В этот момент «тойота» попала в глубокую рытвину, Джеймс ударился головой о перчаточник и вдруг услышал сухой рвущийся звук – будто дул ветер на Грей-Бич или шумели охлаждающие вентиляторы в аппаратной его радиостанции. Он понял, что в переднее окно залетает воздух пустыни, шевелит волосы, хлопает измазанной кровью тканью одежды. По мере того как спуск становился круче, машина набирала скорость.
– Слишком быстро несемся, – морщась от боли, сдавленно проговорил Рой. – Без тормозов угодим в русло, словно манекены в краш-тесте.
«И превратимся в помидоры». Джеймс вспомнил, как четыре часа назад чуть не врезался в багажник автомобиля тупоголового полицейского, и возблагодарил Господа, что этого не случилось, поскольку считал тогда, будто это стало бы самым худшим кошмаром в его жизни. Нелепо. Они избежали смертельной аварии, чтобы попасть в ловушку ненормального убийцы, и теперь, удирая от него, могут насмерть разбиться.
В качестве варианта можно попробовать ручник, но на пересеченной местности это грозит кульбитом. К тому же, затормозив, не попасть в русло речушки, а это их цель. Русло скроет их от прицела Тэппа, и тогда снайперу придется приблизиться к ним. Остальное вторично.
– Ремни безопасности! – Джеймс шарил рукой по сиденью за спиной, отыскивая пряжку. Занятие было бесполезным, как попытки детей на фотографиях эпохи «холодной войны» спастись от ядерного удара, спрятавшись под партой.
– Я потеряла зеркальце, – пожаловалась Эль. – Мы к нему близко?
Джеймс выглянул из-за приборной панели и прищурился в солнечных лучах на «мрачную кровавую территорию» Тэппа. Они изрядно удалились от колеи, подпрыгивали и колотились по бездорожью. Петляющее каменистое русло речушки, следующей изгибам долины, виднелось в трехстах ярдах внизу и с каждой секундой приближалось. Вода появлялась здесь раз в несколько лет, однако русло угадывалось по тому, как потоки вымыли песок и почву, обнажив гранитные глыбы и базальтовые валуны, отливающие ярко-красным налетом и облюбованные растениями. Джеймс не представлял, насколько глубоко это русло. То ли след от ручейка, то ли родня Большому каньону.
– Думаю, это мы выясним, если ремни действительно спасут нам жизнь, – то ли пошутил, то ли смирился с участью Рой.
– Помнишь, как мы познакомились? – спросил у жены Джеймс.
– Я люблю этот твой рассказ, – ответила Эль. – Начинай.
Под решеткой радиатора хрустнула молодая юкка, ветка хлестнула в ветровое окно, и Эль сдавленно вскрикнула. Когтистые пальцы, нащупывая спрятавшихся в машине, царапали незащищенную кожу. Крупный лист ударил в пассажирский подголовник и громко хлопнул, как парусина на ветру.
– Начинаю. Квартиры с видом на реку. – Пытаясь собраться с мыслями, Джеймс закрыл глаза и почувствовал, как под его подбородком вибрирует подушка сиденья. – Возвращаюсь домой и вижу футах в двух от моей двери тарелку с шоколадными пирожными и маленьким красным бантиком.
– Не от твоей, а от его, – поправила жена.
– Скажем так: пятьдесят на пятьдесят – между моей и дверью… соседа.
«Тойота» снова подпрыгнула и, разламываясь, грохнулась о землю. Камешки, как пули, звякнули в кузов.
– Ты должен был сообразить, что пирожные не для тебя.
– Сомнения все-таки оставались.
– С чего бы вдруг…
С треском открылась дверь багажника, всосала в салон воздух и захлопнулась. Джеймс вздохнул:
– Я видел, как ты приходила к нему. В соседнюю дверь. Всегда по четвергам. Считал тебя очень красивой и боялся поднять голову, даже если мы встречались у почтового ящика.
– Помню. – Стараясь не расплакаться, Эль морщила нос.
Джеймс опять выглянул из-за панели. Русло было в сотне метров и стремительно неслось на них.
– Он был полным идиотом, что так с тобой поступил. И надеялся, что ты не узнаешь. – Джеймс схватил водительский ремень безопасности и обмотал вокруг плеч жены. – Понятно, что ты приготовила ему слабительные пирожные.
Эль виновато улыбнулась, когда он поднял ее руку и продел в петлю. Замок закрылся с резким щелчком.
– Рой! – позвал Джеймс. – Держись! – Он обмотал вокруг себя пассажирский ремень, выгнул спину, приподнял бедра и соединил концы пряжки. Снова раздался щелчок.
– Я израсходовала всю упаковку слабительного, – усмехнулась Эль. – Это двадцать четыре дозы. Рассчитывала, что он съест одно-два пирожных.
– Я люблю шоколадные пирожные.
– А он не любил.
– Я съел одиннадцать.
Эль рассмеялась, и Джеймс почувствовал на своей щеке ее дыхание. Он сжал ей пальцы.
– Те двое суток были самыми худшими в моей жизни.
Исчезли все шумы – звон стекла, скрежет металла, свист ветра – остались лишь тихие голоса и аромат яблочного шампуня.
– Следовало все это вспомнить. – Джеймс закрыл глаза. – Нашлось о чем поговорить, пока…
Тэпп не видел момента падения машины в русло реки – обзору мешал понижающийся склон, – но через секунду до него долетел глухой треск. Было похоже, как если бы сломали бедренную кость. Проделанная водой расщелина находилась в четырехстах метрах внизу. Чуть более четырех футбольных полей. По меркам снайперов – ерундовая дистанция.
