46. Таким образом, мы должны признать тот доказанный и документально подтвержденный факт, что все высокие цивилизации мира в конечном счете являются лишь вариациями одной чудесной монады мифологического вдохновения и что, в то время как история и предыстория человеческой расы охватывает около миллиона семисот пятидесяти тысяч лет, эта монада нашла живую форму воплощения в илистых равнинах и среди тростников Месопотамии едва ли более пяти тысяч лет назад.
Если теперь мы попытаемся выразить словами смысл или значение этой монады, смысл или характер ее претворения, которое, кажется, с такой убедительностью создало этот образ судьбы человека как органа, входящего в организм Вселенной, мы могли бы сказать, что уже отмеченное психологическое (sic!) требование приведения частей дифференцированного социального тела в упорядоченное отношение друг к другу и установления их связи с высшим, всепоглощающим и всеформирующим принципом должно было быть выполнено, когда в четвертом тысячелетии до н. э. был осмыслен хоровод пяти видимых планет, Солнца и Луны через созвездия зодиака. И этому небесному порядку было суждено стать для всех цивилизаций и философий мира моделью откровения судьбы. Приведем здесь слова Платона:
Между тем если есть движения, обнаруживающие сродство с божественным началом внутри нас, то это мыслительные круговращения Вселенной; им и должен следовать каждый из нас, дабы через усмотрение гармоний и круговоротов мира исправить круговороты в собственной голове, нарушенные уже при рождении, иначе говоря, добиться, чтобы созерцающее, как и требует изначальная его природа, стало подобно созерцаемому, и таким образом стяжать ту совершеннейшую жизнь, которую боги предложили нам как цель на эти и будущие времена47.
Египетским термином для обозначения этого порядка был Маат, в Индии – Дхарма, а в Китае – Дао. И если мы сейчас попытаемся выразить в одном предложении смысл всех мифов и ритуалов, которые возникли из этой концепции вселенского порядка, мы могли бы сказать, что они являются его структурирующими силами, действующими для приведения человеческого порядка в соответствие с небесным. «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе». Мифы и обряды констеллируют мезокосм – посреднический, срединный мир, посредством которого микрокосм индивида приводится в соответствие с макрокосмом Вселенной. И этот мезокосм – это весь контекст социального целого, которое, таким образом, является своего рода живой поэмой, гимном или иконой из ила и тростника, плоти и крови, а также грез, воплощенных в художественную форму иератического города-государства. Жизнь на земле должна отражать, насколько это возможно в человеческих телах, почти скрытый – но теперь открытый – торжественный танец небесных сфер. Искусство и обычаи очерчивают душу: искусство живет как ритуал.
Рождение нового символа
Но тогда душа – этот микрокосм, слепленный по образу и подобию предполагаемого порядка макрокосма, – должна быть энграммой, чем-то впечатанным или выгравированным, а не врожденным. Как мы уже отмечали ранее, человек при рождении еще не является полностью человеком, и он не становится человеком в результате простого физического, биологического развития. Ребенок растет и развивается в течение ряда лет, которые у большинства млекопитающих составили бы целую жизнь, и в течение этого периода его рост определяется принятым в его краю социальным порядком. Приведем слова Адольфа Портмана: «Человек – это незавершенное создание, чье завершение осуществляется исторически определенной традицией»48. Так что каждый из нас всего лишь часть, фрагмент или отблеск того, кем он мог бы быть. И в свете этой истины мы можем понять повеление мастера дзэн, обращенное к страждущему стать монахом, который хочет освободиться от системы запечатленных идей, ставших для него его душой: «Покажи мне то лицо, что было у тебя до рождения!»49 Или вопрос одного индуистского гуру: «Где между двумя мыслями находишься ты?»50
К.Г. Юнг отметил, в очередной раз касаясь вопроса символизма мандалы, что, в то время как в традиционных, но ныне архаичных формах первостепенной фигурой был бог, «пленник или хорошо охраняемый обитатель мандалы не похож на Бога, поскольку используемые символы, например, звезды, кресты, шары и т. п., обозначают не Бога, но скорее наиболее важную часть человеческой личности. Можно даже сказать, что сам человек (или сокровенные глубины его души) представляет собой этого пленника или защищаемого обитателя мандалы… Очевидно, что человек в современной мандале – всесовершенный человек – заменил Божество… Такое замещение является естественным и спонтанным событием, происходящим всегда бессознательно»51. И далее: «Современная мандала есть непроизвольная исповедь об особого рода умственном состоянии. В мандале нет Божества, нет и подчинения или примирения с Божеством. Место Божества, похоже, занято целостностью человека»52.
Тут же вспоминается один из афоризмов Парацельса: «Я под Богом в его канцелярии, а Он подо мной – в моей»53.
