н ушел из службы дорожного патрулирования в Нью-Мексико и перебрался в предпоследний по величине штат.
Любопытный факт: потребовалось всего восемнадцать голосов, чтобы его избрали здесь на пост шерифа.
Тэпп сморгнул заливающие глаза струи дождя и отряхнулся, избавляясь от потоков воды, которые текли по шее, скапливались в складках маскхалата и блестели каплями на винтовке. Вода была повсюду, добавила к камуфляжу не менее десяти фунтов веса, превратив его в вонючую, как мокрая овчарка, ходячую башню. «Черный глаз» обладал защитой от влаги, однако нервные пупырышки тревоги обстреливали спину, когда Тэпп видел по периметру зеленой оптики влажную бахрому. Тэпп ненавидел влагу. Влага – губительная штуковина, она просачивается в оружие в любую щель и, подобно раковой опухоли, разъедает его изнутри. Он никогда не забудет ужас и стыд, когда, вынув из шкафа «винчестер» под патрон калибра.270 и попробовав затвор, обнаружил, что затвор намертво приржавел. Тогда был только конденсат, а сегодня их поливает дождь. Ночью придется полностью разобрать винтовку и тщательно протереть каждую деталь.
Внимание к мелким проблемам позволяло представить большие разрешимыми. Это было достижением.
В зеленом мареве «черного глаза» низкорослый помощник шерифа Сергей Коал выглядел в своей широкополой шляпе злым гномом. Он был едва выше женщины в наручниках, и то, что она стояла на коленях, делало его еще ниже. Отойдя на десять шагов от патрульного автомобиля, он наклонился над пленницей и сорвал что-то с ее груди – слишком маленькое, чтобы рассмотреть на таком расстоянии, учитывая ограниченное шестикратное увеличение прибора. Повертел перед глазами и спрятал в карман. Затем схватил за волосы и стал изучать, словно рыбу на крючке.
– Симпатичная, – сказал он в рацию. – Насколько помню, кузену всегда нравились брюнетки.
– Хватит трепаться, веди себя прилично! – бросил Тэпп.
Хиляк отпустил волосы.
– Что дальше?
– Ты здесь ничего не обнаружил: лишь темень и дождь. Провел тут, обыскивая местность, всю ночь. После восхода мы вместе, я и ты, устроив все так, чтобы это не осталось на радаре патрульной службы штата, прогуляемся по хребту и организуем кое-какие солнечные ожоги с волдырями. Мол, дело рук подростков, хулиганов, наркош, да кого угодно. По поводу того, что названа моя фамилия, беспокоиться нечего. Меня можно запросто найти в Гугле…
– Еще контрабандистов.
– Не перебивай!
– Наркотрафик может стать нашим козырем. Мы подозреваем, что вызов был отвлекающим маневром, чтобы расчистить себе путь… Ну, ты понимаешь.
– Покажи руки, – велел Тэпп. – Дрожат?
Помощник Сергей Коал послушно поднял ладони и растопырил пальцы, кожа в прицеле ночного видения светилась болотной зеленью. Затем робко опустил голову, потому что даже на таком расстоянии не выдерживал прямого взгляда. На его беду, он был противоположностью своему уже одной ногой в отставке родственнику. Говорил быстро, думал торопливо и дергался, как заводная игрушка на амфетамине.
Он скорость света, он африканская ласточка, он наклюкавшийся гепард, скакнувший в прачечный желоб для грязного белья…
На таком расстоянии Тэпп не мог определить, дрожат ли у помощника руки, но притворился, будто все видит.
– Молодец. Ты проверил обе ямы для сжигания, как я просил?
– Никаких койотов. – Сергей казался смущенным. – Никаких вырытых костей.
– Нет, парень, подобное невозможно. – Тэпп потер переносицу, где стала концентрироваться кофеиновая боль. – Почему невозможно, объясню завтра. А сейчас у нас дел по горло.
Очередная молния полыхнула в оптике неоновой вспышкой, на мгновение перенапрягая прибор, и тени опалили Тэппу глаз. Ударил гром: рокот набрал силу и пересек кратер, словно небо растянули, и оно треснуло пополам.
Коал посмотрел на женщину:
– Она…
– Что еще?
– Издает какие-то странные звуки. Хрипит. Будто дышит через соломинку.
Тэпп тоже услышал – сухой присвист за голосом помощника Коала в «Мотороле». Звук был страдальческий, и у Тэппа невольно сдавило горло. Если бы у него осталась хоть капля терпения, он бы почувствовал боль несчастной женщины и позаботился бы о срочной доставке ей подарка калибра.338. Вместо этого Тэпп спокойно обдумывал новую диспозицию на шахматной доске и, набрав в рот дождевой воды и процедив ее сквозь зубы, произнес:
– Будем надеяться, что она немного подышит, потому что на данный момент она наш пропуск, наша заложница.
– Хочешь сказать, что остался еще кто-нибудь живой? – спросил Коал.
Тэпп справился с прорывающейся откуда-то из темных глубин мальчишеской улыбкой. Он опять брал верх. Подтянулся вперед на локтях и выровнял винтовку на мешке с песком, наведя зеленую оптику на свое обветшалое бунгало, где прятался источник его сегодняшних неприятностей.
