1. Отмена всего того, что называется политическим правом и политическими договоренностями государств, во имя высшего права всех народов, малых и больших, слабых и сильных, равно как всех личностей, располагать самими собой с полной свободой, не взирая на потребности и претензии государств, и не имея иного ограничения этой свободы, чем право равное праву других;
2. Отмена всех постоянных договоров между личностями, равно как между всеми коллективными объединениями, ассоциациями, провинциями или нациями; что означает признание за любым населением, даже свободно присоединившимся к другому, права разорвать этот договор, выполнив все предусмотренные им временные и ограниченные обязательства. Это право основано на принципе - существенном условии реальной свободы, - что прошлое не должно связывать настоящее, как и настоящее никогда не может обязывать будущее, и что суверенное право всегда находится у живущих поколений;
3. Признание права на отделение для личностей, равно как для ассоциаций, коммун, провинций и наций при том единственном условии, чтобы новым союзом с враждебной и иностранной державой выходящая часть не подвергала опасности независимость и свободу оставляемой ею части.
Вот подлинные, единственные условия справедливости и свободы. Наши немецкие друзья, хотят ли они принять их так же искренне, как принимаем их мы? Проще говоря, хотят ли они, как и мы, отмены государства, всех государств?
В этом, господа, весь вопрос. Кто говорит государство, говорит насилие, угнетение, эксплуатация, несправедливость, возведенные в систему и ставшие потому фундаментальными условиями существования самого общества. Государство, господа, никогда не имело и не может иметь нравственности. Его мораль - своя собственная справедливость, то есть высший интерес своего сохранения и всемогущества, цель, перед которой должно склониться все человеческое. Государство - это само отрицание человечества. Он является им вдвойне: и как противоположность человеческой свободе и справедливости, и как насильственное препятствие всемирной солидарности рода человеческого. Всемирное государство, которое неоднократно пытались построить, каждый раз оказывалось невозможным, поскольку если существует государство, всегда будут государства; и каждое из них, представляя себя как абсолютную цель, устанавливает культ своего существования как высший закон, исключающий все другие. Из этого следует, что само существование государств предполагает постоянную войну, насильственное отрицание человечества. Любое государство должно завоевывать или быть завоеванным. Любое государство должно основывать свою силу на слабости и, если оно может это сделать без риска для себя самого, на уничтожении других государств.
Господа, желать того, что хочет этот конгресс, желать установить международную справедливость, свободу и вечный мир, и хотеть одновременно сохранения государств, было бы, на наш взгляд, нелепым противоречием и наивностью. Заставить государства изменить свою природу невозможно, потому что именно вследствие этой природы они - государства, и они не могут от нее отказаться, не перестав существовать. Следовательно, господа, нет и не может быть хороших, справедливых, добродетельных государств. Все государства плохи в этом смысле, поскольку по своей природе, то есть в своей основе, по условиям и высшей цели своего существования, они полностью противоположны человеческой справедливости, свободе и морали. И в этом отношении, что бы об этом ни говорили, нет большой разницы между дикой всероссийской империей и самым цивилизованным государством Европы. Знаете ли вы, в чем эта разница состоит? Царская империя делает цинично то, что другие делают лицемерно. Царская империя, со своим откровенным деспотическим и пренебрежительным к человечеству образом действий - идеальное тайное знание, к которому тянутся и которым восхищаются все государственные люди. Все государства Европы делают то же, что и она, насколько общественное мнение и, главным образом, новая, но уже мощная солидарность рабочих масс Европы - все то, что содержит ростки разрушения государств, - это позволяют. Среди государств, господа, добродетельными бывают только бессильные государства. Но и при этом они весьма преступны в своих мечтах.
Я заключаю: кто хочет вместе с нами установления свободы, справедливости и мира, кто хочет триумфа человечества, кто хочет решительного и полного освобождения народных масс, должен желать, как и мы, растворения всех государств во всемирной федерации свободных производственных товариществ всех стран". [примечание Бакунина: // Речи, произнесенные на Конгрессе Мира и Свободы в Берне (1868 г.) г.г. Мрочковский и Бакунин; / Женева, изд. Чернецкого 1869. [стр. 17-23.]]
Я, полагаю, достаточно сказал, чтобы доказать, что я не панславист, и что я никогда не прекращал бороться с панславизмом, врагом которого я являюсь больше, чем кто-либо. Но в то же самое время и по тем же причинам я - враг пангерманизма, и вот это то, что граждане социал-демократы Германии не хотят и не могут мне простить.
