православные. Ну, наказывать наказывали, когда было за что.
Вот такое мироощущение высказал другу за бутылкою вина в Демутовом трактире генерал-майор, прославленный партизанский командир Александр Никитич Сеславин.
Холодный прием при дворе заставил Сеславина почувствовать себя оскорбленным. Он подает прошение об увольнении от службы. При официальности и субординации текста в данной бумаге он позволил себе двусмысленную фразу: «по здешнему суровому климату продолжать воинскую службу не могу». Отставку не замедлили принять, и сорокалетний Сеславин был уволен на почетных условиях – с мундиром и полным пенсионом.
Тому же Назимову Сеславин написал, подводя итог почти двадцатилетней службы: «Проследя движение моей службы, сосчитаем семьдесят четыре сражения больших и малых, в которых находился я большию частию с первой пули до последней. Имею от них восемь ран, столько же орденов и золотую саблю “за храбрость”. Еще имею многочисленные долги, некоторую часть из коих император, помятуя мои заслуги, взял на себя».
Упрямый Александр Никитич продолжает лелеять свои давние замыслы – в числе их путешествие в Индию и караванным путем или, при создании экспедиции, исследование стран ближних к Индии и одновременно приближающихся к южным границам России. Влияние английской разведки на фанатичных владык восточных государств он считал очень важной стороной задуманного им военно-разведовательного предприятия.
Несмотря на явную незаинтересованность Александра I в осуществлении его планов, направленных на усиление позиций Российской империи на Востоке, он пока не сдавался.
Отставной генерал снова на полтора года покидает Россию.
VIII
Предварительно, не дождавшись аудиенции у императора, Сеславин просил принять его военного министра князя Волконского.
Министр был человек неприветливый, сухой и черствый, но к старым служакам, генералам или офицерам, прославившимся отменной храбростью, проявлял снисходительность. С Сеславиным у него произошло несколько личных встреч и встреч в присутствии императора Александра в период его послевоенной триумфальной известности. Тогда бывшего командира партизанского отряда, назначенного затем командующим Сумского гусарского полка и, наконец, получившего чин генерал-майора, двор ласкал. Государь обещал ни в чем ему не отказывать и проявлял редкую для него щедрость к израненному герою.
Правда, в то время, когда Сеславин лечился на водах в Барреже, в английском Бате и некоторых других курортах, царская щедрость иногда иссякала. Сеславин писал государю, Волконскому, Толстому и каким-то финансовым чиновникам высокого положения, однако добивался обещанных субсидий с большим трудом. И вот он в кабинете военного министра, в котором висят портреты Петра Великого, Екатерины Второй и ныне правящего Александра Павловича, но нет портретов Румянцева, Потемкина, Суворова и Кутузова. Сеславин отметил про себя эту явную несправедливость. Он поклонился, был приглашен в кресло напротив князя, и началась беседа, на которую бывший партизан возлагал большие надежды.
Сначала Александр Никитич вздохнул и, посмотрев печально в холодное, с жестким прикусом, худощавое лицо одного из самых знатных вельмож России, одного из официальных Рюриковичей, и к тому же нынешнего военного министра, сказал не без грусти в голосе:
– Ваше сиятельство, мне совестно вас беспокоить, но врачи…
– Что, опять рекомендуют лечиться на водах? – Министр соединил в одну линию густые, ухоженные брови и слегка усмехнулся. – Докторам виднее… Плечо? Раздробленное?
– И плечо, ваше сиятельство, и горловое кровотечение иногда, и совершенно изводит нога, хотя пулю все-таки удалили… Но мне пришлось прервать лечение из-за недостатка средств.
– Разумеется, сие скверно и непорядочно со стороны финансовых исполнителей указа Его Величества, – сочувственно проговорил князь. – Однако еще есть время исправить их нерадивость. Вы поедете заканчивать лечение на водах, а за предоставлением вам государственной субсидии я буду следить сам.
– Я уже беспокоил ваше сиятельство своими отчаянными письмами из Франции и Англии, да что поделать – нечем было платить за гостиницу, за лечение, не хватало денег даже на еду и средства передвижения по Европе. Каково ущербно не только для моей чести, но и для чести России и ее государя, ваше сиятельство.
– Всё, беру на себя ваше денежное обеспечение, Александр Никитич. Лично занесу в ежемесячный календарь и буду во всякий срок требовать официальной бумаги, подтверждающей своевременность выплат и их почтового отправления. В настоящее ваше отбытие в Европу вы получите двадцать тысяч, как первую выплату. Достаточно ли?
Сеславин был удовлетворен личным обещанием князя, после чего опять приступил к развитию своей идеи об экспедиции в Азию, в сопредельные с Россией магометанские ханства и эмираты, которые, науськиваемые агентами английской разведки, могут иметь намерения напасть на южные области российской территории.
– Я уже подавал на ваше рассмотрение мои подробные доводы о пользе продвижения российского влияния в том направлении, чтобы, если понадобится, ввести Россией оружие свое в ост-индийские владения и… предупреждая неприятельские поползновения, уничтожить владычество англичан в Индии.
