есть или были папа и мама. Это-то я помню, никто мне об этом не говорил. Что я должна была в школе учиться, может, даже в институте. Мало того, ведь о другом я помню такие подробности! — Я еще раз подумала, что Андрей слушает меня не из вежливости или чувства долга, а по-настоящему заинтересованно, и у меня словно язык развязался. — Вот, например, в коридоре кактус на подоконнике стоит. Я знаю, что он называется клейстокактус, что он цветет красивыми красными цветами. А сегодня ночью вдруг стихи вспомнила. Брюсова. «Одиночество, встань, словно месяц, над часом моим». Зато о себе самой ничего не помню. Вот сказали, что меня зовут Марина Слободина и что я из Сочи приехала, так это только потому, что у меня в кармане билет лежал. Ну и ладно, пусть я буду Марина Слободина из Сочи. Хотя бы пока. Иногда что-то такое смутное мелькает, как будто сон пытаюсь вспомнить. И никак. Ускользает. Странно, правда?
Андрей смотрел на меня, ошарашенно моргая, словно уже и не замечал моего уродства. Зато соседки, которые до этого старательно прислушивались, потеряли к разговору всякий интерес.
— Да, странно, — согласился он. — Но вообще-то у человека голова, как компьютер. Знаете, информация записывается как бы в ячейки. Какие-то вдруг отказали, а другие работают себе.
— Виктор Алексеевич говорил, что со временем я, может быть, все вспомню. Или хотя бы что-то.
— Послушайте, а может, вам надо поехать в Сочи? Если вы действительно оттуда, может, что-то увидите знакомое — и память вернется. Так часто бывает.
— Хорошо бы, хорошо, — вздохнула я, потому что и сама уже не раз об этом думала. — Только как я туда доберусь? Ни денег, ни документов. А жить где? В парке на скамейке? Там, конечно, тепло, но…
— Допустим, денег я вам дам. Только руками не машите, пожалуйста. В долг дам. Отдадите, когда сможете.
— Если смогу, — возразила я. — А если не смогу?
— Будем надеяться на «когда». Я, конечно, не Абрамович, но и не совсем уж бедный рыцарь. Так что не угрызайтесь совестью, что заберете у меня последнее. Тем более я не женат, ущерба никому не будет. Насчет жилья… Есть там одна бабушка знакомая, я к ней отдыхать езжу почти каждый год. Позвоню, она вас пустит в пристроечку, а вы ей помогать по хозяйству будете.
— Так она пристроечку, надо думать, отдыхающим сдает?
— Нет, там у нее склад барахла. Подумаешь, расчистите себе уголок. Все лучше, чем в парке на скамейке.
— А не побоится? За барахло?
— Не думаю. Вот насчет документов — это да, это серьезно. Вам даже никакую временную справку в милиции дать не могут, поскольку доподлинно неизвестно, кто вы. А без паспорта билет на поезд не продадут.
— И что?
— Ну есть два варианта. Во-первых, ехать на перекладных — на электричках, на автобусах. Но это долго, тяжело и опасно. Даже для обычного человека, с документами. Тем более вам после такой травмы это просто не по силам будет. Второй вариант — ехать по стеклянному билету. Знаете, что это?
— Выставить проводнику бутылку? — надо же, какие я, оказывается, вещи помню! Чрезвычайно полезные!
— В принципе верно, хотя одной бутылкой давно уже не отделаешься. Впрочем, это тоже проблематично. Слишком далеко. Почти двое суток ехать. За это время наверняка появятся какие-нибудь ревизоры, а вам рисковать никак нельзя. Знаете, что сделаем? — Андрей пересел ко мне поближе и зашептал с самым заговорщицким видом: — В самом билете пишут только фамилию и инициалы. На входе в поезд паспорта давно не проверяют, особенно когда народ валом лезет, не до того, билеты и те не всегда успевают просмотреть. Я возьму билет по своему паспорту, там будет написано «Ткаченко А.В.». И вам останется только молиться, чтобы никто не захотел взглянуть на ваш паспорт.
— А если все-таки захотят?
— Ну, тогда покажете справку из больницы. Дадут же вам какую-нибудь бумажку при выписке. Вы тут числитесь как гражданка Слободина М.С. А мы уговорим врача написать в справке «Ткаченко А.В.». Думаю, он поймет и возражать не будет. Если что, скажете, что паспорт погиб в катастрофе и что вы едете по месту прописки, дабы его восстановить. И вообще, главное — не привлекать к себе внимания.
Андрей так загорелся своей идеей, что наклонился ко мне совсем близко. Похоже, ему было абсолютно все равно, как я выгляжу. Во всяком случае, признаков тщательно скрываемого отвращения не наблюдалось. Мне показалось, что я давно его знаю. Или когда человека спасают от смерти, какие-то близкие отношения устанавливаются сами собой?
— Хорошо сказано — не привлекать к себе внимания! — хмыкнула я. — Не заметить меня — это как у Крылова: «Слона-то я и не приметил». Как бы мне себя оформить, чтобы не очень в глаза бросаться?
— Ну… — задумался Андрей. — Во-первых, парик с челкой. Длинноволосый. Сразу прикроет и лоб, и уши. Свитер с высоким воротником. Темные очки. Ну, не солнечные, это зимой как раз странно выглядит, просто затемненные.