Ибо великое слово и мотив эпохи Возрождения, humanitas, кажется, наконец-то развеяло небесные чары, которые околдовывали человечество в течение шести тысяч лет, и теперь предлагают новую альфу и омегу: новый образ, новую энграмму для центра нашей мандалы. Впрочем, прежде чем смиренно посвятить себя этому образу – как прежде образу Бога – давайте остановимся и зададимся вопросом (в этот бесценный момент между двумя энграммами!), возможно ли проникнуть в ту пустоту «между двумя мыслями», из которой исходят символы, и достичь таким образом известной независимости от требований нынешнего столетия. Ибо мы не можем забыть о различии между знаком и символом, установленном д-ром Юнгом: знак есть отсылка к чему-то известному, символ – фигура, с помощью которой делается намек на неизвестное. Таким образом, именно в неведомое, за пределами как образа Божьего, так и образа человеческого, мы должны отважиться найти конечную основу всех этих направляющих и защищающих, назидающих и одновременно сковывающих имен и форм.
Поэтому давайте теперь проникнем под геометрически сложенный пол неолитического города-крепости и раскроем тайну палеолитической пещеры, где человек, если мы можем судить по наблюдениям д-ра Рохейма, был свободен, ничем не стеснен, по-настоящему полагался на себя и рос.
Шаман и жрец
Я обнаружил, что к решению этой задачи можно подойти с помощью легенды из той части Соединенных Штатов, которую до сих пор называют «краем индейцев»; где до сих пор можно видеть охотничьи племена, лишь недавно подвергшиеся влиянию неолитической культуры маиса, происходящей из Мексики и Центральной Америки.
Во многом противоположные структуры проявляются в Северной Америке в зависимости от того, являются ли племена охотниками или сеятелями. Охотники в своей религиозной жизни уделяют особое внимание индивидуальному посту для обретения видений. Мальчика двенадцати или тринадцати лет отец оставляет в каком-нибудь уединенном месте с небольшим костерком, чтобы отпугивать зверей, и там он постится и молится четыре дня или больше, пока какой-нибудь дух не явится ему во сне в облике человека или животного, чтобы поговорить с ним и дать ему силу. Его дальнейшая судьба будет определяться этим видением, ибо его дух может наделить его силой исцеления, то есть сделать шаманом, или способностью заманивать и убивать животных, или талантами воителя. И если полученного недостаточно для удовлетворения амбиций молодого человека, он может снова подвергнуть себя посту. Старый индеец из народа кроу по имени Синяя Бусина рассказывал о таком посте. «В детстве я был беден. Я видел, как военные отряды возвращались и устраивали шествие. Раньше я завидовал предводителям этих отрядов и решил поститься и стать таким же, как они. Мне было видение, и я получил то, к чему так стремился… Я убил восемь врагов»54. Если человеку не везет, он знает, что его дара сверхъестественной силы просто недостаточно; с другой же стороны, великие шаманы и военачальники многократно обретали силу благодаря своим визионерским постам. Есть свидетельства того, что они отрубали фаланги своих пальцев. Такие подношения были распространены среди индейцев равнин.
При этом у племен-поселенцев – хопи, зуни и других обитателей древних поселений пуэбло – жизнь организована вокруг богатых и сложных церемоний их «богов в масках». Это тщательно продуманные обряды, в которых участвует вся община, запланированные в соответствии с религиозным календарем и проводимые обществами обученных жрецов. Д-р Рут Бенедикт заметила в своей книге «Модели культуры»:
Ни одна сфера жизни не может тягаться за первенство их внимания с ритуальной. Пожалуй, большинство зрелых мужчин западных пуэбло посвящают ей бóльшую часть своей осознанной жизни. Она требует выучивания наизусть такого количества текстов, которые для нашего неподготовленного ума кажется ошеломительным, а также исполнения хорошо слаженных, расписанных по календарю обрядов, которые сложным образом связывают между собой в бесконечной официальной процедуре различные культы и органы управления55.
В таком обществе остается мало места для индивидуальной игры. Существует жесткая связь не только отдельного человека со своими собратьями, но и жизни всего поселения с календарным циклом, ведь земледельцы-сеятели остро осознают свою зависимость от богов стихий. Один короткий период слишком обильных или слишком слабых дождей в определенный момент – и целый год трудов не спасает от голода. Для охотника же удача – это совсем другое дело.
Мы можем заострить этот контраст, напрямую сравнив жреца и шамана. Первый – инициированный социумом, церемониально введенный в должность член признанной религиозной организации, в которой он является местоблюстителем. Он выполняет те же функции, что его предшественники. Шаман, в свою очередь, это тот, кто в результате личного психологического кризиса обрел определенную силу и власть. Духов, которые приходили к нему в видении, никогда прежде никто другой не видел; они становятся его личными защитниками. С другой стороны, «боги в масках» пуэбло, боги кукурузы и боги облаков, которым служат общества строго организованных и очень аккуратных жрецов, являются хорошо известными покровителями всей деревни, им молятся и их изображают в церемониальных танцах с незапамятных времен.