— Превосходно. Ваша история просто великолепна.
Я вспыхнул:
— Вы мне не верите?
— Скажем так: процентов на восемьдесят. Но в вашем рассказе нужно много чего проверять, а то и доказывать. То, что вы сами называете доказательствами, — это все несерьезно. Каракули какого-то цыгана, заключение монахини, не имеющей медицинского образования, и отдельно взятый алмаз не представляют собой веских доказательств. Что же до вашей кассеты, то мы ее, конечно, прослушаем. Однако вам, вероятно, известно, что подобного рода документы не принимаются в суде. Остается только возможность получить показания Нильса ван Доттена, вашего южноафриканского геолога.
Внезапно я испытал острое желание разбить очки на носу маленького полицейского. Но в душе я все же восхитился хладнокровием австрийца. Повествование о моих приключениях могло бы ошарашить любого слушателя — а Риккель продолжал спокойно оценивать, взвешивать, обдумывать каждое слово из моей истории. Офицер продолжал:
— В любом случае я благодарен вам, Антиош. Вы прояснили многое из того, что беспокоило нас довольно давно. Убийство Дюма нас не слишком удивило, потому что наши службы уже по меньшей мере два года подозревали о существовании канала контрабанды, и у них имелись на то веские основания. Нам были знакомы имена Макса Бёма, Эрве Дюма, Отто Кифера, Нильса ван Доттена. Мы знали географические границы их сети: треугольник Европа — Центральная Африка — Южная Африка. Но нам не хватало главного: мы не знали, кто осуществляет транспортировку, а значит, ничего не могли доказать. Уже два года фигуранты находились под наблюдением. Ни один из них не перемещался по маршруту перевозки алмазов. Теперь, благодаря вам, нам стало известно, что они использовали птиц. Это могло бы показаться чем-то из ряда вон выходящим, но, поверьте, мне доводилось видеть и не такое. Поздравляю вас, Антиош. Вам не занимать упорства и отваги. Если вам когда-нибудь надоест заниматься вашими аистами, обязательно разыщите меня: у меня всегда найдется для вас работа.
Такой поворот дела поверг меня в полную растерянность.
— И… это все?
— Конечно, нет. На этом наши встречи только начинаются. Завтра мы все запротоколируем и подпишем. Следователю тоже нужно будет с вами поговорить. Возможно, ваши показания позволят отправить Сару Габбор в Израиль, где она и будет ожидать судебного процесса. Вы даже не представляете себе, как жаждут преступники снять с себя вину именно в своей стране. Мы только тем и занимаемся, что пересылаем заключенных из одного государства в другое. Это что касается алмазов. А вот по поводу вашего таинственного доктора у меня есть серьезные сомнения.
Я встал. Лицо мое пылало.
— Вы ничего не поняли, Риккель. Канал алмазной контрабанды перестал существовать. С ним покончено. Зато безумный хирург по-прежнему похищает человеческие органы в разных концах планеты. Этот сумасшедший добивается своей цели и действует скрытно, упорно, безжалостно. Я в этом совершенно уверен. У него есть все необходимое. Сейчас может быть только одно срочное дело — схватить негодяя. Остановить его, пока он не убил еще кого-то, чтобы продолжить свой эксперимент.
— Позвольте мне самому судить, что срочно, а что нет, — возразил Риккель. — Оставайтесь сегодня вечером в гостинице, здесь, в Брюсселе. Мои люди заказали вам номер в «Веплере». Это не роскошная, но вполне удобная гостиница. Увидимся завтра.
Я стукнул кулаком по столу. Дельтер вскочил, а Риккель даже не шевельнулся. Я заорал:
— Риккель! По свету разгуливает кровожадный монстр! Он пытает и убивает детей! Вы же можете разослать ориентировки, просмотреть информацию в ваших компьютерах, проанализировать тысячи разных происшествий, связаться с полицией всех стран мира. Сделайте же это, господи боже мой!
— Завтра, Антиош, завтра, — прошептал полицейский. Губы у него дрожали. — Завтра. И не настаивайте.
Я вышел, хлопнув дверью.
51
Прошло уже несколько часов, а я все сидел в номере, не в силах совладать со своим гневом. Я позволил провести себя, как младенец. Я предоставил Интерполу все сведения, но почти ничего не получил взамен — во всяком случае в том, что касается расследования. Единственным моим утешением было то, что мои показания могут принести пользу Саре.
Кроме того, этим вечером я оказался в тупике. Я прослушал свой автоответчик: ни одного сообщения. Я позвонил доктору Варель, но не нашел ее.
В восемь тридцать раздался звонок. Этот голос я никак не ожидал услышать.
— Антиош? Это Риккель. Мне бы очень хотелось с вами поговорить.
— Когда?
— Прямо сейчас. Я внизу, в баре гостиницы.
Бар «Веплера» был обит темно-розовыми панелями и скорее напоминал альков, предназначенный для непристойных развлечений. Я нашел Симона Риккеля: он сидел в кожаном кресле, завернувшись в свой огромный пуловер. Он осторожно обгладывал оливки, перед ним стоял стакан виски. Я вдруг подумал о том, при нем ли сейчас его «Глок» и кто из нас сможет быстрее выдернуть пистолет из кобуры.
— Садитесь, Антиош. И прекратите разыгрывать из себя крутого парня. Вы уже все и всем доказали.
