— То есть как, уничтожается? Полностью, что ли? По настоящему, как смерть?
— Именно.
— Жесть… А у нас столько людей убивают сами себя.
— Угу, веселого мало. Более того, человек, умерший от последствий пьянства и курения, тоже может с натяжкой считаться самоубийцей. Не знаю, что решат там наверху. Но квасят у нас безбожно, сам знаешь.
— В смысле, поясни?
— Алкоголь — это яд, убивающий медленно. Клетку за клеткой. Как вода точит камень, он разлагает печень, мозг, сердце. Например, умирает пьяница от цирроза. Годами он травил себя. Травил, травил, пока не помер. Самоубийца.
Лишь в одном случае самоубийство не считается таковым — когда человек отдает жизнь за други своя. Посол, кусающий ампулу с ядом, чтобы не выдать секреты под пыткой. Солдат, бросающийся грудью на амбразуру. Простой человек, спасающий тонущих подростов из реки. Все они хотят жить, и отдают свои жизни вынужденно. Это не самоубийство. Это жертва. А жертва — дело богоугодное. Она списывает многие грехи.
Так что, — сказал, приподнимаясь, Сергей, — если уж совсем невмоготу стало, дуй в горячую точку. Выбирай правую сторону, автомат в зубы, а дальше уж как повезет. Быстро научишься ценить каждую минуту. А помрешь, так хоть душу пожалеешь.
Он спрыгнул на землю. Я собрал остатки еды, засунул блокнот и ручку в котомку, и спустился вслед за ним. Солнце нависло над деревьями и уже не печет. Потянуло прохладой. Трактора уже свинтили, пролысив дальний конец поля почти до середины.
Мы вернулись на тропинку. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь листву и красили красными пятнами стволы с другой стороны дорожки.
— Есть у меня одно предположение, — произнес Сергей. — Существует небольшая вероятность, что колдунство — это трансформированная, чудом прошмыгнувшая к нам душа самоубийцы, что прячется здесь от гнева Господня. Уж очень оно боится покидать даже не наш мир, а просто людские тела. Смертельно боится. Увы, я не могу этого утверждать. Ни душа, ни колдунство ничего не говорят мне на этот счет.
Сергей снова погрузился в молчание. Несколько минут мы шли домой, сохраняя безмолвие. Сегодня я получил достаточно много интересной информации. Слишком много. Знание перекручено у меня в голове. Уйдет уйма времени, чтобы осмыслить, понять и осознать многие моменты. Сейчас хоть бы правильно все записать. Быстрей бы придти домой.
— Вадим, — нарушил Сергей молчание, — то, что я рассказал тебе, предназначено только для твоих ушей. Не стоит включать данную тему в книгу.
— Почему?
— Потому, что это бесполезное знание. На хлеб не намажешь и никак не приспособишь. Процессы тонкого мира идут своим чередом, и то, как мы их воспринимаем, ничего не меняет в нашей жизни. Знаешь ты, как все работает или нет, это абсолютно ничего не изменит. А вот своих будущих читателей можешь сильно обидеть.
— Как? Наоборот, то, что ты рассказал ужасно интересно. Если меня зацепило, понравится и другим.
— Нет. Возможно, единицам. Но… Люди стойки в своих заблуждениях. То, что ты принесешь им — ересь, с их точки зрения. Отгребешь кучу шишек и проклятий на свою голову, и ничего не получишь взамен. Подумай, стоит ли обижать людей?
— Звучит разумно. Обещаю подумать, — согласился я. — Но материал хорош, очень хорош!
Остаток пути мы прошли в тишине. Весь вечер я корпел, восстанавливая наш разговор. Затем полночи не мог заснуть. Все думал, включать его в книгу или нет. Наконец, принял решение. Мир уже достаточно полон всякой чепухи. Люди уже настолько привыкли, что им трахают мозг, что нарастили от-такенную шкуру. Ничего, не убудет. Основная масса просто отнесется к нему, как к очередному бреду умалишенного. Так же, как и я воспринимал Серегу поначалу. Пусть. Я включу этот разговор в книгу именно для единиц, кто родился с альтернативным мышлением. Детей индиго. Для тех, кому надоело скидывать лапшу с ушей, навязываемую с детства. Для тех, кого не устраивают принятые рамки. Для тех, кому остался последний шаг. Для всех них я открываю дверь. Или окно.
С этой мыслью я, наконец, отрубился.
Несколько дней мы продолжали работать как проклятые. С каждым днем выходные становились все ближе. Все чаще Ася занимала мои мысли. Хочется, чтобы она поскорее приехала.
В пятницу вечером мы отдыхали после тяжелого дня. Мои мысли были заняты Асей. Зазвонил телефон, лежавший на столе. Я протянул, было, руку, но тут же отдернул:
— Не хочу его брать, — сказал я Сергею. — Мне страшно… Что это?
Он посмотрел на меня. Во взгляде читалась грусть:
— Беда…
— Я не буду его брать… Нет!
Сергей поднял трубку, прислонил к уху. Грусть в глазах сменилась жалостью. Еле слышно он произнес:
— Твоя мама умерла.
Потолок обрушился на меня.
Остальное я помню не очень отчетливо. Память словно разорвана на лоскутки. Помню, как бегал среди деревьев и кричал, как резаный. Помню, как стоял в квартире, а вокруг суетились и лопотали соседи. Каждый интересовался, как я себя чувствую. А я лишь мычал в ответ. Помню, как внесли гроб. Приехала Ася, и, плача, кинулась мне в объятия:
— Милый, я примчалась, как только узнала…
Помню, я рыдал как младенец, стоя на коленях у мамы. Целовал каждый ее пальчик. Как же раздражают эти клише: «Бог дал, бог взял…» Пустые слова, почти как оскорбление, когда у тебя в душе такая боль. Лишь спустя время, когда отпускает, понимаешь, что каждый тоже переживает, по-своему. Все мы под богом ходим.
