— Мистер, — отец девочки вышел из-под навеса с дешёвым револьвером в руках, — ваши люди уже были здесь, и я уже сказал им твёрдое «Нет». Пусть мы и бедны, но это не значит, что моя дочь будет работать в борделе. Будто я не знаю, что Майер Полански курирует проституток! Все эти сказки о хорошей работе для ребёнка рассказывайте где-нибудь ещё!
— Какой Полански! — Ситуация начала выходить из-под контроля, — какие бордели?! Ребёнка?!
— Будто вы не понимаете? — Мужчина закаменел лицом и взвёл курок.
— М-мать, — с треском отдираю усики и снимаю шляпу, — думал инкогнито проверить потенциальный талант для нашей киностудии, а тут…
— Ларсен! — Ахнул кто-то из мальчишек, — ну Эрик Ларсен же! Киностудия ещё…
Подростки загомонили, враждебность быстро пропала.
— … Полански, говоришь… ещё и угрожал? Так… — достав блокнот, пишу номер телефона, имя и несколько слов, — парни, вот вам мело… А чёрт, мелочи нет, держите двадцать баксов! И бегом звонить по этому телефону! Скажите Рэю, чтоб поднимал всех своих и через час максимум был здесь во всеоружии. Такси… да что угодно оплачу, ясно.
— Да, Мистер Ларсен, — вразнобой отозвались мальчишки, для которых началось Большое Приключение, — сдачу…
— Оставьте себе! Гонорар за опасность! — И уже тише, — С-суки, они уже и за детей взялись, мафиози эти… я им, скотам, устрою похохотать…
— Тяжёлый денёк, — лениво текли размышления, пока я отмокал в горячей воде. Домой попал сутки спустя, страшно вымотанным и пропотевшим, ванна оказалась очень кстати. — Сперва всю улицу на дыбы поднял, потом переезд семьи будущей звёздочки, прослушиванье.
— Награду за Полански, пожалуй, несколько непредусмотрительно было объявлять… но ведь притащили же! Понятно, что у сутенёра этого свои разборки, и конкуренты просто воспользовались удачным случаем. Но удачно, удачно… правда, теперь разборки с полицией… А, отпишу в фонд помощи полицейским тысяч тридцать! Прокатит, да ещё как прокатит! Может, меньше? А, нормально! Через Айсберга проведу, надо своему копу авторитет приподнять.
— Да уж, дороговато мне звёздочка будущая обошлась… но какая реклама! Мне, Альме, киностудии, Рэю с парнями. Окупится ли? Пять тысяч за мафиози, полиции тридцатку. Даже если и нет… теперь остаётся только раскручивать ситуацию дальше.
В столовой меня встретил насмешливый взгляд Олава.
— Ну что, Гарун аль Рашид, — будто говорил он, — наигрался?
.
Глава 31
— Ночь. На шахтах, фабриках, заводах, электростанциях, в метро и в домах граждане нашей страны полны ожиданием. Они уверены в том, что их непреклонная воля будет выполнена, что судьи услышали приговор народ и поджигатели, убийцы, диверсанты получат справедливую кару. Но они ждут конца судебного заседания, чтобы убедиться в неотвратимости пролетарского правосудия. Ждут момента, когда карающий меч Революции опустится на безвольно склонённые головы негодяев.
— На заводе «Красный Пролетарий» птицей облетела огромные цеха весть о приговоре. Люди прервали ночной обед и за пять минут собрались на митинг на свободной площадке у конторы мастера. Митинг открыл дежурный мастер Зябликов. Парторг электрического цеха Руднев взял слово для сообщения. Сотни людей слушали его, не дыша, пока не дождались долгожданной вести.
— Буквально несколько минут назад закончился суд, длившийся почти без перерыва долгих семь дней. Народная воля выполнена, гнездо саботажников, предателей, подлых убийц наконец-то разорено!
Пробегаю глазам несколько абзацев Правды, в общих чертах понятно, а продираться сквозь своеобразную стилистику официальной прессы СССР тридцатых годов тяжеловато. Язык понятен, пафос в сочетании с канцеляритом режет глаза. Да иное построение фраз, написание некоторых слов… инаковость выпирает в каждом абзаце.
— А насколько странным кажусь хроноаборигенам я, даже представить сложно. И страшно немного. Дальше…
Последним словом хочу воспользоваться не для защиты. Я хочу здесь сказать, что целиком, без всяких оговорок признаю обвинение, выдвинутое вчера прокурором. Мои тягчайшие преступления против народа, Родины и партии невозможно оправдать. Тяжело осознавать, что я, с ранних лет вступивший в революционное движение, и верно служивший партии и народу почти полтора десятилетия, стал в итоге врагом народа и сижу вот здесь, на скамье подсудимых.
— Я отдаю себе отсчёт, что это итог закономерен. Оступившись однажды, я допустил политическую ошибку и проявил упорство, пойдя по неверной дороге. По неизбежной логике судьбы, она и привела меня к закономерному финалу.
— Политическая ошибка, близорукость и нежелание признать свою неправоту, привела меня сюда, на скамью подсудимых. И скоро в моей жизни поставят жирную точку, а могила зарастёт сорной травой.
