, потому, что я не раскрываю своих планов в отношении себя никогда, а что касается России, то, вы понимаете, столько мечтателей, которые чего-то для нее хотят. Вот Гайдар «хочет», и от этого его хотения дети мрут. В деревнях. Сейчас другой «хочет», и беда не меньшая. Тут очень мало — «хотеть», это только, к сожалению, история может проверить, бредовые у вас идеи или нет. А когда эти бредовые идеи начинают применяться на практике и причиняется страшное зло людям… Не знаю. Я опять-таки объясняю: Я ВО ВЛАСТЬ НЕ СОБИРАЮСЬ!
— Во власть вы не собираетесь, но вот вы же занимаетесь политической деятельностью? То есть вы, значит, имеете какие-то политические идеалы: там, монархия, республика, коммунизм…?
— Нет, монархия — хорошо, когда монарх есть. Когда есть монарх, замечательно совершенно. Но монарха не вижу. И не вижу никого, кто мог бы занять его место. Даже близко никого нет, к сожалению. Что касается любого другого общественного устройства, мне совершенно все равно, как оно будет называться. Я настолько человек сложный и с непонятной, неординарной судьбой, что на мне очень легко можно проверять демократичность или недемократичность тех или иных процессов в обществе. Если меня душат, при том, что я не нарушаю никаких законов, лишают меня слова или каким-то образом еще на меня воздействуют… Притом я беру как базу свое законопослушание, то, значит, это устройство бесчестно и недемократично. Это, в общем, легко проверить. Потому что все остальные обслуживают, а я как бы делаю то, что хочу. И если существует система власти, которую устраивает человек, делающий то, что хочет, при условии честности и соблюдения законов — значит, эта власть нормальная. Пока, честно говоря, я такой власти не встречал, не видел.
— Как вы чувствуете себя в Думе?
— Оттуда открыты двери на все уровни, куда я не мог выйти, даже будучи самым популярным репортером Союза. Я ощущаю себя как в дамках: то есть могу ходить по любым полям, делать все, что мне хочется, и меня довольно сложно остановить.
— Теперь у вас расширились возможности в получении информации?
— Сузились. Я взял ручку и поставил четыре своих подписи в документах по секретности и особым допускам, поскольку оказался в комитете по безопасности, курирующем внешнюю разведку и ФСК.
— Так что продолжения «депутатской рулетки» вам уже не сделать?
— Нет, потому что долг чести обязывал бы меня первый сюжет сделать про себя самого, а надо мной уже достаточно издевалась пресса, чтобы я добавлял еще что-то от себя.
— Александр Глебович, как можно оценить работу Государственной Думы за полгода?