Чуть позже приехала старшая сестра с мужем. Из Полоцка путь неблизкий. Огромная благодарность ей и всем тем, кто взял хлопоты на себя — я был не в состоянии что-либо делать. И Сергею. Все сложное время он был рядом со мной. Вечером я вышел в другую комнату — отдохнуть. Серега был там. Больше никого.
— Ты ведь не просто так завел тему про бога и ангелов, да? — спросил я его. — Ты знал, что произойдет?
— Я чувствовал приближение беды. Но не знал, что именно будет.
— Думал, сможет меня утешить?
Он покачал головой. Глаза теплые, грустные.
— Сейчас вряд ли… Возможно, со временем будет легче принять.
Он сделал паузу, затем обратился ко мне:
— Вадим, загляни, пожалуйста, сейчас внутрь себя. Обрати внимание, там есть часть тебя. Холодная и расчетливая. Она сидит среди бушующего моря муки и горя и, словно ее это не касается, все подмечает, анализирует, наблюдает. Видишь? Ты прости, что я вернулся к обучению в такой момент. Просто увидеть ее можно только так. В минуты сильнейших страданий…
— Что это? — перебил я его. Мне даже вглядываться не пришлось. Я уже приметил этого червячка.
— Это, мой друг, и есть душа. Она никогда не болит.
— Это, душа?!. — изумленно переспросил я.
— Именно.
— А что ж тогда разрывается внутри меня? Что рвет меня напополам?
— Это, брат, страдает твое сердце. Плоть, рожденная от плоти, чувствует потерю. А душе глубоко плевать, как на свое собственное тело, так и на тела близких. Для нее и смерти-то не существует. Когда закончится бал, она просто скинет временный костюмчик и отправится восвояси.
— Понятно, — протянул я. На несколько секунд я отвлекся и боль приутихла. Но теперь она возвращалась с новой силой. — Как же больно, черт побери!..
— Я могу помочь, облегчить боль, — предложил Сергей.
— Как?
— Колдунство. Я приглушу все эмоции, — он протянул руку к моей голове. — Боль пройдет. Как, впрочем, и остальные чувства — горечь, печаль, любовь, нежность, теплота. Как сквозь вату. Временно, ненадолго.
— Не надо, — я отвел его руку в сторону. — Не сейчас. Чуть позже. Хочу быть с мамой до конца.
Он понимающе кивнул:
— Хорошо.
На поминках, после похорон, помимо тех, кто знал маму пришли и мои мужики работы. На удивление, ни Леник, ни Валет не бухали. Все выпили по одной рюмке, затем Гена вытащил из нагрудного кармана смятые купюры, протянул со словами:
— Вот, мы с мужиками скинулись, держи. Очень жаль твою маму. Пусть земля ей будет пухом.
Они собрались уходить, когда вдруг Гена развернулся и сказал:
— Ах да, чуть не забыл. Гардей, хоть и не смог сам приехать, просил передать, что у тебя есть законные три дня выходных. Заканчивай свои дела, и возвращайся к нам. Работа — лучшее лекарство для таких ран.
Понедельник я пробыл с сестрой, а во вторник вернулся в Гориводу. Гена, разумеется, прав, нужно отвлечься.
Серега встретил меня с порога.
— Привет, друже. Проходи. Как себя чувствуешь? — участливо спросил он.
— Хреново. Но держусь понемногу, — сказал я, и направился в свою комнату.
— Стой! — осадил меня резкий восклик моего наставника. Я застыл, как вкопанный. Он подошел, внимательно осмотрел. Пару раз обошел вокруг.
— Так я и думал, — произнес он у меня за спиной. — Присоска.
— Чего? — не врубился я, поворачиваясь к нему.
— Стой-стой, — сказал он уже помягче, возвращая меня назад. — Не дергайся, сейчас сниму.
Сергей пошуровал у меня за спиной и отошел. Рука согнута, кулак будто бы что-то сжимает.
— Серега, что это?
— Боковым зрением посмотри.
Я скосил глаза и заметил еле заметные подергивания в воздухе, возле его пальцев.
— Присоска, — повторил Сергей. — Довольно часто встречается.
— Не понял, — удивился я. — Что это за тварь?
— Это не тварь. Тварь на другом конце сидит. Ты, наверное, в курсе про энерговампиризм и энерговампиров, — ответил Сергей. Он вращал руками, словно откручивая змее голову.
— Угу.
— Так вот, все так и есть. Люди могут сосать энергию у других людей. Разово и не всю. Достаточно нахамить, вывести человека из себя, чтобы хапнуть его энергию. Обычно этим дело и ограничивается. Кровососа и жертву больше ничего не связывает.
Но есть определенный пласт людей, которые живут за счет воровства жизни других. Это, как правило, люди очень преклонного возраста. Каверзные такие дедки и бабки. Вечно злые. Ты им ничего не сделал, а они на тебя волком смотрят.
Понимаешь, у обычного человека со временем жизненных сил становится все меньше и меньше. Ребенок бегает не останавливаясь, раздетый — ему все нипочем. А старики чуть ходят, вечно мерзнут в тулупах. Даже летом. Энерговампиры тоже люди, тоже стареют. И им нужно все больше и больше энергии. Обычное хамство их уже не удовлетворяет и в ход идут такие вот присоски.