Я сел и попросил принести китайский чай. Несколько секунд молча наблюдал за Риккелем. Его лицо по-прежнему было надежно скрыто под толстыми выпуклыми стеклами и напоминало зеркало, верхняя часть которого запотела.
— Я пришел, чтобы еще раз вас поздравить.
— Поздравить?
— У меня, знаете ли, есть кое-какой опыт в раскрытии преступлений. И я могу по достоинству оценить то, что вам удалось раскопать. Вы проделали отличную работу, Антиош. В самом деле отличную. Мое недавнее предложение пойти служить к нам — вовсе не шутка.
— И все же вы не за этим пришли, правда?
— Разумеется. Мне понятно ваше сегодняшнее разочарование. Вы подумали, что я не очень-то поверил в вашу историю о хирурге-убийце.
— Именно.
— Ничего другого я сделать не мог. Во всяком случае, в присутствии Дельтера.
— Не вижу связи.
— Это его не касается.
Официант принес чай. Тяжелый терпкий аромат напитка напомнил мне запах земли в джунглях.
— Значит, вы верите моим словам?
— Да. — Риккель терзал оливки, насаживая их на кончик зубочистки. — Но я вам уже сказал: эта сторона дела требует самого серьезного расследования. Кроме того, вам следовало бы вести со мной честную игру.
— Честную игру?
— Вы сказали мне далеко не все. Невозможно раскрыть такие серьезные вещи, не оставив при этом никаких следов.
Глоток чая позволил мне на время скрыть тревогу. Я решил прикинуться простодушным.
— Я вас не понимаю, Риккель.
— Прекрасно. Сегодня днем мы упоминали о Максе Бёме, Отто Кифере, Нильсе ван Доттене. Они настоящие преступники, но им по шестьдесят, и они довольно безобидны, вы согласны? Кроме того, этих людей охраняли. Был Дюма, но были и другие. Гораздо более опасные. У меня припрятано в рукаве несколько таких типов. Могу сообщить вам их имена. А вы мне скажете, о чем они вам напоминают.
Риккель насмешливо улыбнулся и проглотил оливку.
— Миклош Сикков.
Удар в солнечное сплетение. Я приоткрыл рот, потом произнес:
— Я такого не знаю.
— Милан Калев.
Должно быть, тот второй, что был с Сикковым. Я пробормотал:
— А что это за люди?
— Путешественники. Вроде вас, только не такие удачливые. Они оба погибли.
— Где?
— Тело Калева обнаружили тридцать первого августа в Болгарии, под Софией: ему перерезали горло куском стекла. Сикков погиб в Израиле шестого сентября. На оккупированной территории. Ему прямо в лицо всадили шестнадцать пуль. Оба дела закрыты. Первое убийство было совершено, когда вы, Антиош, находились в Софии. Второе — когда вы были в Израиле, причем в том же самом месте — в Балатакампе. Забавно, вам не кажется?
Я повторил:
— Я не знаком с этими людьми.
Риккель снова принялся мучить оливки. В бар вошла группа немцев, видимо, деловых людей. Они похлопывали друг друга по плечу и хохотали. Губы полицейского блестели от оливок. Он произнес:
— Я могу назвать вам и других, Антиош. Что вам говорят такие имена: Марсель Минаус, Йета Якович, Иван Торной?
Жертвы кровавого убийства на вокзале в Софии. Я внятно проговорил:
— На самом деле эти имена ничего мне не говорят.
— Странно, — сказал австриец и отпил глоток виски. — Знаете, Антиош, что меня побудило пойти работать в Интерпол? Вовсе не стремление к риску. И уж тем более не стремление к справедливости. Просто-напросто увлечение иностранными языками. Я с самого детства этим интересуюсь. Вы даже не представляете себе, какую роль играют языки в криминальном мире. Например, сейчас в Соединенных Штатах агенты ФБР вовсю стараются освоить диалекты китайского языка. Это единственный способ справиться с гангстерами из триад. Короче, так вышло, что я свободно владею болгарским. — Риккель опять улыбнулся. — Я очень внимательно прочел отчет, составленный доктором Миланом Джуричем. Очень поучительный и устрашающий документ. Также я изучил отчет болгарской полиции о побоище, устроенном вечером тридцатого августа на вокзале в Софии. Там поработали профессионалы. Во время этой бойни погибли три ни в чем не повинных человека — те, чьи имена я назвал: Марсель Минаус, Йета Якович и малыш, Иван Торной. Мать последнего дала показания, Антиош. Она без малейших колебаний сообщила, что целились в четвертого, европейца, по описанию очень похожего на вас. Несколько часов спустя Милан Калев умер на складе, зарезанный, как свинья.
Мне совсем расхотелось пить китайский чай.
— Я по-прежнему вас не понимаю, — пробормотал я.
Теперь уже Риккель отодвинул в сторону свои оливки и уставился на меня. В стеклах его очков отразился стакан виски, сверкающий рыжими искрами.
— Нашим службам известны и Калев, и Сикков. Калев был болгарским наемником — в какой-то степени медиком, — любившим пытать свои жертвы с помощью хирургической электропилы. Нет крови, почти нет следов, но человек испытывает невыносимые страдания: его режут самым аккуратным образом. Сикков был военным инструктором. В семидесятые годы в Уганде он обучал войска Иди Амина. Специализировался на автоматическом оружии. Обе эти птицы были опасны, каждая по-своему.