Ю. Д. Поликарпов.
Ответом отцу погибшего спецназовца было следующее письмо.
Уважаемый Юрий Дмитриевич!
Вероятно, Вы правы и действительно я был свидетелем героической гибели Вашего сына. В указанное в Вашем письме время я действительно находился на Госпитальной улице в центре города Грозного. Спецназовцы, входившие в Северную группировку Федеральных войск генерала Льва Рохлина, вели беспримерный, отчаянный бой перед дворцом Дудаева, и, как Вы справедливо отметили, потери наши в то утро были велики, особенно среди спецназа, бывшего, как, впрочем, и всегда, — впереди всех.
При мне погибло шесть или семь спецназовцев — от минометного огня, от попадания танкового снаряда в «шилку», от пулеметных очередей. Часть спецназовцев была в глухих (с забралами и бронестеклами) шлемах, часть — с открытыми головами, залитыми кровью, потом и грязью.
Мне чрезвычайно совестно перед Вами, но я не могу определенно сказать, кто именно из погибших спецназовцев Ваш сын.
К сожалению, перед боем я мало с кем успел познакомиться, но, смею Вас уверить, знакомство с любым из этих людей, среди которых был Ваш сын Александр, почел бы для себя за честь. Как почитаю за честь для себя и возможность ответить Вам, Юрий Дмитриевич, человеку, воспитавшему великолепного воина Великой России, героя одной из самых страшных войн, что довелось вести нашему Отечеству.
Я преклоняюсь перед Вашим, Юрий Дмитриевич, мужеством — мужеством отца, пережившего ТАКУЮ потерю с подлинным русским достоинством, что особенно бесценно в наше время истерик.
Осмелюсь лишь сказать то, что Вы, впрочем, знаете и сами — Ваш сын погиб не зря, погиб за самое великое и бесценное, что есть у всех нас. Вы сами знаете — за что.
Если есть Господь Бог и Царствие Небесное, то там Ваш Саша, поверьте, рядом с русскими ратниками Куликова поля, рядом с князем Багратионом и героями Сталинграда — а это, возможно, участь куда более, светлая и великая, чем у любого из нас.
Разумеется, все видеоматериалы, имеющие отношение к гибели Вашего сына, Вы можете получить в любую минуту.
…В «Красную звезду» продолжают поступать отклики на телерепортаж Александра Невзорова «Ад», который был в начале января показан по «Останкино». Многие читатели благодарят известного тележурналиста за то, что он одним из первых на телевидении сказал своим фильмом в жесткой, остропублицистической форме правду о нашей армии в чеченской драме, одним из первых дал слово самим офицерам и солдатам, участвующим в боевых действиях, тем, голос которых до этого был практически на ТВ не слышен…
Читатель Н. Норичев из Москвы считает, что короткий телерепортаж Невзорова во многом способствовал психологическому перелому в освещении и восприятии общественностью чеченских событий и роли армии в них. «Одно непонятно, — пишет он, — почему все это встретило такой шквал зависти и злобы со стороны многих его коллег. Я насчитал с десяток публикаций просто оскорбительной тональности. И даже некоторые теленачальники изо всех сил открещиваются от этого репортажа…»
Офицеры запаса В. Круглов, И. Немцов из Санкт-Петербурга и другие задают вопрос: «А почему нет новых невзоровских репортажей? Неужели вновь какие-то запреты и препоны?»
Наш корреспондент встретился с Александром Невзоровым и взял у него интервью.
— Александр Глебович, расскажите, пожалуйста, как «Ад» проделал путь от монтажа до телеэкрана. Все-таки Невзоров, все-таки «Ад»…
— Никакого особого пути не было. Разве что в пресс-службе правительства возникли определенные сложности… Я даже не могу назвать это ни цензурой, ни попыткой запрета. Это было просто, ну скажем, анекдотом. В конце концов фильм попал к Ивану Петровичу Рыбкину, и на совещании, в котором участвовали еще Виктор Черномырдин и Владимир Шумейко, было решено фильм показать по «Останкино». Что касается руководителя «Останкино» Яковлева… Понимаете, тут ведь дело было связано не столько с самим фильмом, сколько с фамилией создателя. Надо отдавать себе в этом отчет. Ситуация была бы остра вне зависимости от того, что бы я показывал — родильный дом или войну в Чечне, но все, что было связано с фамилией Невзоров, у некоторых вызывало до определенного момента судороги. Известную неловкость испытывали все чиновники, которые с этим были повязаны. Только очень высокий уровень, скажем так. взял на себя эту ответственность. Они решали вопрос, грубо говоря, возможно ли присутствие этой фамилии вообще на первом канале ЦТ. Они, скорее, решали не участь фильма. Фильм их интересовал меньше всего. Я даже убежден, что они его не смотрели.
— Не собираетесь ли вы снять еще один фильм о Чечне?
— У нас очень много материала, но я сейчас умышленно никуда его не запускаю. Хотя теперь имею возможность сделать это довольно спокойно. Хочу еще немножко подождать. Теперь довольно много нормального материала идет о Чечне. Конечно, поздновато мы взялись за общественное мнение, но — взялись, и определенные победы в этом смысле есть. Поэтому я не вижу сейчас острой необходимости в скороспелой подаче материала. Хочу к тому же подождать. Меня все время мучает мысль, что наша власть может сыграть очень скверную игру и пойти на попятную. Это было бы очень трагично и страшно.
