— Тут-тук, — постучал в дверной косяк Сергей. Он вошел в комнату, и еще возле дверей спросил:
— Как там наш больной? — прищурив глаз, критически меня оглядел. — Я смотрю, выздоровел! Цвет лица — розовый, температура в норме. Ну, все путем, не вешай нос!
— У тебя чай точно без наркоты? — спросил я его. — А то, как-то мне вообще классно.
— Конечно, без наркоты, — обиделся он. — Я и наркотики — вещи не совместимые. Обычные легальные травки, собранные в нужное время в нужном месте. И правильно приготовленные.
Он снова присел рядом со мной.
— Насколько я понимаю, твоя хандра связана со страхом вечности. И страхом одиночества. Ты приостановился на минуту. Оглянулся назад, и испугался, что потеряешь все это. Ведь мы оставляем и много хорошего. В том числе и родственные связи. А каждый из нас хочет быть со своим родом. Хочешь, я расскажу тебе, что такое род?
Его заботливые глаза смотрели с вопросом. Я кивнул.
— В каждом из нас с самого детства сидит подсознательное желание совершить что-нибудь этакое. Чего-то достичь в жизни. А лучше совершить что-нибудь великое, подвиг. Не для того, чтобы быть лучше других, нет. А потому, что мы — дети бога. В каждом из нас капля творца.
Но не каждому это удается. Наиболее часто человек, уже на закате жизни, оглядывается назад. И понимает, что прожил, в общем-то, скучную, однообразную, ничем не примечательную жизнь. Вспомнить особо нечего. И поздно уже что-то менять. Единственное, чего он по-настоящему добился в жизни — это его дети. Понимаешь, его дети, его продолжение, могут сделать то, что он не сумел. С надеждой человек перекладывает ответственность за совершение подвига на плечи своих детей. А те, в свою очередь — на плечи своих. Получается цепочка. Это и есть род.
Род может быть коротким, может быть длинным. Чем длинней род, тем больше ноша на плечах потомков. И эти плечики побаливают. Род завершается, если потомок совершит подвиг, или сделает что-нибудь достойное подвига. Надежды дедов полностью оправдываются, и они спокойно могут отдыхать в вирыи.
— В раю? — вставил я.
— Не хочу прибегать к конкретным понятиям. Мы уже это проходили. Пусть будет абстрактное — вирый. Так о чем это я? — он потер лоб. — Ах да… Может быть такое, что человек погиб, совершая подвиг, и не оставил после себя потомства. Ничего страшного, ведь его род успешно завершился. Мы не для жизни на Земле живем. Гораздо хуже, когда последний в роду человек умирает, не оставив после себя детей, и не совершив ничего особенного. Такой род прерывается. Происходит крушение надежд поколений, которые, получается, впустую прожили жизнь.
— А что предки?
— Ревут и зубами срежечут. О, ты бы слышал их стенания!
— Слава богу, у меня сын есть. Если вдруг не выпадет на мою долю ничегошеньки Великого, он сможет попытаться.
— Но я думаю, ты и так сделал многое. Ты выходил за границы нашего мира. Это то же самое, что на орбиту слетать. Я думаю, что твой род завершиться вместе с тобой.
— Эй-ей! Я еще не собираюсь помирать!
— А я и не говорил, что это случится скоро. Просто ты уже стал последним звеном своего рода. А твой сын станет основателем нового.
Сергей поднялся.
— Ладно, отдыхай, — сказал он, — хватит мне тебя грузить. Тебе поправляться нужно.
— Сергей, ты меня никогда не грузишь. Я всегда рад, когда ты рассказываешь мне что-нибудь новенькое. Из мира необычного.
— Но все равно, отдыхай. На этих выходных занятий не будет, — сказал он и вышел из комнаты.
Хоть Серега и отменил занятия, я все выходные провел с пользой — штудировал и упорядочивал свои записи. Кое-что подправлял, дописывал. Увесистая получилась кипа листочков. Болезнь больше меня не беспокоила, да и мысли об Асе куда-то улетучились. Вот так надо забивать!
В понедельник поднялся, как огурчик. Окатил себя водой, просмотрел свою рукопись и, насвистывая, пошел на работу. Серега догнал меня на пол пути.
— Э, дружбан! Что это ты как метеор сегодня?
— Не метеор, а Юпитер! Самочувствие отличное! Настроение отличное! Готов к труду и обороне. Серега, не знаю, что там было у тебя в чашке, но — спасибо.
— Да не за что. Сбор как сбор. Я думаю, возможно, плацебо сработало.
— Вот его в следующий раз и заваривай!
— Хорошо, — засмеялся Сергей.
Однако на станции дела обстояли совсем не радужные. Едва мы зашли на мол, на глаза попались наши коллеги, сидящие на лавочке. За версту видно мрачные и унылые лица.
— Что случилось? — спросил, подойдя к ним, Сергей.
— Не слышал? Закрывают нас, — ответил Сивый и швырнул в сторону бычок.
— Как, закрывают?
— А так. Все. Адью!
— Где Гард?
— Внутри, где же еще? Рвет и мечет.
— Икру мечет, — перефразировал его Леник, но никто не засмеялся.
Внутри царил беспорядок. Перевернутые столы, разбросанные по всему полу бумаги, опрокинутые стулья. Гена встретил нас у входа. Гардея я заприметил не сразу. Он стоял на коленях, сгорбившись у покосившегося бюро. Выгребал бумаги, быстро просматривал, и кидал в кучу перед собой. Его широкие плечи судорожно подрагивали. Тяжело видеть сильного человека, у которого вырвали почву из-под ног.
