— Совсем глупая! Ушла б к тебе навсегда из деревни, и жили б спокойно. Уж здесь ты не дал бы жену в обиду! — встряла Варя
— И я об том, говорил ей. Да вишь как оно не заладилось промежду нами. Анька воспитана была в послушании родителю. А тут еще такое случилось, что любовь ее перешиб отец, выбил кулаками. Она когда на ноги встала, про меня уже слышать не могла. Отреклась перед иконой при всех. На том ее родитель успокоился, а через год выдали Аню замуж. За пожилого и нелюбимого. Она родила сына. И теперь живет в городе. Иногда мы с нею видимся. Она в павильоне работает, молочные продукты продает. Вроде все у Анютки сложилось нормально. Муж спокойный, на сына не жалуется. У него уже двое своих детей. Вот только нет радости в глазах. Словно вся жизнь идет мимо. Сама ничего не говорит, а я вижу, что не в радость бабе жизнь с нелюбимым, навязанным, — отмахнулся Антон:
— Она, когда увидел ее впервые в павильоне, даже за прилавок присела со страха. Говорить не хотела. Боялась. А я рассмеялся, кого тут испугалась? Анютка со стыда покраснела. Разговорились мы. Вот тут много чего узнал.
— Отец ее все еще жив?
— Нет. Нашла его своя кончина. Вышел он в сад на Воздвиженье. Хотел сухие листья от деревьев сгрести в кучу и подпалить. Забыл о празднике, в тот день, то от стариков всякий слышал, в лес иль в сад нельзя ходить. А он забыл. Там его змея достала, укусила за ногу, гадюка. И откуда она взялась, к ним в сад никогда змеи не заползали. Тут же день особый! Кого змея укусит, спасти не удавалось. Так и с ним получилось, ни врач, ни знахарка не помогли человеку. Весь распух, почернел и через пару часов кончился в муках. Достал его Бог, пометил шельму. А уж как он кричал от боли, помощи просил у всех. Забыл, что за загубленную детскую душу когда-то ответ придется держать! Так веришь, Варюха, Нюрка даже на похороны не приехала. Как говорили деревенские, и на могиле ни разу не была. Выходит, не может простить извергу нашей загубленной любви и сынишку не увидевшего света.
— А почему теперь ни вместе?
— Поздно, Варенька, ушел наш поезд, отпели соловьи. Она мужа не оставит и никогда не изменит ему, верней собаки с ним живет. Теперь вот дважды бабкой сделалась. О чем нынче базарить? Анна свою семью ни на кого не сменит. Я и не предлагался ей. Годы все притупили. Отболел и я, уже не страдаю. Когда случается видеться, говорим спокойно, уже без боли о прошлом. Разошлись наши пути — дорожки, не сумели удержать счастье, видать руки были слабыми у обоих.
А значит, и не стоит прошлое ворошить.
— Жаль, что так нескладно у тебя получилось, — посочувствовала Варвара.
— Я ж тебе к чему говорил, чтоб знала, нет и в этом моей вины.
— Но и теперь ее любишь!
— С чего взяла? — удивился Антон.
— Столько лет один маешься неспроста. Сидит эта Аня занозой в сердце твоем и никого в него не пускает.
— Э-э, нет Варюха! Не в ней дело. Я сам иным стал. Баб вокруг меня много вьется. Были всякие серед них. Но ни по мне.
— А и я не подарок! Видишь, со своими не ужилась, не смогла их семью сберечь и сама от них ушла. Простить не могу. А видеться и подавно. Словно отрезала дочку от сердца. Порой и не вспоминаю неделями. Но первое время было тяжко, — призналась Варя.
— Я, честно говоря, недолго был отцом. Но если б меня назвало б мое дитя старым дураком, конечно, не простил бы и проучил бы круто. Чтоб мое говно на меня голос подняло, иль обозвало паскудно? Ну, уж хрен! Получила бы полную пазуху каленых орехов.
— Не хочу связываться, портить нервы, верю, что сама судьба не раз накажет Анжелку Мне добавлять не придется, — ответила баба.
— Пожалуй, ты права! Знаешь, у нас на работе; баба имеется, ходит, пальцы веером держит, косит под продвинутую крутую, всех подначивала, высмеивала. Даже на работу возникала в дорогих побрякушках. А зимой сама знаешь, темнеет рано. В конце смены выходишь из проходной, на улице темнота, как у негра в жопе. Но ее приметили пацаны. Окружили сворой, всю как есть ободрали, сорвали цепочку с шеи, перстни и кольца, даже мочки порвали, чтоб сережки взять. Сумку обшмонали, взяли сотовый телефон, да еще самой ввалили так, что с месяц в больнице провалялась. Конечно, тех ребят не нашли. Зато баба совсем другою сделалась. Уже не корячится, как говно на ветке. Не гнется в крендель, вспомнила, как здороваться нужно и уже не рядится на работу в новогоднюю елку Скромно, серенько одевается, без вызова. И даже морду красить перестала. С работы вместе со всеми домой вертается, не решается выходить в одиночку. Вот так и поставили ей на место мозги уличные мальцы. Вернули бабу в человеки! Так оно завсегда случается. Не пуши хвост веером, рядом всегда сыщется тот, кто шутя ощиплет.
— Я не поняла, ты это к чему рассказал? — насторожилась Варя.
— О дочке твоей! И ее где-то жизнь прижучит.
— Не надо, Антон. Я ей плохого не желаю.
— Это ни от людей приходит! — улыбнулся загадочно и спросил:
— Так ты когда согласишься ко мне навовсе?
— Антон, чего так торопишь?
