стати, удивительно стерилизует от всякой политики… Тут совершенно иным за 15 бессонных ночей своей войны стал Степашин.
НЕВЗОРОВ (Степашину): У меня вопрос к Вам. У меня ощущение, что в принципе Грозный — это не только Грозный, что как бы основные идеологические силы сконцентрированы в Москве, что против Егорова, против русской армии, против людей, которые здесь пытаются, кровью собственной жертвуя, навести порядок, воюет практически вся пресса, воюет половина Государственной Думы, воюет часть государственных чиновников. Вы, ФСК, что Вы делаете?
СТЕПАШИН (чуть усмехаясь): Ну, с Думой ФСК не воюет.
ЕГОРОВ: И это вполне понятно, потому что те, которые сегодня воюют, во всяком случае, значительная часть этих людей, понимают, что после того, как будет взят Грозный, обязательно нити поведут в Москву, ко всем тем, кто содействовал установлению этого режима и затем продолжению его функционирования.
НЕВЗОРОВ: А вот разговор о десяти миллионах долларов это — легенда?
ЕГОРОВ: Да ну, зачем? Какая легенда? Это точно известно, что десять миллионов долларов ушли в Москву.
НЕВЗОРОВ: А кто передавал? Да знаете Вы, знаете. (Степашин улыбается). Что вы сейчас улыбаетесь? Знаете же.
СТЕПАШИН: Знаем, конечно.
НЕВЗОРОВ: И молчите. Не суть важно. Не суть важна фамилия?
ЕГОРОВ: Да я думаю, фамилия прозвучит через некоторое время. И не только фамилия того, кто переводил, но и фамилия того, кто получал.
НЕВЗОРОВ: Фамилии тех, кто получал, Вы тоже знаете?
СТЕПАШИН: Сейчас это сложно, потому что напрямую этими вещами никто не занимается. Вы сами понимаете: есть различного рода подставные, благотворительные, общественные и необщественные фонды. Вот откуда — да, кто — да. Я с этим человеком в течение месяцаздесь работаю. Я его фамилию называть не буду только по одной причине: он нам нужен живой, здоровый, знающий все вперед.
В кадре — русские солдаты, парни-первогодки, несут от походной столовой какую-то горячую пищу в большом котле. Затем два парня умываются, поливая друг друга водой. Тут же солдаты на морозе проветривают шерстяные одеяла. У костерочка, на треножнике, варят обед.
НЕВЗОРОВ: Тому, кто не прошел этот фронт, неведомо, как в действительности ювелирно ведется эта война. Вы можете проехать весь северный фронт, вы можете проехать западный фронт и фронт восточный, вы можете оказаться в тех местах, где ведутся бои и где армия — хозяин полный. Вы никогда, ни в одном чеченском доме не увидите ни одного русского солдата. Армия не вошла ни в одну деревню. Армия встает в чистом поле, в грязи, в дерьме… Копает окопы, ставит палатки и живет в чистом поле… Та самая армия, о зверствах и хамстве которой в отношении населения так много воет сейчас московская пресса. На тех территориях, где армия — полный хозяин, ни одна чеченская девчонка не тронута.
Вот — чеченское село. Сход старейшин.
НЕВЗОРОВ (за кадром): Северный фронт. Чеченское село Правобережное. Это — старики. Они слишком стары, чтобы бояться смерти и вообще бояться чего-нибудь, и слишком богаты, чтоб их кто-нибудь мог подкупить, да и надо знать чеченцев: ни одна сила в мире в серьезную минуту не заставит их говорить не то, что они думают…
НЕВЗОРОВ (обращаясь к старикам): Чего-нибудь дадут переговоры с Дудаевым?
СТАРИК: Нет. От Дудаева не жди ничего хорошего. Мы хотим, сынок, свободы.
НЕВЗОРОВ: То есть вот эти все сейчас политические игры — они ни к чему? Тут надо кончать с этим?
СТАРИК (под одобрительные возгласы других стариков): Если Россия не победит его, то его никто не победит. Дудаев непобежденный человек. Знаешь почему? Потому что он не идет ни к хорошему, ни к плохому не идет. Он — зверь. Только зверь так может поступить.
НЕВЗОРОВ: Вот, родные мои, поверьте мне: вот когда речь идет о том, что мы что-то у вас отнимаем… Ведь Россия у Вас не отнимает ни денег, ни языка, ни домов, ни хлеба. Мы ничего у вас не отбираем!
СТАРИКИ (почти хором): Мы понимаем!
НЕВЗОРОВ: Грубо говоря, Чечне не за что с нами драться. На самом деле, один ваш сумасшедший Дудаев бросил свой народ под колесо страшной машины русской армии. Он сам возбудил… Правильно я говорю?
СТАРИК: Правильно.
ДРУГОЙ СТАРИК: Совершенно верно.
В кадре — снова ставка Егорова в Моздоке. За тем же столом — Егоров, Степашин, Невзоров.
НЕВЗОРОВ: Как вы думаете, какого слова (я деревень тридцать чеченских объездил), какого слова в чеченских деревнях боятся больше всего?
ЕГОРОВ: «Депортация»?
НЕВЗОРОВ: Нет. «Переговоры». Слова «переговоры».
ЕГОРОВ: Переговоры! Боятся, что эти переговоры приведут к тому, что Дудаев останется у власти и режим этот продолжит свое существование.
НЕВЗОРОВ: И уже продолжит свое существование по их трупам. Потому что они же в его власти полностью — это же Восток. Туда придут ночью, а утром выйдут и останутся 160 трупов с головами, отделенными от тела.
СТЕПАШИН: Так оно и было. На триста тысяч население уменьшилось за три года.
НЕВЗОРОВ: На триста тысяч?!
