ачения. Письмо и листы полётных рапортов уложил вместе с картой.
Стрингер даже не поднял головы, когда штурман проходил мимо него. Сержант спал. Тилни лежал на спине с открытыми глазами.
— Мы улетим завтра? — спросил он.
— Ровно в восемь, малыш. Не опаздывай.
Моран заметил, что в глазах юноши больше нет страха. Видно, для страха, как и для горя, есть свой предел: душа, как и тело, способна самоизлечиваться. Или же его примитивная вера в бога, который и пальцем не пошевелил ради капитана Харриса, — воплотилась теперь в Стрингера, конструктор сейчас олицетворял ту сверхъестественную силу, которая способна их спасти. Можно найти с десяток объяснений, но это не так и важно, раз страх прошёл.
— Лью, — Таунс не спал, хотя ночью работал больше других. — Я вот о чем думаю. Надо вернуть патроны в обойму.
Моран с подозрением посмотрел в красные глаза на старческом лице. Теперь с Таунсом было все в порядке.
— Надо, — кивнул он.
— Вы можете забыть, куда их сунули. Или там для них слишком жарко. Где бы они ни были, для них не место. Они должны лежать в обойме. Завтра они понадобятся. — Он отвернулся.
В глазах его не было ничего подозрительного, хотя они и покраснели от начинавшейся пустынной слепоты. Голос тоже был нормальным; нечёткость произношения объяснялась только жаждой. Опять он был собран, стал прежним Фрэнком Таунсом. В этом был смысл: нужно протянуть ещё шесть часов на жаре, затем выдержать долгую ночь, да ещё работать — и все это на нескольких глотках воды, которую, может, лучше и не пить, потому что она способна свести с ума. К утру они забудут о многом даже очень важном. К тому времени самолёт, возможно, будет готов к полёту, но без пиропатронов мотор не запустить. В этом был смысл, но… не потому завёл об этом речь Таунс. Трудно, почти невозможно представить себе, чтобы он заговорил в таком духе: «Послушай, я признаю, что главный — Стрингер. Но я пилот, и завтра все будет зависеть от меня, от того, как я себя чувствую. Могу ли я уважать сам себя, если от меня прячут эти штуки, как спички от ребёнка? Дай мне возможность снова поверить в себя».
В этом был смысл. Лётчик должен знать, что ему доверяют. Риска теперь нет.
— Сказать по правде, Фрэнк, я даже забыл, что мы вытащили патроны. Возьми их в ящике для почты. — Таунс поднялся и пошёл в салон, несмотря на предостережение Морана:
— Дождись, пока станет прохладнее. Сейчас там ад.
— Я должен сделать это сейчас. Спасибо тебе.
Он тотчас пожалел, что не послушался совета, но в душе чувствовал, что прав: надо сделать это сейчас, только тогда он сможет забыть и ужасный вопль, и звон разбитой лампочки, и самое страшное — выстрел Морана.
Патроны лежали там, где и сказал штурман, — все семь патронов для семерых.
Стрингер сидел в салоне, сосредоточившись над бумагами, разложенными на листе металла. Таунс увидел начерченные его рукой самолётные силуэты. Тут же лежали цветные каталоги с выведенным на них большими буквами фирменным названием: «КЕЙКРАФТ». Таунс что-то слышал об этом.
Парень не заметил, как Таунс вошёл в самолёт. Он не обратил на него внимания и тогда, когда пилот склонился над ним. В этот миг он вдруг почувствовал, что проник в самую суть Стрингера, понял его до конца. Он даже вздрогнул от внезапного озарения: Стрингер мечтатель, как многие учёные. Он способен сосредоточиться на своей навязчивой идее до такой степени, что все остальное перестаёт для него существовать. Принимаясь за постройку нового самолёта из обломков старого, с помощью никуда не годных инструментов, в нестерпимой жаре пустыни, он мог заявить: «Не вижу никаких проблем». Слыша, как корчится от боли Отто Кепель, когда сдвинулся с места фюзеляж самолёта, он мог спокойно заметить: «Повреждений нет». Едва не лишившись рассудка от того, что встретилось препятствие на пути к его мечте, он способен был прийти в себя и возобновить работу, заявив при этом: «У меня нет времени, чтобы умирать!»
Для него не существует ни боли, ни жажды, ни жары, ни пустыни, ни самой смерти. Ничто, кроме его мечты, для него не реально. И, видимо, только такой мозг способен построить в этом аду такую машину, как «Феникс», и дать им всем шанс спастись. В студенческих очках и с мальчишеской причёской, держа в руке карандаш, конструктор был поглощён своими чертежами.
Таунс направился к двери, но вдруг замер, точно поражённый молнией. Он зажмурил глаза. Охваченный паникой, забормотал: «Нет… нет… нет…»
Случилось самое простое. Как обычно бывает? Идёшь по улице и невольно останавливаешь взгляд на названии какого-нибудь товара, рекламируемого проезжающим автобусом. Зрительный образ исчезнет, если не возникнет мостик, соединяющий его с твоим сознанием. Отходя от Стрингера, Таунс уносил с собой образ фирмы: «Кейкрафт». Слово на читаемых им каталогах. И было два мостика: чертежи, в которые был погружён Стрингер, и то обстоятельство, что он похож на школьника. Все три картинки слились.
Первый шок и паника прошли, но он стоял потрясённый, осознав вдруг, что те семь патронов, что он держал в руке, были теперь бесполезны.