Он прогнал со спины нервную дрожь и перевел оптику на Сватомира – выше на пятьсот метров по склону, туда, где следы шин Джеймса свернули с дороги. Великан стоял на краю ямы, в которой с круто вывернутым в сторону колесом, накренившись, застыл его джип. Затем он, сильно наклонившись, обошел валун с палочкой-выручалочкой на все случаи жизни в руке – буксиром. Обмотав трос вокруг камня, уперся в землю ногами и за крюк натянул. Теперь через минуту, максимум через две выберется из канавы. После чего съедет по склону, превратит Джеймса Эверсмана и его компанию в движущиеся мишени и будет гонять по руслу, пока не уложит из своего револьвера.
Если только Джеймс не придумает что-нибудь еще.
Стоп!
Например, он может…
Нет, он ничего не может.
Тэппу требовалось подкрепиться энергетическим глотком. Без кофеина его мозг будто рассыпался, как распеленутая мумия. Мелькали вопросы. Насколько серьезно ранен Сватомир? Хватит ли освещенности для линз объектива? Не придется ли опять пописать? И не такие сформулированные, полуоформленные, ускользающие прежде, чем он успевал их осознать: койот с обугленной до кости рукой в зубах, проценты по кредитной карте, засохшая слюна на его подушке, переменный ветер. Слишком много предметов для одновременного восприятия, и все срочные. Тело свернулось в защитную позу зародыша, колени поползли к плечам. Сердце колотилось, как рельсы под колесами локомотива. Тэпп ненавидел себя. Он так и не стал настоящим снайпером. Именно поэтому.
Он взял третью банку с энергетическим напитком. Открыл, потянув за кольцо, и одним глотком выпил половину содержимого. Его гиперактивный мозг – какое неподобающее качество для стрелка, можно сказать, наказание, обладать головой, похожей на мешок с кошками, – переключился на самодельный камуфляжный костюм. Покров из нитей и сухой травы, пропитанный по́том и порохом. Его шедевр, его гилли.
Тэпп перевернул банку с напитком. Пусто. Выбросил, взял новую.
Гилли – от гэльского слова «мальчик» или «слуга». В феодальные времена в Шотландии у богатых людей были особые егеря. Они надевали на себя грубую сеть, натирали кожу землей и мхом и растворялись в чаще. На глазах превращались в невидимок и, безоружные, поджидали добычу…
Черт! Порезал палец, открывая банку. Та сторона, откуда пьют, измазана кровью. Наплевать, это его не остановит.
Им приходилось ждать часами, а то и днями, но животное наконец приближалось – призраком среди деревьев. Великолепный грозный зверь, весь из подрагивающих мышц и натянутых нервов. Невидимый, недоступный обонянию, гилли подползал и крался к нему, порой по часу, чтобы приблизиться только на метр. А когда оказывался рядом, нападал, хватал голыми руками – прижимал к земле, спутывал лапы. Затем волочил добычу в город, на украшенную папоротниками и обнесенную забором арену хозяина, где их ждали нетерпеливые зрители, и отпускал зверя. Какой-нибудь гомик из шотландских принцев стряхивал пыль с лука, натягивал холеными пальцами тетиву и в этой имитации охоты убивал красавца. Ему аплодировали, хотя все знали, кто настоящий герой.
А я который из них в этой игре?
Тэпп смял о лоб очередную опустевшую банку и отбросил ее в сторону. Ему требовалось сосредоточиться. Ставки на сей раз были немыслимыми. Если Джеймс или кто-нибудь из его приятелей выскользнет из долины и обратится к властям, все пропало. Конец. Как на карточке в «Монополии»: не проходи мимо, не подбирай 200 долларов, твоя дорога в тюрьму. Его повяжут, как Унабомбера, распнут и примутся накачивать барбитуратами.
Тэппа резанул новый, острый как бритва, приступ паники, и он потянулся за очередным (номер пять) энергетическим напитком, но чтобы не травмировать окровавленный палец, открыл зубами. Пока вливал в себя напиток, словно теплое лекарство, в голове мелькали кошмары: то в долину приперся по картам из Google какой-нибудь псих, то их разговор со Сватомиром по рации услышал в своем коротковолновом приемнике проезжающий мимо дальнобойщик, то его подавитель сигнала телефонной связи насторожил заглянувшего на ретранслятор километрах в десяти к северу малооплачиваемого инженера из телекоммуникационной компании «Веризон». Все возможно. Подобные мелочи губят человека – пакостные мелкие детальки.
Тэпп понимал: это больше не отстрел, а психологическая борьба с Джеймсом. Убить или умереть. На что Тэпп пойдет, чтобы выжить?
На что угодно.
Однажды, чтобы выжить, он застрелил девочку.
Да, да, я это сделал.
Это было непросто.
И теперь будет нелегко.
Угрюмая паника наконец отступила. Тэпп откупорил последнюю (шестую) банку с энергетическим напитком и пожалел, что не припас больше «Читос», желейных конфет или хотя бы крекеров. Он представлял, как буйствует в его теле кофеин: наполняет жизнью вены, открывает новые нервные тоннели, укорачивает соединения в мозгу. Пальцы внезапно обрели проворство, рефлексы обострились. После бурного кайфа последует катастрофический упадок сил, но к тому времени Джеймс умрет. Превратится в труп. Если через пять часов его главной проблемой будет буравящая темя головная боль и помраченная память – значит, теперь он делает все, как нужно.