— Вот это скорость. Нет бы форы дать…
— Мы сами виноваты, — напомнила странница. — Нам стоило спрятаться.
— Спрятаться, говоришь? — юноша потёр подбородок рукой, той самой, к которой прилепилась Дунина. Пальцы мягко скользнули по пушку намечающейся бородки и укололись о щетину. Забавно, Дуня не знала, что так бывает. — А почему бы и нет? — Ливэн повернулся к третьей, однотонной улице. Там блистал на солнце белый. — Главный дознаватель округа Саженцев всё равно хотел отправить нас под венец.
— Но мы же… — девушка попыталась объяснить, что в своей одежде они будут выглядеть, как известно какой сюрприз на новогоднем празднике, но парень уже вскочил, и через несколько шагов пара врезалась в сияющее шествие.
— О! Молодожёны! — толпа встретила их радостными криками. — К свадебной ворожее их!
«Эть», — подумала странница и почесала лоб. Заодно сама себе поставила синяк рукой флейтиста.
Их подхватили, закружили и радостно понесли по многолюдным улицам, словно ручеёк кораблик-щепку в весёлую весеннюю капель, разве что с одним отличием: смеющиеся, танцующие и распевающие частушки существа вели Ливэна и Дуню вверх, когда детскому судёнышку одна дорога — вниз. По сторонам мелькали увешанные флажками, фонариками и лентами каменные строения, сначала высокие, затем — двух- и одноэтажные, а после и вовсе сменившиеся тонкими деревцами, саженцами, как тот, под которым странница грызла горчичные сухари. Потом саженцы окрепли, стали толще и выше. Будущие дома? Что-то вроде подлеска того удивительного гиганта, центра города?
— Молодожёны! Молодожёны! К Древу! К Древу! — скандировала толпа. — К ворожее! К ворожее!
Трубили трубы, свистели свистелки, барабанили барабаны. В какой-то момент несчастный Ливэн, для слуха которого эта какофония наверняка была невыносимой, устал морщиться и деланно улыбаться, смирился, расслабился — и вдруг заулыбался по-настоящему. Запел вместе со всеми. А затем все пели вместе с ним. Его голос — голос не мальчишки и не подростка — пленял.
— Только без революционных гимнов, пожалуйста, — осторожно попросила Дуня. Юноша уловил её шёпот и, расхохотавшись, чмокнул в щёку. Девушка вновь зарделась.
— Разве мы не юны? — подмигнул флейтист. — Разве не бесстрашны? Разве не мы будем жить вечно? Разве не нам принадлежит весь мир?
Угу, «Gaudeamus igitur»[4]? Или, быть может, «Here we are. Born to be kings»[5]? Ему очень подходит. И, вероятно, он прав, ведь им сейчас не выбраться из этой толпы, да и незачем — на виду у всех, в центре внимания они были надёжно защищены от преследователей. Так, почему же не наслаждаться жизнью? Хотя бы на зло охотникам… Нет, Дуня не сможет, ей так же грустно, как вчера… но солдат спит, когда есть возможность, а молодость веселится, когда пожелает. Губы сами растянулись в улыбке, пусть не бесшабашной, как у Ливэна, а удивлённой — себе, «муженьку», этому городу, этому миру. Всем! Но улыбке. Дуня же сама неоднократно говорила: сейчас — это сейчас, а потом… Девушка позволила празднику завлечь себя.
Под грохот петард, шипение бенгальских огней и визг шутих, под дождём из лепестков, конфетти и белого зерна (странница не успела разглядеть — рис это или перловка) их вытолкнули на очередную площадь, пред очи — Дуня обмерла — вельфа. Одно удержало девушку от того, чтобы с воплем вцепиться в Ливэна: этот «волк» явно был постарше обыскивавших гостиничный номер — весь в морщинах, с роскошной гривой седых волос, чуть ссутулившийся.
— Ворожея! У нашего отряда теперь тоже есть молодожёны!
— Конкурс такой, — успокоил «напарницу» флейтист. — Кажется.
Это он зря. Впрочем, разглядев вельфа, девушка никак не могла понять, чего же испугалась. Кого тут бояться? Старичка несколько звериной наружности, зато увешанного с ног до головы цветочными гирляндами, с посохом-веником и поясом из соломенных куколок в лоскутках?
— Он мужчина? — тихо-тихо уточнила Дуня.
— Да.
— А почему он — ворожея?
— Полагаю, это должность…
— Молодожёны? — перебил Ливэна вельф. Он нацепил на нос круглые очки и стал очень похож на волка, что встретил Красную шапочку, лёжа в бабушкиной постели. Забавно. Только вновь настраивает на тревожный лад. — Они же несовершеннолетние!
— А мы с дозволения, благословения и под попечительством главного дознавателя округа Саженцев господина Вайнота, — мигом отбрехался флейтист.
— О, точно, — хмыкнул старичок. — Управление предупреждало. Ли Змейка и Лауретта Лесная?
Парочка закивала.
— Но это никуда не годится!
— Почему? — охнул кто-то из сопровождающих.
— Да посмотрите на них! — свадебная ворожея ткнул в «молодожёнов» черенком метлы. — Одеты в тряпки, не убраны, не причёсаны. Девице надо умыться. Мальцу, даром что малец, побриться. И положенных венков нет! Кошмар!
— И что же нам делать? Других искать? — расстроился странный отряд.
— Конечно нет, — фыркнул вельф. — Сейчас всё исправим!
Он махнул веником, между прочим, с пушистыми комочками цветов, как у вербы, в сторону оженённой пары — и Дуня почувствовала неладное. Она хотела убежать, но замерла в страхе.
Кого тут бояться?
