Михайлович дал Гене ключ:
— Все что нужно внутри. Приступайте. Кушать принесут по расписанию.
Сергей Михайлович повернулся и зашагал к основной базе.
— Мне нужно держать марку… — ворчливо перекривлял его Леник. — Мы что, на бомжей похожи?
Стропила лежали возле сруба. Видно, что сделаны на совесть, но Гена не поленился, перемерял длину, шаг, угол. Внутри нашлось все необходимое, в том числе гвозди и шурупы всех размеров в достаточном количестве — Гентос зря переживал. Включились в работу. Никто не волынил, даже Леник. Работа шла споро, благо Гентос знал, что делать. Раскинули бревна, и к обеду уже три стропила возвышались на фоне яркого голубого неба.
Принесли похавать. Еда простецкая, с голодухи пойдет. Тем более, когда хорошо выложишься. Но какие были понты. А в итоге — картофельное пюре, по паре огурцов в придачу, цибуля и молоко. Вряд ли такое подавали гостям. На те боже, что нам не гоже. Ветер со стороны гостевых домиков донес запах шашлыков. Леник потемнел лицом. То же самое промелькнуло в душе у каждого — а где кухня, пальчики оближешь? Или Михайлович решил, что мы жрем одни сухари, а он, типа, праздник нам устроил? Жлоб он, вот и все.
— Хорошо, хоть не помои, — мрачно резюмировал Гена. — Зарплату нам платят каждый день, вот ее и отрабатываем. До шести часов сегодня, и хорош.
— Да не хрена я не буду впахивать за такое дерьмо! — возмутился Леник.
— Давай только без эксцессов. Гардей попросил, как личное одолжение. Подвести его хочешь?
После перерыва работали, особо не напрягаясь. Не халтурили, но и не гнали. Зачем жилы рвать? До конца дня, обозначенного Геной, успели выставить остальные стропила. Леник, больше не рассчитывая на хозяйское угощение, выпотрошил ссобойку, быстро перекусил и завалился в кабину — подремать. Гена ходил вокруг да около стройки, измерял, высчитывал, перемерял. Серега быстро умылся и нацепил чистую одежду из сменки.
— Вадим, — обратился он ко мне. — Есть одно дело, пойдешь со мной?
Еще спрашивает. Я тут же навострил уши. Запахло сверхъестественным. Похоже, дело из разряда того, чему он меня учил. Просто удивительно, в кои веки врываемся в заштатную деревню, в которую, возможно, больше и не приедем вовсе, а у него сразу находится дело. Как будто он их по запаху находит. Или будущее у него расписано по заранее составленному плану? Хотя нет, бред. Скорее всего, просто сама вселенная направляет наш путь. Как, в принципе, и у любого человека. Только у Сереги это выражается ярче. Как-никак, он со вселенной практически на ты.
Я тоже быстро умылся и переоделся.
Когда мы с ним вышли на трассу, Серега сказал:
— Вообще-то, нам нужно в Крапивню, деревня такая. Это не далеко. Пошли, пройдемся.
Нам повезло. Попутка доставила практически до самой деревни. Глядя на нее, я понял, о чем говорил Гентос. Старые, почерневшие от времени дома, замшелые крыши, покосившиеся заборы.
— А что ты хотел? — сказал Серега, угадав мои мысли. — Молодежь вся бежит из деревни, кидают своих стариков. Кто в Речицу, или Светлогорск, кто в Гомель. Некоторые до Минска добираются. Это рядом с городами жить можно, вроде нашей Гориводы. А здесь, вдали от всего… Молодым нужно расправлять крылья. Может и вернутся когда-нибудь, когда почувствуют связь с землей. Но, скорее всего, укоренятся в другом месте, где полюднее.
— Зато идеальное место для колдуна, — добавил он через несколько секунд. — Тишина и покой.
— Как на кладбище, — не мог не заметить я.
— Ага, — отозвался он. — Самое то.
Серега повел нас к одному из домов. Неужели тут еще кто-то живет? Серега открыл калитку, вошел. Не заперто, собаки нет. Он открыл дверь, ведущую в дом, тоже незапертую, и постучал о косяк.
— Тут-тук, есть кто дома?
Из глубины послышалось движение.
— Кто там? — спросила пожилая женщина, выходя на свет.
— Здравствуйте, Тихоновна. Это я, Сергей, помните?
— А то, как же, Сережа, помню, — сказал она, щуря мокрые глаза. — Какими судьбами? Пришел Андрея навестить?
— Так и есть. Как он там?
— Все так же. Мучается. Я уже все слезы выплакала. Я и в Москву его возила. Разводят руками, да и только. Ох-охо…
— Можно к нему? Со мной мой друг, Вадим.
— Чего же нельзя? Проходите… Возможно, он будет даже рад.
Мы последовали за ней. В комнате, куда мы пришли, было одно, распахнутое на распашку, окно. Никаких запахов нафталина или лекарств. Только свежий воздух. Вечернее солнце спускалось с другой стороны, ярко освещая деревья и соседние дома, зато в помещении стоял мягкий полумрак. Нарушая привычный деревенский уклад, у стены стояла современная больничная кровать, с винтами и рычагами. На ней лежал молодой мужчина, лет тридцати. В отличие от изнуренного раком мальчика из Пересвятого, парень не выглядел больным. Длинные, давно не мытые волосы закрывали розовые полные щеки.
— Андрюша, к тебе гости, — позвала его Тихоновна. — Помнишь Сергея? Он навещал тебя в больнице в Речице.
Парень немного повернул голову, посмотрел на нас пустыми глазами, и снова отвернулся.