– Джеймс Эверсман, я знаю, ты слышишь все, что здесь говорится. Выходи, чтобы я мог убить тебя. Если не послушаешься, я так искромсаю из винтовки твою женушку, что сотрудники Музея смерти потратят целый день, чтобы разобраться, что тут случилось, но не смогут понять и половины. Я буду отстреливать от нее по кусочку, превращая в полено, а мой помощник станет накладывать жгуты на все обрубки, чтобы она оставалась подольше живой и прочувствовала каждую страшную секунду. А ты все это будешь слушать. Выбор за тобой!
Джеймс уже ощущал себя покойником.
Он сидел на полу, скрестив ноги, держа рацию под подбородком обеими руками. Дождь барабанил по железу над головой, вода просачивалась в щели, скатывалась вниз водопадами, обдавая его брызгами, шлепала по цементу. Бунгало превратилось в пещеру – холодную, темную, мокрую. В нос ударил острый запах, словно от кальциевых отложений на растущих кругом сталактитах. Он онемел, совершенно затих. Даже не чувствовал биения собственного сердца.
Выслушав снисходительный монолог Тэппа, Джеймс больше не сомневался, что Эль предстоит умереть, ему тоже, и надежд на спасение нет. Но в голове застрял обрывок недавно сказанной фразы:
«… выключи фары, пока я не расшиб их пулями».
Нужно было думать, как ответить на ультиматум Тэппа и выторговать Эль и себе наименее болезненный конец. Но проклятая фраза, будто заевший компакт-диск, все крутилась и крутилась в мозгу.
«Выключи фары, пока я не расшиб их пулями».
Что бы это значило? О чем говорил убийца? Джеймс анализировал малейшие нюансы его речи – то, как он проглатывал в некоторых словах последний слог, будто торопился, и, наоборот, тянул первый, когда не было никакой спешки. В итоге решил, что собирает крохи, и они лишь плод его собственного воображения. Его память несовершенна. Каждый повтор эха – искаженная копия и все дальше уводит от породившей его реальности. Это все промедление, оттягивание и отвлекает от того, что надлежит сделать.
Голос Тэппа:
– Осталось тридцать секунд, Джеймс. Потом я отстрелю ей правую руку.
Джеймс встал и подошел к двери. Он даже не назвал бы это выбором. Положил ладонь на еще теплый после жаркого дня, но быстро остывающий металл. Под ударами капель дождя дверь, как электрическая, тихо вибрировала.
– Ты особенно не волнуйся, Джеймс, она крепкая, долго продержится.
Эхо снова всплыло, вытеснив остальные мысли. Выключи фары, пока я не расшиб их пулями. Выключи фары, пока я не расшиб их пулями. Выключи фары, пока…
– Двадцать пять секунд, – выдохнул Тэпп. – Ты там… поднеси рацию к… Мы заставим его поговорить с ней.
Джеймс молча слушал у двери. В «Мотороле» шуршащие щелчки. Гул как от стиральной машины – это сыплет неутихающий дождь. Похоже на запись авиационных черных ящиков с шипением и щелчками помех – регистрация последних секунд свободного падения перед ударом.
– Джеймс? – сказала Эль.
Он не мог произнести ни звука. Рот словно набит ватой.
– Джеймс?
– Я здесь, – выдавил Джеймс.
– Есть хорошая новость, – устало сообщила жена. – Тут полиция.
Господи, как ему недостает ее шуток! Эта, наверное, станет последней, как был последним их завтрак вдвоем жирным буррито в Фэрвью и была последней настоящая ссора на бензоколонке, где висел идиотский транспарант с пятью восклицательными знаками. Последним фильмом, который они смотрели вместе, стал незапоминающийся ужастик с испустившими в конце дух, эгоистичными героями. Последний раз они поцеловались в разбитой «тойоте» под рокот мотора джипа, когда его руки были прикручены скотчем к рукоятке переключения передач. Их последний ребенок не получил имени. Все теперь стало последним. Джеймс подумал, что и его сердце совершает в грудной клетке последние удары.
– Пятнадцать секунд, – произнес снайпер.
– Дорогой, – прошептала Эль, – какой теперь план?
Его щеки вспыхнули, горло сдавило.
– Нет никакого плана.
– Должен быть. – В голосе жены прозвучало раздражение. Джеймс различил в нем знакомый сосущий присвист, и его сердце замерло. Рана Эль открылась, и через пятнадцать минут она непременно умрет. – Ты всегда что-нибудь придумываешь. Обещаю, на сей раз я не буду смеяться…
– Десять секунд…
– Я выхожу, – выдохнул Джеймс.
– Пожалуйста, не делай этого!
– Я должен!
– Нет!
Над головой грянул гром. Лачуга зашаталась и заходила ходуном. Пальцы Джеймса сомкнулись на дверной ручке.
– Я люблю тебя, Эль.
– Замолчи!
– Пять секунд…
– Я тебя люблю!
– Заткнись! – Шмыгая носом, она ловила воздух ртом, и между вдохами слышался ритм ее пульса. – Ты что, не понимаешь? Я с тобой! Я готова! Будем следовать твоему сумасшедшему плану и с ними со всеми расправимся. Только скажи, что мне делать.
– Возьми ее за руку, – приказал помощнику Тэпп. – И держи.
– Подожди! – крикнул Джеймс и потянул дверь, но она не открылась.
Коал сопел, сражаясь с рацией, и никак не мог справиться. Шуршащие движения, прерывистый вздох.
– Держи же, черт тебя возьми! – рассердился Тэпп.
– Подожди! Я выхожу. – Джеймс сильнее дернул дверь. Она стукнула, звякнула, но ее что-то держало.