А, может, всё-таки — чего? Волосы зажили своей жизнью, с лица что-то посыпалось. Почему-то в голове гудело мантрой «Только бы не нос, только бы не нос!» Ну да, как же она без носа-то? Платье и обувь поплыли, потекли… и всё резко прекратилось. На Дуне вместо формы Утки красовался шёлковый халат, алый, в чёрно-белых завитушках, с рукавами до локтя, чтобы был виден браслет, на тряпичных пуговицах от самого подбородка до земли, до… Вместо удобных ботинок ноги стянули какие-то кожаные носки на шнурках. Куда? Зачем? Девушка в возмущении повернулась почему-то не к расшалившемуся деду, а к Ливэну. Тот, облачённых в парный голубой халат с сине-золотым узором, приоткрыв рот, взирал на Дуню, из порыжевшего на ярком солнце ёжика волос проклюнулись цветочки. Знакомые такие цветочки. Странница с ужасом посмотрела на плечи. Так и есть — две косы. Выходит, пожелезников и ориентировки ещё не было… но скоро будут!
— Лауретта, а ты знаешь, я совсем не против семейной жизни, — восторженно выдохнул Ливэн и буквально влепился в губы Дуне. У неё дежа вю?
— Танец! Танец! — потребовала толпа.
— Я не умею, — пролепетала девушка. А если б умела, как танцевать, как пошевелиться вообще, когда ноги не держат и хочется лишь одного — чтобы этот парень никогда не отпускал?
— Зато я умею.
Грянула весёлая музыка — и юноша закружил странницу в самом удивительном танце. Сумасшедшем, бесконечном. Сцепленные «магнитными» наручниками руки не мешали, а наоборот помогали, даже заставляли двигаться исключительно правильно… или так, как пожелает Ливэн. И, видимо, это было достойное зрелище. По крайней мере, никто не улюлюкал.
— Приготовься! — не расставаясь с благостным выражением на лице, прошипел флейтист.
— Что?
— Ворожея — вельф. Официальный волшебник. Он нас сдаст. И боюсь, не Управлению, а комиссариату.
— Вещи! — разом протрезвела Дуня.
— Естественно!
Вернувшись к сумке и рюкзачку (те не подверглись изменению, так как Ливэн умудрился уронить их на мостовую до начала действия чар), пара закинула на плечи каждый своё имущество и с диким воплем ринулась на «волка». Тот, не ожидавший от интересующихся только друг другом молодожёнов явно неуместной прыти, отскочил в сторону, чем освободил путь. Они вновь удрали.
— Скажи, — лёгкие горели, сердце, отталкиваясь от позвоночника, долбилось в рёбра, в сухом горле вертелись острые шестерёнки. Колени дрожали, а ступни сквозь тоненькие подошвы «носочков» чувствовали каждую соломинку, лепесток розы, бумажный кругляш, хлебную крошку или песчаную крупинку. Теперь-то Дуня понимала всё отчаянье Принцессы на горошине! Такой булыжник да в кровать подложить — садисты! — Ливэн…
— Не Ливэн!
— Ну, Змейка… но тебе же не идёт!
— Уже понял, — проворчал юноша. — Но ты так искажаешь имя, что уж лучше Лизмейка!
— А как правильно? — удивилась девушка.
— Ливень.
— Красиво… — хотелось стечь некрупной лужицей на мостовую, но сей прелестной метаморфозе препятствовал «супруг»: он, забравшись на тумбу с изваянием слона и держась для равновесия за единственный бивень, изучал окрестности на предмет наличия погони. Или чересчур быстро движущейся однотонной процессии. — Скажи, нас теперь и мирные жители ищут?
— А то! Похоже, мы кой-кому испортили праздник.
— Ничего. У меня дома говорят: хорошее дело браком не назовут.
— Правильно говорят.
Если она полагала, что раньше бегала, то теперь поняла, что ползала раненой черепахой — Ливэн, то есть Ливень, кажется, был спринтером, специализирующимся, однако, на марафонских дистанциях. И чего ей в замке сэра Л'рута не сиделось? Сыграли бы пышную свадьбу с Вирьяном, а потом Дуня скучающим призраком бродила бы себе по владениям чародея да поджидала вечно занятого муженька. Кстати, о мужьях…
— Ливень, мы ведь с тобой не женаты?
— Ага, — мигом откликнулся парень, привставая на цыпочки — для лучшего обзора, видимо. Дуне тоже пришлось изобразить балерину. — Но до официального признания нас законными супругами (по местному уложению) нам осталось сделать шаг. А вот в обратную сторону длинный такой путь светит.
— Шаг? Это какой?
— Лауретта! — он посмотрел на неё вниз как на… полную дуру. — Прошу тебя, не делай из меня чудовище! Я, честное слово, не такой плохой, как кажусь!
Флейтист печально вздохнул. Дуня вторила эхом. Ну вот, хорошего человека обидела.
— О! Музей! То, что нужно! — Ливень не заметил чужих мучений.
— Что?
— Музей Управления общественной безопасности, порядка и культуры.
— И? — теперь пришла очередь страннице сомневаться в умственных способностях напарничка.
— Я ж говорю: то, что нужно!
Сочтя подробности излишними, парень спрыгнул с постамента и кинулся к дальнему от статуи зданию. Там бессовестно распихав очередь, вышиб дверь (спасибо, что своим плечом, а не Дуней) и на полных парах рванул через турникет. Проскочил, улетел куда-то внутрь, а девушка, застрявшая в захлопнувшихся воротцах, смотрела под ноги, на длинный браслет. Своя половинка наручников, как и прежде, холодила кожу предплечья. Вот так всегда. Вышла замуж, называется.