— О Боже, — тихо проговорила Скалли. Помолчала. Кривовато усмехнулась. — В таком случае, почему Мелиссе ты во всем этом веришь, а Эфесянину, который рассказывает нам о своих встречах с апостолом Иоанном — нет?
Молдер тоже долго не отвечал. Снаружи совсем стемнело, и он зажег фары.
— А почему, собственно, ты думаешь, будто я ему не верю? — спросил Молдер.
— Фокс… — потрясенно сказала Скалли.
— О Верноне у меня тоже есть одна мысль… совсем странная, — сказал Молдер и, на мгновение обернувшись к Скалли, застенчиво улыбнулся. — Знаешь какая? Ты обратила внимание, что, о каком бы времени он ни говорил, он остается самим собой? Так вот. Он помнит все свои жизни сразу. И при этом у него столь мощная и устойчивая психика, что он не сходит с ума. Он тоже герой… выдерживать такое — это…
— Ты совсем рехнулся. Молдер, я уже вижу, как тебя в смирительной рубашке привозят в психическую лечебницу, и ты кричишь: здорово, герои! Вот к вам прибыл еще один герой!
Молдер опять чуть улыбнулся.
— А если он помнит все свои жизни, то, вероятно, может узнавать кого-то, с кем встречался в предыдущих жизнях, — сказал он. — Например, он знает, кем была Мелисса. Возможно, предыдущий Верной встречался с предыдущей Мелиссой, и помнит это, помнит, кем и какой она была. Вот что дает ему власть над прихожанами. Понимание их сути. Память о том, кем и как они жили из раза в раз.
Скалли не стала отвечать. Это было уже бессмысленно. Молдер закусил удила.
Кабинет доктора Джуди Крэймер Чаттануга, Теннесси 19:53
Джуди Крэймер оказалась приятной, чуточку чересчур располневшей — может быть, от своего радушия — женщиной лет пятидесяти, которая сразу же согласилась помочь. Не прошло и получаса после их приезда к ней — и Мелисса уже сидела в мягком, удобном кресле, погруженная в легкий транс. Беззвучно работал спрятанный магнитофон.
— Мелисса, — тихо проговорил Молдер, когда доктор Крэймер уступила ему место напротив женщины. Голос агента чуть дрожал от волнения. — Я обращаюсь к тебе, Мелисса. Скажи. За то время, что ты состоишь прихожанкой Дворца Семи Звезд, доводилось ли тебе видеть или слышать что-либо, что показалось тебе неправильным или неприятным? Что обидело, задело тебя? Что-нибудь, чего тебе хотелось бы не допустить?
Мелисса посмотрела на Молдера спокойным, безмятежным взглядом.
— Да.
Молдер оглянулся на Скалли. Та сидела у стены, в сумраке, куда почти не достигал свет лампы, и скептически хмурилась. Молдер отвернулся.
— Что это было?
Мелисса помедлила, словно припоминая. У нее явно разбегались мысли, и ей было трудно сосредоточиться.
— В мае к нам пришла женщина… с ребенком. Они были бездомные, жили на улице.
— Как звали женщину?
— Элизабет. А сына — Скотт, ему было лет пять, может, шесть. Мальчик понравился Вернону, Верной сказал, что это, скорее всего, воплотившийся пророк, только сознание его еще не проснулось… что его надо оставить во Дворце и с ним работать. Помочь ему осознать себя. Я понимаю… это — я понимаю. Но… Он разлучил его с матерью. Мать он… он просто выгнал!
Даже в гипнотическом трансе, похоже, ей было нелегко это вспоминать. Она несколько раз глотнула, словно ей мешал говорить ком в горле. Из глаз пропала безмятежность. Скалли насторожилась. Вполне возможен припадок, подумала она. И что тогда мне делать? Если с ней что-то произойдет, виноват будет Молдер, и только он. А я — я же не смогу лгать, когда Скиннер спросит меня, с какой стати мы стали экспериментировать над несчастной больной женщиной! Я же не могу без конца покрывать Молдера! Силы небесные, что делать…
— Почему? — тихо спросил Молдер. — Почему он это сделал, Мелисса?
— Дети Вернона — это внуки Бога. И те, кого он усыновляет — тоже. Они содержатся отдельно, изолированно… Если бы вы слышали, как плакала та женщина! Она просто выла! Я думала, кричала она, здесь святые, а вы хуже полиции! Ночью она попыталась тайком повидаться с сыном. Принесла ему какое-то смешное, ничтожное лакомство, которое украла на кухне… мятные палочки, да! Мятные палочки… — губы у Мелиссы затряслись. Стали подергиваться пальцы рук, лежащих на подлокотниках. — Мальчик был так рад… А Верной… — имя мужа застряло у нее в горле. Она опять сглотнула. Казалось, она вот-вот все же заплачет. — Верной… Когда их поймали, Верной велел своим могучим людям избить эту женщину… на глазах у сына! Он кричал: не надо, не надо, мамочка ни в чем не виновата! Она тебе не мамочка, она тебе чужая теперь, кричал Вер-нон, пойми, дурак! А он кричал: нет! А Вер-нон тогда сказал, что ошибся, в нем нет пророка, нет Бога, он сказал, мальчик — всего лишь человеческий мусор… Он схватил его за волосы, стащил с него пижаму…
Ага, подумала Скалли. Все-таки мальчик был в пижаме ночью. Не слишком-то похоже на концлагерь.