Пангерманизм и панславизм в моих глазах - два монстра, одинаково вредных для свободы, мира, освобождения рабочих масс и человеческой цивилизации Европы. Вечные противники, постоянно сталкивающиеся в ожесточенной борьбе, подобно церкви и государству, они неотделимы, и как и они, будучи не в силах уничтожить друг друга, они взаимно провоцируют, узаконивают, порождают, увековечивают свое существование.
Пролетариат Европы не может оставаться зрителем, безразличным к этому двойному существованию, к этому двойному действию, на внешний вид противоположному, но в действительности идентичному, ставшему солидарным благодаря сходству цели - порабощения мира либо германизированным монгольским игом Санкт-Петербурга, либо монголизированным германским игом Берлина, направленными сегодня, главным образом, против освобождения пролетариата.
Таким образом, германо-славянский вопрос интересует все Международное Товарищество Рабочих в наивысшей степени. Он интересует его как в настоящем, так и в будущем. Поскольку это товарищество вовсе не академия, а весьма практическое сообщество, преследующее прежде всего практическую цель: реальное, а не только идеальное или духовное освобождение пролетариата. Но кто бы ни стремился к осуществлению практической цели, он не может остаться безразличным к реальным условиям среды, к которым он должен неизбежно приспосабливать свое действие, чтобы не сделать свои усилия немощными и бесплодными.
Эта необходимость приспосабливать свое действие к существующим условиям среды придает Интернационалу политические характер, направленность и цель.
"Вот, - скажут наши противники, - наконец-то и вы сами признаете, что Интернационал никогда не должен отделять экономический вопрос от политического". Да, несомненно, мы это признаем, и, более того, мы этого никогда не недооценивали. Это неправда, и позвольте вам это сказать, это неслыханная злонамеренность - обвинять нас в том, что мы абстрагировались от политики. То, что мы всегда отвергали и то, что продолжаем энергично отвергать сегодня, это не политику вообще, а вашу политику социалистов-буржуа, социалистов-патриотов и социалистов-государственных деятелей, политику, которая, как неизбежное следствие, всегда ставит пролетариат в хвост буржуазии.
Между вашей и нашей политикой, действительно, пропасть. Ваша политика позитивная, наша - полностью негативная. Вы хотите любой ценой, вдохновленные либо честолюбивыми или корыстными соображениями, либо вашими доктринерскими теориями, сохранить государство, этот первый и последний окоп всех эксплуататоров народного труда, эту тюрьму и извечный работный дом, который, неся на своем фасаде эти два роковых и обманчивых слова: религия и родина, под предлогом того и другого всегда душил развитие народной жизни и приговорил миллионы обездоленных влачить опустившееся, рабское, нищенское существование ради высшей цивилизации, свободы и благополучия нескольких привилегированных меньшинств. Позитивные политики, радикалы взявшиеся за социализм, доктринерские и авторитарные коммунисты или государственные социалисты, вы не хотите разрушить эту тюрьму; вы хотите ее только реформировать, улучшить ее конституционными средствами и тем, что именно вы называете законной агитацией; вы хотите лишь ее расширить, и воображаете, что, когда вы вырежете на ее фасаде, вместо отныне пустых слов "религия" и "политическая родина", два других таких же обманчивых слова: народное государство, вы превратите ее в сносное и удобное жилище для народных масс, которые останутся там заключенными и лишенными всего, как и сейчас, в своей прежней тюрьме! И, удивительная вещь! Вы претендуете на то, что народ предложит вам свою сильную руку, чтобы воздвигнуть эту новую тюрьму для себя самого!
Итак, мы не разделяем ни ваших надежд, ни ваших желаний, ни ваших расчетов, ни ваших иллюзий! Мы считаем, что народным массам всех стран Европы, не исключая славян, и любому из народов, заключенных сейчас в этой злополучной всероссийской империи, надоело их вечное заточение, и что они больше не хотят ни руководящих тюремщиков, ни благотворителей, ни какой-либо тюрьмы. Мы видим, как повсюду они требуют себе свободы, яркого солнца, свежего воздуха; и вместе с ними, в противоположность вам, мы во весь голос требуем не реформы, но уничтожения всех тюрем: отмены государства, всех государств. Такова единственная цель политики Интернационала, так как мы ее понимаем, так как ее чувствует и требует инстинкт пролетариата всех стран, не исключая, разумеется, пролетариат Германии. Как вы прекрасно видите, это исключительно негативная политика и, если я осмелюсь так выразиться, это политика уничтожения, а не политической перестройки; это всемирное разрушение политического мира, то есть всей организованной системы господства и эксплуатации.
В этом смысле, но только в этом смысле, мы никогда не прекращали рекомендовать Интернационалу уделять большое внимание политическому вопросу.