СТЕПАШИН: На триста тысяч.
В кадре — разрушенные дома, движущаяся по бездорожью бронетехника. Опять гремят выстрелы. Мальчишеские лица солдат, выглядывающих из люка самоходки. Звучит песня.
НЕВЗОРОВ (за кадром): Здесь все те же трассеры, мины. Трое убитых. И из бокового лючка самоходки на дребезжащем магнитофончике — песня… Ночью огневое прикрытие наступающих колонн было усилено. Ранним утром, еще в сумерках разнесли укрепточку, с которой велась пальба по разведбату и колоннам. Войска пошли через Сунжу, довершая окружение города Грозного… Это Чечня… Моздок… Северный фронт…
Вспоминает Юрий Краснов:
«С чеченцами, простыми чеченцами, мирными жителями, мы много встречались. И поняли, что они к нам, русским, хорошо относятся. Особенно старики. У них к нам любовь какая-то отеческая. Оппозиционные Дудаеву селения организуют ополчения. Но это опасно. Мы были в одном селе, где половину села дудаевцы накануне взяли в плен. И предупредили: будете помогать русским войскам, мы пленных всех расстреляем, а потом и до вас доберемся, И боятся люди — вдруг уйдет русская армия, тогда им несдобровать. Очень на наших надеются. Но и настроены решительно: что бы ни было, все равно будем защищаться, свое село не сдадим. Режим Дудаева ненавидят. И можно понять их: три года без медицины, старики без пенсии… Детей в школу не отправить. Старейшины сетуют: «Что же, дети так неграмотными и будут?»
Слышал я еще такую болтовню по телевидению: вот, дескать, заходят в дома чеченцев голодные русские солдаты, и чеченцы их кормят. Ну это уж… Солдатам продовольствия хватает. А что кормят их чеченцы… Конечно, они могут накормить или напоить чаем, они вообще гостеприимные. Зайдешь, могут и не спросить, ты голодный или нет — просто предложат угощение — у них так принято.
Это — народ. Про бандитов я не говорю. Бандиты — они без национальности. Звери, или как их еще назвать, чтоб зверей не обидеть? У нас ведь бандиты убивают всех без разбора, и сами они при этом могут быть русские, чеченцы, азербайджанцы — неважно. Только у нас — банды. А здесь — армия. Большая, обученная, подготовленная, вооруженная самым лучшим оружием. И чтобы прекратить войну и не допустить других войн, есть только один выход — армию бандитов надо победить.
Другой вопрос, откуда она взялась в России, и как так получилось, что ее три года никто будто не видел? Кто бы ответил…»
2.АД.
В кадре — разбитая гусеницами часть дороги между по-луразрушеными домами. Гремят взрывы и непрерывно, оглушительно, не переставая, бьют автоматы и гранатометы. Видны ослепляющие вспышки. Движутся БТРы, бегут солдаты. Двое солдат ведут под руки третьего, его голова вся обмотана окровавленными бинтами. Крупным планом — лицо спецназовца, обрамленное каской. Виден бронежилет, детали спецназовской амуниции.
НЕВЗОРОВ: Слушай, вы вот этот белый домик зацапали?
СПЕЦНАЗОВЕЦ: Наша часть брала, а мы поддерживали снайперами.
НЕВЗОРОВ: Ты, говорят, большой специалист по снайперам?
СПЕЦНАЗОВЕЦ (усмехается): Ну, не очень большой, но… по мере своих сил.
НЕВЗОРОВ: Ну, к примеру, сегодня, чтобы не выдавать военную тайну, — сколько?
СПЕЦНАЗОВЕЦ: За ночь, значит — пулеметчик, два снайпера…
Его слова заглушает грохот. В кадре — огненные трассы, взрывы, движутся танки, бегут и падают солдаты.
Спецназовец внешне абсолютно спокоен, но в какой-то момент, очевидно увидав меткое попадание своих, довольно восклицает: «О, бана!»
НЕВЗОРОВ: А вот что у вас за часть такая… грозная?
СПЕЦНАЗОВЕЦ: Грозная…
НЕВЗОРОВ: Что за часть-то? ДПВ какое-нибудь?
СПЕЦНАЗОВЕЦ: Нет.
НЕВЗОРОВ: Ну, кто, кто?
СПЕЦНАЗОВЕЦ: Спецназ.
В кадре снова бой, однообразный и непрерывно страшный, похожий на кошмар, но слишком громоподобный, чтобы быть сном. Опять лицо спецназовца.
СПЕЦНАЗОВЕЦ: С нашей точки зрения, с нашей точки зрения — она справедливая и правильная.
НЕВЗОРОВ: Война?
СПЕЦНАЗОВЕЦ: Да. Иначе, если сейчас отдадим Чечню, потом будем колоть все на части.
НЕВЗОРОВ: Слушай, а…
Шум боя заглушает его слова. На фоне огненных трасс и дыма появляется лицо офицера.
ОФИЦЕР (кричит, в бешенстве): А что ответить солдатам? У меня снайпер, у которого пять с половиной зрение. И глухой, б… Мина три метра рвется, он не слышит! Его снайпером в штатную должность записали! Три дня назад подразделение скомплектовали — сюда отправили. С кем воевать?! Как вести бой в городе, ничего не знают! БМП‑3 идет — горит… б..! Экипаж не выходит! Танкист подъезжает, прикрывает их броней. «Мужики, — кричит, — выходите, вы же подбиты!» Они не вылезли. Танку снаряд залетел под погон — ушел. БМП сгорел вместе с экипажем! Что надо, б..? Давить надо! Но умеючи, с подготовкой.
НЕВЗОРОВ: А вообще, мы правильно сделали, что мы здесь находимся?