— В последнем слове я хочу предостеречь всех: не повторяйте моих ошибок! Если товарищи по партии говорят вам, что вы не правы, подумайте! Не отвергайте их помощь, постарайтесь разобраться в происходящем без лишней гордыни и дурного, мещанского чувства непогрешимости.
— На этой непогрешимости и сыграли агенты иностранных разведок, матёрые предатели и диверсанты. Они окутали меня заботой, заставили поверить в правильность моих суждений. Льстивые голоса вливали яд в мои уши, а потом вложили отравленный кинжал в руку.
— Итог вы знаете! Знаете и проклинаете меня, как убийцу верного сына партии, товарища Тухачевского. Проклинайте! Я и сам себя проклинаю! Ни в коем случае не оправдывая себя, хочу напомнить вам, что не будь этих матёрых врагов и предателей, проникнувших в партийные и хозяйственные органы, я не смог бы совершить столь чудовищное злодеяние.
— Советские чекисты нанесли тяжёлый удар гидре контрреволюции, одной из голов которой был я. Но мало рубить безжалостно головы чудовищу, надо ещё и прижигать их, чтобы не отросли новые, в удвоенном количестве. Никакой жалости к врагам!
— Однако, — вылетает невольно, — понятно, что стилистика ныне именно такая, но чтобы сам подсудимый призывал не испытывать никакой жалости?! Хотя понятно — жене и детям ссылка, а не лагерь, ещё что-нибудь в том же духе. Ладно, хватит политики. Но Тухачевский… не ожидал, вот уж чего не ожидал. Очень интересно могут пойти дела в Союзе после гибели такой Фигуры.
Листаю дальше, уже без особого интереса, мысли заняты Тухачевским.
— Карев С. С., рабочий-плотник дачного треста, с семьёй в 6 ч. Получил комнату в Реутовском районе, в посёлке Салтыковском.
— В марте из-за перебоев в снабжении бригада Карева снимается с работы. После ряда перебросок с места на места Карев уходит с работы дачного треста в Птицепродукт.
— Вот тут-то и начинаются издевательства над Каревым и его семьёй.
— 25 апреля в квартиру Карева в его отсутствие явился инспектор Погодин и предложил беременной жене Карева немедленно выселиться из комнаты. В результате этого «внушительного» разговора у больной Каревой были преждевременные роды.
— Не ограничившись этим безобразием, тот же Погодин 8 июня вновь явился в квартиру Карева и выбросил вещи и детей Карева на террасу. Жена Карева пошла предупредить о случившемся мужа.
— В её отсутствие «ретивый» инспектор отправил двухмесячного ребёнка в Реутовский дом матери и ребёнка, как беспризорного…
Странно читать такое: помнится ведь, как нам вдалбливали в головы о Железном Занавесе и сокрытии негативной информации в Союзе. Встречается информация и куда более жёсткая. Гласность в СССР ныне такая, что США позавидовать может. А вот в Штатах, к слову, с демократией и гласностью ныне беда…
— А была ли она хоть когда, демократия эта?
И это Правда, которая продаётся свободно не только в СССР, но и за пределами страны, в том числе и в Нью-Йорке. Не думаю, что доход от продаж газеты хоть сколько-нибудь велики, но покупают ведь!
Эмигранты, желающие всласть поплеваться желчью, студенты-русисты и все, кто хочет изучать живой русский язык, пусть и отдающий изрядно канцеляритом. Желающих хватает, но… покупателей, не скрываясь, берут на карандаш[140] ФБРовцы.
Так что покупают коммунистическую прессу либо благонадёжные граждане вроде меня, либо самые отчаянные социалисты.
— Тухачевский… целая эпоха, как ни крути. По одной версии, гениальный военный теоретик, по другой — бездарность. Но безусловно противник Сталина…
— Гениальный… как вспомню его требование поставить экономику страны на военные рельсы и обеспечить армии пятьдесят тысяч танков и сорок тысяч самолётов к следующей пятилетке, так вздрогну! Когда писалось? В тридцатом, кажется… тогда. Рухнула бы экономика СССР. А сколько денег с его подачи ушло на мертворожденные, но очень, очень дорогие проекты!?
— Да и страшно европейским обывателям, когда Генштабом опасного и таинственного СССР командует такой явный… Бонапарт. Не скрывал и не скрывает агрессивных устремлений.
А тут раз, и Гидра Контрреволюции пресекла жизнь «великого полководца», всех побед у которого — подавление антоновского мятежа тамбовских крестьян. Может, хоть теперь урежут долю чрезмерно раздутого военного бюджета, да тратить выделенное начнут грамотней.
— Хе-хе… думаю, Гидра орден заслужила за такое «преступление». Ох, много бы я отдал, чтобы узнать, что же там происходит!
— Как продвигаются дела в изучении русского? — Поинтересовался Раппопорт, без стеснения подвигая себе стул от соседнего столика.
— Не очень, — отложив газету, массирую виски, — словарный запас набрал приличный, и даже акцент вроде как не самый сильный, но…
— Всё равно непонятно, — закончил за меня Дэн, — ожидаемо. Это другой культурный код, другая цивилизация. Многие понятия ускользают даже от меня, хотя в детстве этот язык слышал постоянно. Не считая идиша, конечно.