— Ты мусор, говорил он, ты хлам, я ошибся… Женщина плакала, а Верной сам бил мальчика у нее на глазах…
Мелисса запнулась. Молдер хотел что-то сказать ей, или спросить у нее, но вовремя осекся, заметив, как меняется ее лицо, собирается в морщины лоб и оттопыриваются губы. Доктор Крэймер встрепенулась было, но Молдер сделал знак и ей соблюдать спокойствие. Скалли молча вздрогнула, когда раздался уже хорошо им обоим знакомый голос Сидни.
— Гениально! Гениально! До гипноза додумались! — сказал старикашка издевательски. — Ну, ловкачи! Оставьте Мелиссу в покое! Я же вам уже все объяснил. Хотите задавать свои дурацкие вопросы — так задавайте мне. У меня железные нервы. А девчонка и так настрадалась выше всякой меры… Целая жизнь псу под хвост! Вам этого не понять… Нелепая, трагическая случайность!
Опять бред, подумала Скалли, немного расслабляясь. С Сидни иметь дело было все же не так рискованно. Она почувствовала некоторое облегчение. У старикашки нервы, может, и не железные — но все-таки он по-надежнее истерички Мелиссы.
— Послушайте, Сидни. Вы нам звонили несколько месяцев назад, и говорили о том, что у Вернона припрятано много оружия, — сменив тон с отеческого на почти панибратский, проговорил Молдер. — Будто с ним можно Ким Ир Сена разгромить, так много.
— Точно. Я видел однажды. Его выгружали ночью из кузова огромного трейлера. Винтовки, гранаты…
— Где они? Где это оружие? Мы не можем его никак найти. Помогите нам снова.
— Эх… — старикашка даже крякнул с досады. — Честно сказать, не знаю. Рад бы помочь. Терпеть не могу, когда столько оружия на руках у людей, которые слишком уж гордятся тем, что у них есть принципы, убеждения и неколебимая вера. Такие штучки всегда плохо кончаются. Но я правда не знаю. Верной его хорошо прячет. Где-то в поле, в старых тайных погребах, оставшихся еще со времен войны с проклятыми янки…
Это с нами, подумала Скалли. С северянами. Этот Сидни — тот еще фрукт. Не удивлюсь, если он и у приспешников Маккар-ти парился на допросах не просто так, не безвинной жертвой мрачных времен.
— Эти погреба и федераты в свое время не смогли обнаружить, мне рассказывала бабка… Но про них забыли. Совсем забыли. Откуда Верной про них знает — ума не приложу.
Наступила пауза. Скалли тоже ума приложить не могла, что делать дальше. Но у Молдера, судя по его напрягшемуся лицу, возникла некая новая отчаянная идея. Он покусал губу. Чуть пригнулся, впившись Ме-лиссе-Сидни взглядом в лицо — и тихо, просительно сказал:
— Я не умер. Я только ранен, я потерял сознание — а сейчас снова готов сражаться. Прошу тебя, вернись на поле, покажи мне, где вы спрятали оружие — и мы отомстим проклятым янки…
Скалли внутренне ахнула. Доктор Крэй-мер возмущенно всколыхнулась, но не решилась прервать сеанс.
Какое-то мгновение Мелисса оставалась неподвижна. Оно словно было чем-то ошеломлена. Простые слова Молдера парализовали ее. Потом ее лицо медленно осветилось сумасшедшей радостью узнавания. На глазах ее проступили слезы, какое-то мгновение казалось, что сейчас он бросится Молдеру на шею. Но она сдержала себя.
— Это ты… — низким, рвущимся голосом произнесла она. У Скалли защемило сердце. Даже на фотографии с Уорреном эта женщина не была такой, как сейчас — заплаканная, некрасивая, преданно и благоговейно глядящая на обалдевшего Молдера. Наблюдать это было невыносимо, настолько полна она была безмерным счастьем внезапного обретения того, что утратила давно и безнадежно. Чужое горе видеть нестерпимо, но подчас стократ нестерпимей видеть чужое счастье. Особенно когда оно такое, в слезах. — Это ты, любимый. Может быть, твои глаза и поменяли цвет, но разве я не увижу за ними твою душу!
Слезы потекли по ее щекам. Молдера бросило в дрожь.
— Как долго! Сердце разрывается, когда так ждешь. Мне не хватает тебя! Я не могу… — она замотала головой от нестерпимой боли и отчаяния. Слова ее вырывались из самой глубины раздираемого мукой сердца. — Я не могу без тебя жить. И ты не можешь без меня, я знаю…
— Хватит, — решительно произнесла доктор Крэймер и поднялась со своего места. — Это переходит все границы. Эксперимент негуманен.
Эти фразы прогнали наваждение. Глаза Мелиссы погасли, она шмыгнула носом, вытерла слезы рукой и растерянно оглянулась.
— У меня опять был обморок?
— Совсем короткий, — успокоительно сказала доктор Крэймер. — Идемте сюда, милая. Вам надо умыться, а потом я сварю вам кофе.
И посмотрела на Молдера уничтожающим взглядом. Мелисса медленно поднялась. Молдер, словно опаленный, сидел в какой-то прострации, опустив голову. Он даже не оглянулся, когда Мелисса и доктор Крэймер вышли из кабинета.
Тогда Скалли подсела к нему, на подлокотник его кресла. Обняла за плечи. И почувствовала, что Молдер весь дрожит.
— Это болезнь, Фокс, — ласково проговорила она. — Все, что она говорит — это проявление болезни, не более. Она не смогла ответить ни на один конкретный вопрос. Когда ее спрашивали прямо, она уворачивалась так или иначе — то уходя в другую личность, то устраивая этот театр… — в голосе Скалли скользнула неприязнь, почти негодование. — У нас нет ничего, чтобы как-то подтвердить ее слова. Где ты будешь искать эту Элизабет, этого Скотта… Ты никак не сможешь доказать, что она хотя бы отчасти говорит правду.