— Я думаю, он узнал вас, — сказала женщина. — Это пока все, что мы можем. Доктора говорят, что со временем, возможно, станем двигаться больше. Из собеса, вот, выделили кровать импортную. Чтобы, значит, пролежней не было.
— Мы побудем с ним, можно?
— Посидите, посидите. Не часто у нас бывают гости.
Дождавшись, когда Тихоновна оставила нас с Андреем наедине, Сергей подошел к нему и сдвинул волосы в бок. На виске зияла вмятина размером с гусиное яйцо.
— Он получил ее в Москве, на шабашке, — объяснил Сергей. — Первый раз в жизни поехал туда денег подзаработать, а вернулся уже таким. Когда я встретил его, он даже головой не мог пошевелить. Доктора ничего не могут сделать. Кость смяла ткани мозга. Если попробовать оперировать, большой риск кровоизлияния, и привет. Шаман оказался бессилен что-либо сделать. Теперь посмотрим, на что способен колдун.
Нужно признаться, на наших занятиях Серега никогда не использовал колдунство. От слова никак. То ли берег мое самолюбие, то ли понимал, что все равно мне это не постичь. Поэтому, естественно я загорелся желанием посмотреть, как это работает.
— Представь, что ты чувствуешь, когда у тебя температура тридцать девять — сорок, — продолжил Сергей. — Не совсем бред, но чувство оторванной реальности. Он живет в этом постоянно. Мало того, что практически обездвижен, так еще и восприятие искажено. Даже не искажено, а разорвано. Кость передавила сложные нейронные каналы. Теперь вместо нормальной циркуляции сознания у него обрывки, формирующие циклы и петли. Память о предмете то появляется, то исчезает напрочь. Кроме реальных предметов он видит и слышит галлюцинации, кажущиеся реальностью.
— Ты сможешь ему помочь? — спросил я.
— Думаю, что смогу. Африканские колдуны умеют размягчать кости. Именно так они делают страшненькие бесформенные тотемы из голов своих врагов. Думаю размягчить кость не проблема. Но вот тянуть придется крайне медленно. Не только кость, но и ткань, слой за слоем, распрямляя пережатые ткани, сосуды, каналы. Чтобы нигде ничего не лопнуло, не порвалось. И все стало на свои места. Слава богу, мозг — мягкая ткань, и сдавлен был не то, чтобы очень. Думаю, ничего не атрофировалось. Пойду, поговорю с матерью. Надеюсь, даст добро.
Он ушел, затем, когда возвращался, я услышал:
— Боюсь, я единственный, кто может ему помочь. Нужно тянуть кость.
Тихоновна шла рядом и лишь всхлипывала.
— Но должен предупредить, я не уверен в результате. Ему может стать лучше, или ничего не изменится. Или он может умереть. Как видите, выбор простой, но очень тяжелый. Нужно уже что-то решать.
Женщина заплакала. Сергей молчал. Она еще немного всплакнула, и тихо сказала:
— Видит бог, и не даст соврать, Сережа, иногда появляются такие мысли. Чтобы боженька забрал его уже к себе и не мучил больше. Мой сынок столько страдает… Это просто невыносимо. Знаете, что… Если вы и правда можете его исцелить… То, давайте попробуем, с божьей помощью. И будь, что будет. Я бы все отдала, только бы он поправился. Жизнь свою, оставшиеся годы бы отдала, чтобы жил мой сынок, женился, деток, внуков родил. Если же боженька заберет моего Андрюшу… — ее голос сорвался. — Нет, не будем об этом. Я буду молиться, что бы все получилось.
Она еще раз всплакнула, подошла к сыну:
— Андрюша, сынок… Сергей хочет попробовать тебе помочь. Ты не против, сынок?
Андрей лежал не шевелясь.
— Пожалуйста, только не делайте ему больно, — тихо попросила она.
— Ну что ж. Не будем терять времени, его у нас и так мало, — бодро сказал Сергей. — Вы можете оставаться тут, только ничего не говорите. Не отвлекайте. Я буду сильно занят. Не спрашивайте меня ни о чем. Я все равно не услышу. А вот сыну своему повредить можете. И принесите, пожалуйста, воды, и побольше.
Тихоновна вышла и вернулась, неся полный стеклянный графин и чашку.
Одну чашку Сергей выпил сразу. Вторую налил и поставил у изголовья кровати. Он сел, располагаясь удобно, чуть позади за головой несчастного. Сергей положил руки ему на голову, принялся слегка вращать его голову круговыми движениями. Сказал коротко:
— Спи.
Андрей закрыл глаза.
— Все, — сказал Сергей, обращаясь к нам, — ни звука.
Одну руку он убрал, уперся о спинку кровати, вторую положил прямо на вмятину. Закрыл глаза. Я услышал шепот рядом с собой. Тихоновна сидела с закрытыми глазами, и тихонько молилась про себя. Часы отбивали секунды. Пять, десять минут. Ничего не происходит. Вот засада, это был самый длинный, самый скучный урок в моей жизни. Включая университетские годы. Тихоновна периодически перестает шептать, но потом начинает снова. Приблизительно через час, Сергей пошевелился и открыл глаза. Залпом выпил вторую чашку воды.
— Это еще не все, — хрипло сказал он, растирая ладони, — сидите, отлично идет.
Он положил руку на травму, и снова погрузился в нирвану. Еще час. Тик-так. Черт, наверное, все гвозди этого стула перевернулись, и впивались мне в пятую точку. Все были заняты делом — Серега лечил, Тихоновна молилась. Только я мучался от безделья. Наконец, догадавшись, я достал телефон, и, отключив звук, погрузился в компьютерную игру.