— Если не считать расходов, то прекрасно. А вот что с остальным делать? Нос, скулы, губы… Жаль, что у нас женщины не носят паранджу. Я бы ее надела, а сверху очки. Красота! А так… Хоть маску спецназовскую надевай.
— Люди пугаться будут.
— Вот как раз без маски и будут пугаться. — Я не смогла удержаться от смеха, представив себя в пятнистом шлеме, а сверху — паранджа и темные очки.
— Знаешь, мне кажется, очень редкие люди могут в такой ситуации смеяться над своей бедой, — задумчиво сказал Андрей. — Ты меня просто удивляешь.
— Да ладно тебе, — так же легко перешла на «ты» я. — Я свое уже отплакала. Это непродуктивно. Может, еще не раз придется плакать, чего заранее организм обезвоживать.
Он посмотрел на меня едва ли ни с восхищением. Мы поговорили еще минут десять, Андрей хотел сразу же пойти к лечащему врачу, но, уже попрощавшись со мной, вдруг вернулся.
— Слушай, я думаю, тебе по-любому надо уехать. И как можно быстрее. Даже если ты там ничего и не вспомнишь. Даже если ты вообще из Воркуты или Гвинеи-Бисау.
— Почему? — удивилась я.
— Марин, ты извини, но ведь тебя же почему-то хотели убить. И, считай, почти убили. А если узнают, что все-таки нет?
Голову тяжело сдавило, в ушах зазвенело.
— Да, пожалуй, ты прав, — прошептала я.
«Я свое уже отплакала. Это непродуктивно».
Пожалуй, только одна женщина из тех, кого он знал, могла сказать что-то подобное.
Зайдя в палату и обнаружив на койке у окна нечто напоминающее персонаж фильма ужасов или экспонат криминалистического музея, Андрей оторопел. Как ему только удалось не выдать себя? Кошмар, лихорадочно думал он, стараясь глядеть куда-нибудь в сторону. Это даже хуже, чем я думал. Надо срочно какую-нибудь тему для разговора придумать. Высидеть минут пятнадцать и уйти. И все. Мама права. Герой из меня никакой. Да, жалко, но не более того. Что делать, я не из тех, кто милосердно ухаживает по сорок лет за лежачим сумасшедшим. Такой уж вот я… спринтер. Один рывок, не более того.
Но вот она заговорила, и что-то волшебным образом переменилось. Было в ее словах нечто, от чего у Андрея мурашки по спине побежали. Он-то думал, что сидит эта самая Марина тут и плачет с утра до вечера. Может, даже о самоубийстве думает. А она хоть и стесняется своего уродства, кажется, держится молодцом. И как ей удается? Он бы на ее месте… Похоже, ее и утешать не надо.
Он задумался о том, как помочь ей уехать в Сочи, и вдруг поймал себя на мысли о том, что после того, как первый шок прошел, перестал обращать внимание на ее лицо. Ну, почти перестал. Во всяком случае, смотрел на нее спокойно и не передергивался внутренне, холодея животом.
А еще вот что было странно. Особо общительным Андрея вряд ли кто-то назвал бы, и, хотя ему ни разу не приходилось мучительно выдавливать из себя фразы в разговоре с малознакомым собеседником, определенный барьер между ним и новым знакомым оставался надолго. Бывало, что так и не исчезал, даже через много лет. А вот с этой девушкой он исчез буквально через несколько минут.
День шел за днем. Жизнь казалась похожей на слегка остывший чай. Вроде горячий, крепкий, ароматный, но… Всего-то на градус ниже нужного — и уже не то. Не бодрит и не согревает. Просто напиток, а никак не удовольствие.
Или так и должно быть? Откуда ему знать?
Но что-то Денису подсказывало: нет, не должно.
Все в Инне его раздражало. Буквально все. Он в конце концов перестал притворяться перед самим собой. Все, что ему раньше в ней так нравилось, теперь вызывало оскомину. И слова сестры о том, что Инна насквозь фальшивая, не шли из головы. А еще назойливым комаром крутились слова из песни: «Час да по часу». Что там дальше, Денис не помнил, но и этого вполне хватало, поскольку обрисовывало его жизнь полно и лаконично. Час да по часу. Утро — и вечер. И новый день. Чтобы снова час да по часу. А еще — капля за каплей, вот и накапал целый бассейн. Все в строку попало. И компьютер, в который Инна влезала без спросу, и поездки в «Ленту», и ужимки эти ее противные, откуда только взялись. Да мало ли еще что!
Он нанял для нее водителя, флегматичного краснолицего мужичка-боровичка по имени Олег, страстью которого были электронные игрушки. Навороченная версия «Тетриса» всегда была при нем, и, едва только выдавалась свободная минутка, Олег начинал азартно жать на кнопочки. Впрочем, через неделю Инна настояла на том, чтобы водитель безвылазно находился у себя дома и ждал ее звонка — на тот случай, если ей вдруг понадобится куда-нибудь поехать. Благо что Олег жил от них через два дома.
— Посуди сам, — сказала она Денису, — а вдруг мне вообще никуда не понадобится? Он что, целый день будет в машине под окном сидеть? Ладно бы у нас дом был с отдельной комнатой для прислуги.
— Ага, это раньше называлось «людская», — усмехнулся Денис.
— Ну да. — Инна то ли не поняла юмора, то ли сделала вид, что не поняла. — Так вот, если бы у нас был дом — тогда другое дело. А так что? Я не хочу, чтобы Олег постоянно находился в моей квартире. Хватит мне этой дуры Любы.