— Гребанные чинодралы… Гопота в креслах… — бормотал он.
— Не переживай, Викторович. Все наладится, найдем мы тебе место, — пробовал утешить его Гентос.
— Я работал, несмотря ни на что, — зычным голосом продолжал Гардей, не замечая ни Гену, ни нас. — Иногда даже в убыток себе. Платил сумасшедшие налоги… Все эти поборы… Посевная, уборочная. Дай, дай… Дай! Но платил. Зачем было забирать у меня мои деляночки?.. Мои делянки!
Он повернулся к нам. Рукой закрыл глаза на красном, мокром от пота или слез лице. Огромная пятерня сдвинула очки в сторону.
— Взамен нам дают другие, — сказал Гена. Наконец, Гардей обратил на него внимание. Он посмотрел на Гентоса как на полоумного, и сказал:
— То дерьмо, которое и даром никому не нужно? Эти имеешь ввиду? Нет, спасибо.
— Что будешь делать, Викторович? — спросил Сергей.
— Отдам базу по себестоимости своему знакомому. Все разом. Пусть закрывает, или крутится, как хочет, — Гардей начал приходить в себя.
— Так у нас леса готового вагон и маленькая тележка. Зачем столько денег терять? Продайте его по нормальной цене.
— Это все время. Не хочу его терять. Время — деньги. Мне еще нужно успеть до зимы закрепиться на новом месте. Нет уж. Пусть новый владелец хвосты подчищает.
— Куда думаешь рвануть, Викторович? — спросил Гена.
— Туда, где много леса. У жены есть выход на Канаду. Попробует там. А я двину на Россию. Там леса много. Гораздо больше, чем желающих приложить руки. И налоги божеские — всего тринадцать процентов! Попробуем. Где лучше, там и останемся. Ладно, айда во двор. Сразу всем объявлю.
Он взял сумку, и направился во двор. Мы вышли следом за ним.
— Итак, — обратился он к собравшимся. — Все, наверное, уже в курсе, что мы закрываемся. Так что сегодня ваш последний рабочий день у меня. Завтра здесь уже будет новый хозяин. Кто желает, можете обратиться к нему по поводу работы. Я думаю, не откажет. На сегодня можете быть свободны. Сделайте себе выходной. Вот здесь ваша зарплата, и еще кое-что в придачу, в благодарность за службу.
Он достал из сумки подписанные конверты, и принялся кидать нам в руки.
— Мама-миа, — протянул Леник, заглянув в свой. — Вот это благодарствую! Дай бог вам, Юрий Викторович, здоровья. Кстати, а обед сегодня будет?
— Да вроде должен быть еще, — ответил Гард.
— Ну, тогда я, пожалуй, здесь еще малость потусуюсь.
Сергей сунул свой конверт в карман, не заглядывая внутрь. Я сделал так же.
Несмотря на то, что Гардей отпустил нас, никто не собирался уходить. Оно и понятно. За все время мы стали единой семьей, и сегодня наш последний день вместе. Завтра кто-то придет на мол, кто-то нет. Только сейчас я понял, насколько дороги мне стали каждый из них. Мы сидели в вагончике тесным кругом и болтали без умолку. Такого веселья и панибратства не было ни разу за все время работы у Гарда.
Пронзительный гудок известил нас, что обед прибыл по расписанию. Против обыкновения, Леник не ринулся сломя голову наружу. Задумчиво глядя на нас, он предложил:
— Мужики, а давайте вечером соберемся у костра.
— И без бухла, — дополнил кто-то.
— Согласен. Один вечер я потерплю.
— А чего ждать, — сказал Сергей. — Давайте уж сразу, после обеда.
— Идет.
— Заметано.
Обед был просто шикарный. Матрона Павловна была уже в курсе, и постаралась на славу. Всего понемногу — сборная солянка. Запеченные крылышки, жареное мясо на косточке. Несколько салатов, включая праздничный — оливье. Тушенная со специями картошечка и малосольные маленькие корнишоны. И пирог, куда Павловна не пожалела повидла, на сладкое.
— Словно последний ужин приговоренного, — набитым ртом прогудел Леник.
— Ешь. Смотри, не подавись, — ответила Павловна.
— Ага, счас. Только спросить хочу, — не унимался тот, — Павловна, подкинь до деревни, а?
— Подкину, ежели молчать будешь.
— Все молчу, — быстро заткнулся Леник.
После обеда мы вымыли посуду в песке. Серега поставил ее на привычное место. Немного задержался, перед тем, как покинуть вагончик.
— Прощайте, мои дорогие вилки и ложки. Прощай, моя дорогая миска. И вы, стулья, прощайте. И ты, диван. Вы служили мне верой и правдой, как и многим другим до меня. Так же верно служите тем, кто будет после меня.
Он еще раз обвел помещение глазами и вышел. Со стороны это могло показаться странным, но я его понимал. Я чувствовал то же самое, просто Сергей выразил все словами. Но стало ясно, Серега не собирается оставаться.
Павловна собрала клунки в ведро. Завела своего железного монстра, и крикнула Ленику:
— Поехали, Станислав!
— Станислав? — спросил я, когда Леник отошел достаточно далеко.
— Его так зовут, — ответил Валет.
— Хм, а Леник тогда каким боком?