еленцы с Казахстана и Грузии все эти места не заняли. Знаешь, сколько понаехало, жуть!
— Силы не те! — отозвалась Варя.
— Куда их подевала? Я тоже мужика схоронила. Троих ращу! Легко ли? А сопли не распускаю, не жалуюсь. Поначалу тяжко, а потом втянешься. Тебе теперь нельзя одной бедовать, в люди выходить надо. Серед своих деревенских быстрей в себя придешь, — советовала Галина. И похрустев огурцом, добавила:
— По себе знаю.
— Может, ты и права, — согласилась Варя.
— Давай выпьем за новую жизнь в деревне! Пусть всем нам будет хорошо! — предложила соседка и вылила из бутылки все до капли.
— Теть Галя! Вы убьете мамку! — бросилась к стакану матери Анжелка, хотела вылить самогонку в ведро, но баба опередила:
— Кыш, шмакодявка! Ишь, указчица! Без сопливых скользко. Еще благодарствовать меня будешь! Пей, Варька! Мы с тобой покамест бабы, а кому не нравимся, пусть засохнет его корень. Верно сказываю?
— Верно! — согласилась Варька и одним глотком выпила свою самогонку.
— Хорош первач! — похвалила продохнув.
— Знамо дело, для себя его гнала. Ты не разучилась самогон варить? Ну, коль чего забыла, я напомню! — пообещала хохотнув. И, обтерев губы ладонью, предложила:
— Давай споем про рябину! — и, не дожидаясь, затянула: что стоишь, качаясь, тонкая рябина.
Варя подтянула. А в конце песни опять заплакала:
— Когда теперь к своему дубу переберусь? Ох, поскорее бы…
— Не транди! Успеем на тот свет. Подыхать нам рановато, есть у нас еще дома дела! — обняла Варвару и предложила:
— Давай нашенские споем, свойские, — подморгнула соседке озорно и запела:
Ах, Миш, ты мой Миш,
По тебе не угодишь,
То велика, то мала,
То лохмата, то гола!
Варька рассмеялась от души. Анжела, покраснев до макушки, ушла в зал и оттуда наблюдала за женщинами.
Она видела, как понемногу оживает мать. Лишь поздним вечером ушла Галина. А Варвара, дойдя до койки, повалилась и уснула мигом. Ночью она не просыпалась как обычно. Встав утром, схватилась за гудевшую больную голову, но вскоре пришла Галина, принесла огуречный рассол, квашеную капусту. И посоветовала:
— Подлечись этим! Через час все пройдет. Я вечером зайду. А покамест пойду кормить свою банду.
Варваре и впрямь вскоре полегчало. Она принялась наводить порядок в доме. Анжелка носила дрова, воду, подмела в коридоре, почистила крыльцо, пошла помочь матери на кухне.
Едва приготовили поесть, какой-то старик пришел и, оглядев Варю, сказал:
— А ты почти не изменилась. Все такая же! Озорная, хулиганистая, а и пригожая! Эта что ж, дочка твоя? — вгляделся в Анжелу.
— Моя кровинка…
— Небось, не помнишь меня?
— Не припоминаю! — призналась честно.
— А я Тимофей! Вон там, на самом краю села живу! Помнишь, как ко мне за крыжовником и цветами лазила? А как на телку мои кальсоны напялила? Не красней, давно это было. А вспомнить и нынче смешно. Помнишь, как моему кабану жопу скипидаром намазала? Я поначалу озлился, он же, окаянный гад, весь огород вскопал, да так, что мне осталось лишь граблями разровнять землю. Во, подмог зверюга! Сколько сил моих сберег! Я ж тебя долго добром вспоминал! А нынче знаешь, чего к тебе пришел?
Спросить хочу, надолго ли ты к нам приехала или только в гости?
— Наверное, надолго, а что?
— Это хорошо, коль надолго. Может, столкуемся об работе? Не станешь ведь сидеть, сложа руки на пузе? Дело тебе стребуется. А у нас работы прорва. Всякой, только успевай горб подставлять.
— Дед Тимофей, вообще-то я юридический институт закончила. Работала в нотариате, — вспомнила Варя.
— А й что с того? Вон моя невестка учительница, а нынче телят растит, аж две группы. В восемь раз больше получает, чем в школе. У нас дипломом теперь никого не удивишь. Главное — получка! Сумеешь ли на нее семью продержать, юристы имеются. А вот трудяги нужны. Покуда выбор есть. Можешь дочку взять в подмогу.
— Она еще в школе учится.
— А и что? После уроков поможет тебе, вся наша детвора не бездельничает. Твоя уже большая, совсем невеста, пора к делу приноравливаться, познать, как копейка достается. Моя внучка, небось, ее ровесница, на курятнике работает второй год и неплохо получается.
— Мне что посоветуете?
— Мам, тебе сначала выздороветь надо! — встряла Анжела.
— Ишь, вострая! Зачем во взрослые разговоры суешься не спросясь? Разве эдак можно? Вовсе невоспитанная! — нахмурился старик.
— Мама больная! А вы сразу о работе!
— Ты, девка, хвост не подымай! Никто тут твою мамку не сорвет и не обидит. Понятно сказываю? Дело по ее силам подберем, — пообещал хмуро.
Варя, неожиданно для себя, согласилась поработать на инкубаторе.
— Там не чертоломят. Знай одно, следи за температурой и смотри, когда вылупляются цыплята. Не дай им расклевать друг дружку. Такое случалось. Следи и вовремя отсаживай. До двух недель выкормишь и сдаешь. Чем больше цыплят отдашь, тем больше получишь. А коли всех сохранишь, еще и премию дадим. Поняла?