Не то чтобы в этот момент они лишились шанса — просто его никогда и не было. Это была только мечта.
ГЛАВА 23
Моран сидел, зажмурив глаза, — яркий свет жёг даже сквозь солнечные очки. Их тела медленно обезвоживались, и слёзные железы были пусты. Больно было даже моргнуть. Он услышал чьи-то шаги, открыл глаза и увидел искажённое отчаянием лицо Таунса.
— Ничего не выйдет, — прошептал Таунс, опускаясь рядом с ним на корточки. Он закрыл лицо руками и продолжал говорить очень тихо, чтобы слышал один Моран: — Ничего не выйдет. — Он не мог молчать, нужно было с кем-то поделиться страшным открытием, чтобы оно не взорвало его изнутри.
— Ничего не выйдет.
Пиропатроны лежали у него в кармане, и Моран заметил это.
— Что случилось? — К нему вернулся страх: Стрингер был в салоне, как раз там, откуда только что вышел Таунс, и слова его могли означать только то, что они снова схлестнулись.
— Что стряслось, Фрэнк? — переспросил он настойчиво.
— Полёта не будет. — Таунс посмотрел на Морана. В его голосе ещё звучало изумление — вот уже три недели все они, сами того не подозревая, живут грёзами сумасшедшего мечтателя, — Знаешь, кто такой Стрингер?
В предчувствии чего-то страшного у Морана натянулась кожа на затылке. Итак, опять Стрингер и Таунс. В очередной раз.
— Знаешь, кто он, Лью? Он конструктор. Конструирует самолёты. Модели самолётов. Игрушки.
— Не понимаю. — Волнами поднимался полуденный зной, обжигая, размягчая мозг. — Что там у вас опять стряслось?
Таунс обхватил руками колени, положил на руки голову. Теперь он сожалел, что не сдержался и поделился с Мораном жуткой тайной.
— Фрэнк, вы опять сцепились?
— Нет, нет. Просто тихо поговорили.
И каждое сказанное Стрингером слово звучало вполне нормально, вполне осмысленно. Наихудшее из сумасшествий: внешне похоже на здравомыслие.
Он не помнил, сколько простоял в двери, спиной к Стрингеру. Видимо, достаточно долго, чтобы тот, наконец, заметил его.
— Что у вас, мистер Таунс? — Лишённый красок голос Стрингера не стряхнул с него оцепенения. — Мистер Таунс, что это у вас?
Обернувшись, он увидел, что Стрингер смотрит на его руку.
— Это? — Безумным, неуместным показался ему вопрос парня. — Пиропатроны. — Напрягшись, он вспомнил, куда собирался их отнести. — Для стартера.
— Зачем вы их взяли? — Мягкие глаза мерно моргали.
— Забрал для сохранности.
— Тогда положите их на место. Утром они понадобятся. Мы не можем их потерять.
— Не можем, это верно. Я как раз и пошёл, чтобы положить на место.
Стрингер кивнул и опять уткнулся в чертежи. Таунс видел только яркие краски каталога и написанное большими буквами слово «КЕЙКРАФТ».
— «Кейкрафт» — это ваша фирма, Стрингер?
Стрингер поднял взгляд, снова опустил его на каталог. Может, сообразил, что их следовало бы убрать подальше?
— Да, это название моей компании.
— Я слышал о ней. Вы делаете модели самолётов, так ведь?
— Да. — В голосе Стрингера не было ни нетерпения, ни беспокойства. Скорее гордость. — Мы делаем лучшие из летательных аппаратов.
— Я не знал, что фирма производит и большие самолёты.
— Самый большой из тех, что мы выпускаем, — «Альбатрос», парасольная модель с охватом крыльев шесть футов, но это не моя конструкция. Это планёр, а я работаю над силовыми моделями. — Он раскрыл каталог и протянул Таунсу. — Наибольший из тех, что проектировал я, — «Хок 6» — вот этот. В прошлом году модель завоевала кубок Стивенеджа в классе силовых по правилам ФАИ. Радиоуправление тоже моей конструкции.
Каталог поплыл перед глазами Таунса. Все стало нереальным.
— Это очень хорошо. Кубок Стивенеджа. Прелестный самолётик. Но я спросил о больших самолётах. Я не слышал, чтобы ваша фирма выпускала настоящие самолёты, на которых летают люди, ну, такие машины, как «Скайтрак». Как «Феникс».
— Нет, «Кейкрафт» строит только модели самолётов. — Он перелистывал каталог, любуясь моделями, как садовник любуется своими призовыми розами.
— И вы один из их конструкторов?
— Уже два года я — главный конструктор. — Он протягивал Таунсу книгу.
— Вот это — «Рейнджер». Модель I имела V-образное пересечение плоскостей, вторая была с высоко расположенными крыльями, а третья наделена всеми факторами устойчивости двух первых, но при этом не теряет скорости при полном безветрии. — Он развернул перед Таунсом страницу.
— И вы никогда не проектировали больших самолётов? Вроде «Скайтрака»?
Стрингер удивился. Речь ведь шла о «Рейнджере».
— Больших? О, нет.
— Только этот, «Феникс»?
— Этот? — Он откинулся в кресле, сложив на груди руки. — Я его не проектировал. Вопрос стоял лишь о подгонке деталей, об импровизации. — Казалось, он озадачен таким оборотом разговора.
Таунс, запинаясь, проговорил: