— Пфф… Все — прохрипел Сергей, открывая глаза. — На сегодня, все.
— Как…? — нервно спросила женщина, прекратив молиться.
— Спит Андрей. Пусть отдыхает, — сказал Сергей, его голос понемногу восстанавливался. — Где-то на треть вытянул.
И правда, мало того, что глубина вмятины заметно уменьшилась, так и сама она, кажись, стала меньше по диаметру.
Тихоновна плакала. Однако Серега не стал ожидать. Быстро попрощался, сославшись на усталость. Пообещал, что завтра продолжим.
Смеркалось. Мы шли вдоль дороги. Серега рассказывал мне то, что осталось за кадром.
— Представь себе рассыпанное просо. Собираешь его по крупинке, и конца и края нет. И отвлечься нельзя. Напряжение дикое. И все чешется. Знаешь, как возвращается чувствительность, как бывает, когда отсидишь ногу, а потом встаешь? Зато когда освобождаешь сосуд, чувствуешь, как через него, чуть ли не с журчанием, начинает бить кровь… Фу, ну и вымотался я!
Сзади нас догнал припозднившийся грузовик. Водитель сжалился над двумя путниками, тормознул на обочине. Через несколько минут мы уже были в лагере.
Первое, что я увидел, был Леник, сидящий на перевернутом ящике и уплетающий шашлыки.
— Беру свои слова обратно, — промычал он с забитым ртом. — Хозяин — мировой мужик.
Он поднял большой палец, продолжил:
— Видать, раздал люлей за то недоразумение за обедом. Вечером принесли тушенные куриные ножки, одна в одну. И заливное! Заливное, мать его, прикиньте! А потом вот, шашлыкасы.
— И ты все никак торбу не набьешь? — спросил Сергей.
— Свои я давно уже съел. Это ваши. Пришлось охранять, чтобы ни одна падла не стянула.
— А сам чего тогда жрешь?
— Это штрафные, за опоздание.
— Отдай сюда, — Сергей забрал оставшиеся шампура, разделил поровну, половину протянул мне. — Где ночевать-то будем?
— В деревне, у деда одного. Все уже договорено.
Гентоса нашли возле сруба. Тот складывал инструменты и материалы в помещение. Тут же нас дожидалась кастрюля с остатками ужина.
— Было еще заливное. Как наш холодец, только по-французски, — сказал Гена. — Но сильно оно нежное. Вы же свалили куда-то с концами. Пришлось с Леником разделить, чтобы не растаяло.
— Ну что, готовы? — спросил он, закрывая дверь на ключ.
— Поехали, — ответил я за всех.
Дом, где мы остановились, был просторный. В семье, когда-то жившей здесь, по старому укладу было много детишек. Дети выросли и разъехались. А кровати так и остались стоять в ряд вдоль стены. Обычные, с железными сетками. Заботливо заправлены. Возле каждой на стене висит палас.
Серега завалился в койку, не раздеваясь, и практически сразу отрубился. Засыпая, я услышал голос Леника:
— Ушатый?!
— Что? — отозвался тот.
— Спокойной ночи.
— Иди ты на!..
Мои губы разъехались в улыбке даже сквозь сон.
Утром проснулись с первыми петухами. Умылись, перекусили с узелков, и вперед — на работу. Леник уже не хандрил, и рвался в бой, предвкушая вечернее угощение. Доски били споро, и к обеду вся обрешетка уже была готова. Бывало, кто-то из нас промахивался по шляпке, попадая по пальцу, и вся округа окрашивалась смачным, первосортным матом. Леник сидел ниже нас, и без умолку обсуждал своих соседей и знакомых.
— Шаман, Юпитер, вы че, не в курсе, откуда у Вальта такая кличка — Валет?
— Валет, как валет, — ответил Сергей. — Таких Валетов в каждой деревне вагон и маленькая тележка, а в городе — в каждом районе.
— Не-а, — протянул Леник, — наш Валет особенный. Ушатый, расскажи!
Гентос вскинул молоток, сделал вид, что прицеливается в озорника. Затем передумал, взял гвоздь и начал забивать.
— Что там рассказывать, — произнес он, заколотив гвоздь по самую шляпку. — Была у него собака, по кличке Валет. Как Вальта самого тогда звали, я уже и не помню. Он как раз привычку взял, бухать с одним бомжем. Неделями с запоя не вылезали. Наши иногда подкармливали бедную псину, чтоб совсем не околела за таким хозяином-то. Ну и прихожу как-то раз я, и несу с собой пайку. Нет собаки. Из логова вылезает Валет. Бледный, тощий, облезлый. Трясется, как чухонец. «Слышь», — говорю, — «где собака»?
Он мне в ответ, тихо так:
— Съели…
— Жесть… — произнес я.
— Изверги, собачку-то по что? — вторил мне Сергей.
Лишь Леник залился ярким, непринужденным смехом.
— О-о-о! — резко закудахтал он и взлетел на самый конек. Мы проследили за его взглядом. Отсюда открывался отличный вид на основную базу. Во двор в этот момент высыпали молодые люди, в основном девчонки. В купальниках, пойдут плавать и загорать, благо база стоит на самом берегу Березины. Берег действительно красивый. Неестественно красивый, я бы сказал. Скорее всего, тут тоже поработали человеческие руки.
— Гы… — выдохнул Леник и вытащил бинокль.
— Леник, ты чертов ублюдок! Ты откуда бинокль достал? — разразился Гентос. Он даже покраснел от возмущения. — Ты, что, с самой Речицы его тащил?