— И все-таки, пожалуйста, о втором фильме. Наши читатели интересуются, будет ли он.
— С этим можно сейчас и не спешить. Нет какой-то горячечной ситуации, как была в те дни. Я видел несколько действительно замечательных репортажей на ЦТ, которые не есть гимн войне и армии, а которые — правда и про войну, и про армию. Армия в Чечне олицетворяет, безусловно, правое дело.
— Расскажите, пожалуйста, немного об Игоре Григоращенко.
— Этот человек для меня остался загадкой. Когда мы только с ним увиделись, он протянул руку, засмеялся и сказал: «Второй раз встречаемся». Что это означало, я до сих пор не понял. Возможно, я когда-то где-нибудь его видел. Может, это было в Вильнюсе, в Приднестровье, в Абхазии… Я не знаю, где, но помню его лицо. Действительно, этого человека, возможно, я когда-то и знал. Он, конечно, был совершенно обворожительным парнем. Я думаю, здесь не только публикацию надо готовить, но и сделать все, чтобы Министерство обороны настояло на Звезде Героя для него. Надо всерьез подумать и о его семье.
— Утверждают, что в Чечне вы встретили свою давнюю знакомую из так называемого батальона «белых колготок».
— У меня был в Приднестровье случай, когда я, грубо говоря, должен был застрелить снайпершу. Я ее увидел в глазок оптического прицела и не смог выстрелить: она была чрезвычайно, чертовски хороша. И в Чечне я наткнулся на ее же следы. Не буду говорить, как это произошло, это не для печати. Ее нет в живых больше. Погибла она в Чечне. То, что определенная часть команды латвийских и эстонских биатлонисток участвовала в очень многих конфликтах, это ни для кого не секрет. Участвовали и за деньги, и из какой-то патологической ненависти ко всему русскому. Для меня разговоры о женщинах-снайперах никогда не были вымыслом, я всегда точно знал, что это так.
— Вернемся к фильму. Вы его делали на свои деньги?
— Да. Государству он не стоил ни единой копейки. Однажды я попросил Беллу Куркову помочь с монтажом. Она отказала в достаточно грубой форме, и более я просить не стал.
ЧЕЧНЯ: НА ВОЙНЕ — КАК НА ВОЙНЕ…
— Александр Глебович! Говорят, о том, что эта война организована нашими генералами бездарно. Говорят: «Вот если бы быстро, одним ударом — тогда бы хорошо. А тут ввязались, обещали блицкриг, а сами застряли». Что же там происходит? Почему там так увязли?
— Быстро, одним ударом, можно хоть сегодня к вечеру все закончить. Это же не проблема — закончить быстро. Задача-то стоит совершенно другая: закончить с минимальными потерями. А быстро — значит с большими потерями. Потому что очень жесток и очень изощрен противник. Его можно задавить тем, что у армии есть, — это без сомнения, и я в этом лично убедился. Но при этом будет угроблено очень много тех, кто остался жить в городе, тех, кто оказался в плену, и тех, кто пойдет в наступление. Здесь парадокс: чем медленнее, тем меньше жертв.
Я поначалу тоже был в числе тех, кто недоумевал: почему все осуществляется таким образом. И, как мне казалось, неквалифицированно. Теперь убедился: очень грамотно действуют войска: как внутренние, так и армия.
Я был в северной группе наступающих армейцев и почти во всех подразделениях внутренних войск. Могу сказать, что тактика прохода «на цыпочках» по Чечне — абсолютно правильная. Чрезмерная храбрость, экстремизм в боевых действиях могут лишь навредить. Тут уместен способ жесткого выдавливания боевиков, замирения сел, которые уже оказались в тылу и на флангах нашей армии. Замирение — процесс тончайший, деликатный. Оно должно быть абсолютно искренним, роль дипломатов берут на себя командиры воинских частей. Я видел, как прекрасно справляются с этим представители внутренних войск, офицеры из северной группы армейцев.
— Действительно ли с российской стороны воюет необстрелянный, молодняк? Говорят, что многих отправляют в Чечню прямо с призывных пунктов.
— Ну, таких я не видел. Мальчишки? Да. Но в армии всегда мальчишки. Какой возраст-то призывной? Жаль только, что мальчишек много, а настоящих «псов войны» очень мало. Но об этом я уже много раз говорил: у нас в стране нет сейчас армии, ее развалили.
— В репортажах из Грозного много раз повторяли, что чеченцы уносят трупы своих, а наши оставляют их на улицах, где они валяются днями. Много раз показывали по телевидению подбитый БТР, из которого торчит полуобгоревший труп…
— Один и тот же БТР только с разных точек все время. Причем есть некоторая странность. Судя по всему, они по пространству, которое контролируют, стрингеров из «Рейтера» пускают беспрепятственно. Так вот, я удивился: почему эти стрингеры-рейтеры не нашли еще где-нибудь каких-нибудь трупов.