— Конечно! Так когда мне выходить?
— Да хоть завтра!
— Мамка! Ну, зачем ты согласилась на работу? Ведь есть у нас деньги. Спокойно прожили бы без твоих подвигов! К чему лишняя морока? — упрекала Анжел ка.
— Глупышка! Что мне, по-твоему, сказать им было? Отстаньте, у меня есть деньги, проживем сами? Ты знаешь, как это было бы воспринято деревней? Здесь нельзя выделяться, живи как все! Я это давно поняла.
— Мам, давай вернемся в город, к себе. Там никому до нас нет дела! Тут тебя споят или надорвут на работе! — предлагала Анжела.
— Девочка моя! Я не слабее других. И мне надо выдержать, чтобы выжить заново. Вернуться мы всегда успеем. И если почувствую, что не справляюсь, не потяну, сама скажу тебе о том, и мы вернемся. Но теперь нам нужно остаться. Надо подняться там, где однажды упала…
Анжела поняла, мать не переспорить и согласилась.
Целых два месяца Варвара ломала себя. Она уставала до изнеможения и поняла, что, живя в городе, отвыкла от деревни, от нагрузок, постоянных забот, какие, безусловно, отрывали от горя, но выматывали безжалостно.
Варя постоянно была среди людей, они работали вместе с нею, тормошили, не давали зациклиться, впасть в депрессию. Варя знала обо всех их горестях и радостях, понемногу забывала о своей беде. Вечерами, после работы к ней приходили соседи и свои деревенские.
— Ну, как ты, привыкаешь к нашим Липкам? Иль все еще тянет в город? — спрашивали бабу.
А однажды вечером к ней в гости заглянул на огонек зоотехник, Михаил Николаевич. Все деревенские бабы мигом выскочили из дома. Но со двора долго не уходили, заглядывали в окна, силясь не только увидеть, но и услышать, о чем говорит с Варькой самый завидный в деревне жених. Его все знали как отменного кобеля, волокиту и брехуна. Скольким девкам он обещал жениться, сам сбился со счету. Теперь вот решил приударить за Варварой. Та удивилась приходу человека и спросила резко:
— Что нужно?
— Да вот решил заглянуть на огонек! — достал бутылку вина из кармана:
— Давайте скуку развеем. Не то с тоски в нашей глуши озвереть недолго.
— Мне скучать некогда. За день так начертоломлюсь, что домой полуживая приползаю и сразу в койку, хоть бы успеть отдохнуть до утра. Так что не до гостей мне, Михаил Николаевич, вы уж извините…
— Варенька, о чем речь! Вы ложитесь, не обращайте на меня внимания, я немножко посижу рядом. Поверьте, не помешаю, — откупорил бутылку вина и, взяв со стола стаканы, плеснул на дно:
— Давайте по глотку! От усталости как ничто другое помогает, — протянул стакан Варе.
— Я не хочу!
— Расслабьтесь и почувствуете себя совсем другим человеком. Это необходимо здоровью, я вам советую как специалист.
— А вы что с коровами выпиваете? Вы же зоотехник и в человечьих болезнях вряд ли хорошо разбираетесь!
— Не скажите! У людей с животными очень много общего и в заболеваниях. Знаете, как я зоотехником стал? Я же у бабки с дедом рос, тоже в захудалой деревухе. Они хозяйство держали. А у старых откуда силы? Тут же как назло корова борца наелась и разбарабанило ее, как бочонок. Дед с бабкой в слезы, пропала скотина, сдохнет, а на другую денег нет.
И взять их неоткуда. А дед с молока собирал мне на велик. И такая досада взяла, что не получу его. Взял я палку покрепче, разломал ее, вставил корове так, чтоб рот был открыт все время и погнал нашу Зорьку вокруг деревни бегом, без отдыха и остановки. Где-то на десятом круге она меня так обдала зловоньем, что сам чуть не задохнулся, но удержался и погнал дальше. У самого перед глазами красные пузыри, но бегу, куда деваться? Не пойму, кого больше жаль, корову или велик, какой могу не получить. Вот так пригнал я Зорьку к реке, она, бедная, на колени упала, так пить хотелось ей, а нельзя, пока вся отрава из нее не выйдет. Погнал от воды и увидел слезы в глазах коровы. Знаете, Варя, вот тогда во мне зоотехник проклюнулся. Бегу, плачу сам, но гоню корову, чтоб спасти. Лишь в сумерках привел к реке Зорьку. Когда у нее живот совсем опал. Она попила немного и сама домой пошла. Еще восемь лет жила! Но меня больше всех любила. Как своего родного вылизывала, помнила доброе, хотя скотина, так все считают, ума и совести не имеет. А ведь это заблужденье. Скотина, случается, бывает много благодарнее людей. Вот здесь в деревне не могла разродиться женщина. У ребенка заднее прилежание было. Не головою, а ногами на свет пошел. Такое и у животных бывает. Врач в районе, позвали меня, умоляли, помоги Христа ради! Помирает баба, спаси! Ну, пришел. Жаль стало человека. Развернул, достал дитя. А когда уходил, мне даже спасибо не сказали. Случилось, горел конюх от самогонки. Откачал его, прочистил желудок. Ожил человек к ночи. Зато жена на меня с засовом набросилась и орала:
— Зачем спасал, кто просил? Пусть бы сдох, алкаш!
— Я ее стервой назвал с обиды. А мужик свой вывод сделал и ушел к другой. Неплохо живут. Двоих детей заимели, и пить перестал по-черному. Выходит, сама женщина виновата была.