— А то, — ответил тот, не отрывая бинокль от глаз. На лице улыбка, словно у шерифа при виде индейцев. — В прошлый раз, когда в Милограде колупались, такие кральки были… А ни посмотреть, ни потрогать.
— Тебе своих баб мало?
— Так то наши. А здеся городские неженки. Хотя посмотреть есть на что. Ух… какая грудь.
— Где? — Гена выхватил бинокль. — Ого, а посмотри какая жопа у той…
Мы с Серегой оставили их на крыше обсуждать женские прелести, а сами спустились вниз немного перекусить. Ясно, что это надолго. Пока девчата не скроются с глаз — работа остановилась. Те, как раз, пошли купаться, тем самым прибавив восторга на нашей крыше.
Полчаса мы с Серегой балдели в полуденной сиесте, наслаждаясь подвернувшейся возможностью поваляться в тени. Гомон на крыше прекратился, Леник чуть ли не кубарем скатился вниз. Гентос спустился следом за ним.
— Что так быстро? — спросил я, — девки по домам разошлись?
— Да не, загорают еще. Наш юнга в бинокль обед засек. Уже несут.
Сегодня кормежка была гораздо лучше. Холодничок приятно зашел в такую жару. Затем была картошка, запеченная в горшках вперемешку с тушенкой. Да еще и вприкуску с салатом из огурцов, зелени, перца и помидоров. И, наконец, колдунцы, подтушенные со сметаной. Мм, пальчики оближешь.
После обеда Леник ходил, поглаживая пузо, и приговаривал:
— Это сказка. Это просто рай…
К работе вернулись только через час. До этого просто валялись, позволяя организму растерзать каждый кусочек съеденных деликатесов. Девчата уже ушли, и нам снова ничего не мешало. Работали ударными темпами. Раскатывали рубероид, и тут же били латы и крепили металлочерепицу. Но к вечеру стало ясно, что в любом случае придется оставаться еще на одну ночь. Нужно подшить фронтоны и установить сливы. Гена, прикинул, понял, что не успеем, скомандовал отбой.
Мы сходили на речку, искупались, смывая грязь и пот. Переоделись в чистое. Сергей попросил Гену подбросить нас до Крапивни.
— Что вы там забыли?
— Работа на общественных началах. Заботимся о сирых и больных.
— Я вас на нашей работе мало, что ли, загрузил? Ну, дело ваше. Хотя, Шаман, ты, наверное, еще больший псих, чем я думал. Еще и Юпитера туда же. Испортишь человека.
— Так подвезешь, нет?
— Ну, поехали, подвезу. Коли не шутишь.
Уже в деревне, вылезая из кабины, Серега попросил:
— Как освободимся, я звякну. Заберешь нас, ладно?
— И оставить Леника одного? Потом фонари побьешь, искавши.
— Так ты дай ему че пожрать, как раз успеешь.
Гентос захлопнул дверь, заложил крутой разворот и помчался назад.
— Серега, может, все-таки надо было на попутке? Гентос явно не в духе.
— Не стоит. Думаешь, вчера грузовик просто так остановился? Как же, держи карман шире. Спокойно промчался бы мимо, оставив нас глотать пыль из-под колес. Он остановился потому, что я приказал. Но больше так не хочу. Есть в этом что-то черное, греховное.
Тихоновна встретила нас в слезах.
— Сережа, это просто чудо какое-то. Он уже больше шевелится. Несколько раз звал — «мама». Но сейчас он почти постоянно кричит. Мычит что-то непонятное. У меня прямо сердце разрывается, не могу слушать его крик. Уже два раза капли принимала. Все ждала, когда вы придете. Несколько раз собиралась скорую вызывать, но не решилась.
— Он и раньше кричал, просто вы не слышали, — ответил Сергей. — Ну вот, я здесь. Давайте, что ли, продолжим?
Андрей лежал на кровати, беспокойно крутился и мычал. Порой переходил на крик. Сергей привычными движениями погрузил его в сон. Он попросил воды. Тихоновна принесла две чашки и опустилась на стул, а я присел на тумбочку рядом с выходом.
— Его мозг цел, а вот мышцы и жилы закостенели за несколько лет. Частично атрофировались. Даже если все получится, он не сможет ходить первое время. Я, конечно, помогу, но несколько месяцев придется только на костылях, — сказал Сергей, обращаясь к матери парня.
— Дай бог, чтобы все получилось, — прошептала Тихоновна. Она закрыла глаза, принялась молиться. Сергей сел поудобнее, положил руку на травму и погрузился в нирвану. Я тихонько поднялся, и пошел отдыхать. Пару часов у меня есть. Прошелся по владениям. Огороды большие, но совершенно пустые. Одна-две посаженных грядок у соседей выдавали наличие жизни. Я сорвал пару огурков, попробовал вишен с соседского дерева. Кисляк, не зрелые еще. Помаявшись так, я вернулся в дом. Пересмотрел фотографии, и убивал оставшееся время, лежа на диване и почитывая старые, еще советские журналы. Да, была эпоха. Как же все изменилось с тех пор.
Здесь меня нашел Сергей.
— Спасибо, — сказал он.
— За что? — удивился я.
— За то, что оставил. А если бы мне понадобилась помощь?
— А чем я могу тебе помочь? Тут все в твоих руках. Я здесь просто как наблюдатель.
— Ну и это полезно. Ты ж вроде тоже колдунство хотел? Смотри, учись.
— Серега, помилуй. Два часа ничегонеделанья жопой на стуле. Я в прошлый раз чуть выдержал.