— Я не гордый! Могу и подождать! Был бы толк! А и тебе тянуть не резон! Годочки бабьи, что в речке вода! Текут, и все вниз, к старости. Сколько порхать будешь? И сколько самой отведено, не угадать! Одинокого, да сирого болезни и беды достают чаще, чем семейных, где друг о дружке пекутся всякий день. Там и душа спокойнее, и здоровье покрепче.
— М не подумать нужно, ладно, Антон!
— Прикольная ты, Варюха! Иль такие как я на каждом углу стоят? Ведь и я не бессрочный. Сколько ждать мне твое слово?
— Я сама тебе позвоню. Как что-то решу, не промедлю, — пообещала Варвара.
— Ну, гляди ж, я жду! — кивнул Антон коротко и, проводив Варю до двери общежития, вернулся в машину.
— Вот так подружка, черт бы тебя порвал! Я не успела оглянуться, как ты моего хахаля заклеила! — Вошла в комнату комендантша и, хохоча, присела к столу.
— Не дергайся! Не закадрила! Свободный твой Антошка!
— Не бреши!
— Даю слово! Даже не тронутый! Весь как есть в целости и сохранности.
— И что? Даже не пытался до тебя?
— Нет!
— А чего так долго у него торчала?
— Предложенье мне сделал!
— Да иди ты! — удивилась Людмила.
— Честное слово!
— И что ответила?
— Поначалу враз отказала. А он уговаривать ста Весь свой дом показал. И сам наизнанку вывернулся Все о себе рассказал. Ему я ответила что подумаю..
— Варя, не смеши, чего тут тянуть? Мало что я базарю, ты не гляди, хватай Антона руками и зуба, ми и на шаг от себя не отпускай никуда! Такие н часто нам обламываются, как родной сестре говорю
— А как же
ты? — Ну, что я? Не пришлась ему по душе!
— Ты еще раз попробуй! — советовала Варя.
— Я уж не раз, сколько времени его клею, да о не хочет меня видеть, отворачивается старый черт. А ведь нутром чую, не уголек, целый костер у неге внутри горит. Только не каждую подпустит обогреться. Уж как я его обхаживала, да полный облом получила. Отставку дал, но почему?
— Видать, рыжих не любит! — хохотнула Варя.
— Я пять раз перекрашивалась. И в блондинку, и в шатенку, и в седую, ему это до заду. А сколько денег на парикмахеров извела! Но не повезло! Так хоть ты не зевай, не упускай мужика. Он пусть кондовый, но денежный, и в хозяйстве сведущий, за ним, как за Китайской стеной ни один сквозняк не достанет. Не смотри, что рыло у него суконное, зато весь город уважает больше, чем любого воротилу. У него и на счету кучеряво!
— Откуда знаешь?
— У меня в банке знакомая. Эта все пронюхала. Сказала, что Антошке дед какой-то, не только дом, но и вклад завещал. И теперь Антон вовсе пархатым стал. Ему пять жизней можно кайфовать не работая. Так что не гляди на его кривое рыло. Зато жить станешь, как муха в меду! И не раздумывай, соглашайся.
— А ты не обидишься?
— Мне было б больно, если б его упустили на сторону. А так хоть кому-то достанется. Ты ж не чужая мне, почти своя, как сестра. И еще знай! У него желающих баб полные карманы, долго не тяни с ответом…
— Не знаю, как дочь на это посмотрит? Высмеет или обругает? Скажет, что на стари лет с ума сошла!
— Она пусть на себя глянет! Всю семью просрала, шизанутая. А и кто тебя осудит, ведь ничью семью не разбила, ни у кого не отбила и не увела. Для семьи мужика берешь, всерьез! Разве за такое судят баб? Не-ет, милая! Завидовать станут, вот это точно. Он иного предпринимателя за пояс заткнет. Да что звенеть впустую? Поживешь с ним, сама увидишь все.
— Мне перед тобою неловко! — призналась Варя:
— Получается, что его у тебя отняла. Ты для себя присмотрела, а я Антона увела.
— Закинь переживать. Оно хоть и досадно, что отставку получила, но сама знаешь, мужик инструмент тонкий, силой на себя не натянешь и не удержишь. Приглядел он тебя и радуйся. Смотри за ним в оба, чтоб какая-то молодая сикуха его не отбила.
Варя с Людмилой оглянулись на внезапно открывшуюся дверь, в нее любопытно заглянула соседка Наталья:
— Бабоньки, давайте чайку сообразим! — прикрыла рукой бутылку, видневшуюся из кармана.
— Ты, твою мать, с каким чаем сюда возникла? Че за праздник в твоем гареме? Иль новых хахалей отбили у путанок? — гаркнула Людмила добавив:
— Кого замуж отдаете? Уж не Прасковью ли? Той уж восемь десятков, а все мечтает заклеить молодого ухажера, какой бы ее на руках носил, прямо из койки в туалет… Вот только желающих нет, и конкуренток у нее шибко много!
— Людмила Петровна, да при чем Прасковья? У меня сегодня день рожденья, аж полтинник исполнился. Вот и возникла к вам, не могу одна в такой день оставаться и пить сама с собой перед зеркалом. Все ж бабы мы, живые люди, человеки, любить и помнить себя должны всегда, — робко протиснулось в комнату рыхлое, полное тело и, поставив на стол бутылку вина, добавила:
— Коль некому нас согреть, сами про себя позаботимся. Чтоб они задохнулись все, эти козлы про клятые, во всем общежитии ни одна живая душа мен не поздравила. А ведь сколько бывших хахалей здесь канают. Раньше комплиментами засыпали со все концов. Нынче, козлы, и здороваться отвыкли. И это мужики! Чтоб у них в яйцах грыжи повырастали у кобелей!