Князь Волконский поднялся, с чрезвычайно сосредоточенным видом стал прохаживаться рядом со своим столом – от стены кабинета и назад. Сеславин тоже хотел встать.
– Сидите, Александр Никитич, – остановил его князь. – Я дважды имел случай начать докладывать государю о ваших соображениях по поводу предложений направить хорошо снаряженную экспедицию в те места, несмотря на опасность военного столкновения со стороны туземцев, имеющих свирепый нрав, особо несговорчивый религиозный фанатизм, не допускающий к ним иноверцев, и, тем более, обеспеченных от англичан стрелковым вооружением в весьма высокой степени. Государь каждый раз объявлял такие намерения с нашей стороны крайне несвоевременными. Тем более что Турция, несмотря на заключение мира, подписанного еще светлейшим князем Михаилом Илларионовичем… да упокоит Господь душу его в селениях своих… крайне ненадежна в своих дальнейших намерениях. Кроме Турции мы со дня на день можем ожидать вторжение полчищ персидского шаха в христианские области Грузии и Армении. А что уж говорить об идущей постоянно войне с черкесцами и другими племенами горного Кавказа. Слава Богу, там пока успешно справляется с их вылазками генерал Ермолов, которого вы, надо полагать, отлично знаете по войне с Бонапартом. Но ведь и освобожденная Европа, увидевшая русскую мощь и победу России над Францией, заключившая союз с нашим государем, тоже ненадежна. Пусть Наполеон изолирован на острове посередь океана и охраняется ненавидящими его англичанами. Но трон Бурбонов весьма шаток. Король Людовик, обессиленный, не пользующийся поклонением народа монарх. Австрийская империя, хоть и чрезвычайно надменна под управлением Габсбургов и своего хитроумного канцлера Меттерниха, однако постоянно встревожена революционными настроениями в своих италийских, венгерских, чешских и польских провинциях. Кстати, и наша Польша также ждет повода и возможности взбунтоваться. Так что, господин Сеславин (министр почему-то резко помрачнел), нам сейчас не до Индии, несмотря на ваши совершенно обоснованные и справедливые объяснения в отношении политики англичан.
Князь вернулся за стол, сел в свое кресло и как-то печально покивал Александру Никитичу, словно сожалея о том, что приступить к прямому деловому разговору, обсуждающему организацию экспедиции в Хиву или Хорезм не имеет августейшей поддержки. Сеславин вздохнул и тоже помрачнел.
– Жаль моих записок и планов укрепленных городов Германии и Франции, очень усердно мною составленных за семь лет моих путешествий по Европе. Они оказались вместе с моим прочим имуществом и каляской на дне Ла-Манша.
– Да, я помню ваши письма. Очень жаль. Однако не будем унывать, ибо уныние есть один из тяжелых грехов в понятии христианина. Если обстоятельства и состояние вашего здоровья позволят вам, попробуйте восстановить хотя бы самое главное в ваших записках и планах, – неожиданно смягчившись, улыбнулся князь Волконский.
– Буду стараться, ваше сиятельство, – уверил министра Сеславин. – А если государь…
Князь опять помрачнел и до странности доверительно наклонился через стол навстречу Сеславину.
– А государь, да будет вам известно, – сказал он, понижая звучание своего и так негромкого голоса, – пребывает в погружении молитвенных настроений. Его Величество чрезвычайно благочинно и постоянно посещает службы и молебны не только в Петербурге или Москве. Он ездит часто в святые обители, находящиеся в разных местах России, беседует с честными отцами, известными благочестием и постничеством, со старцами, схимниками, архимандритами. И придает оным встречам первостатейное значение. Такова государева воля и таково стремление его сердца.
Два суровых воина – военный министр России и израненный герой прошедшей войны молча, со скрытым значением, посмотрели друг другу в глаза.
– Разрешите отбыть, ваше сиятельство, с душевной благодарностью за обнадеживающую беседу. – Сеславин поднялся, отступил два шага, поклонился, потом по-военному стукнул каблуками и, церемонно повернувшись, пошел к двери. В дверях еще раз склонил голову.
– Докладывайте мне лично, пишите о своих и других делах. Я внимательно изучу ваши послания, – пообещал князь. – Добрый путь, Александр Никитич, с Богом.
Глава одиннадцатая. Снова Европа
I
Генеральская тройка с надежным ямщиком и звонким «валдайским» колокольчиком мчала Сеславина по Петербургскому тракту. Навстречу в легких кибитках проносились фельдъегери, почтовые возки с охраной и почтальоном на козлах. Умеренно рыся, влекли четверкой лошадей в столицу или от нее наемные кареты с пассажирами. Ехали медленно возки помещиков и купцов с имуществом, семьями и слугами. Иной раз на выписной лакированной каляске старался обогнать всех какой-нибудь светский щеголь или важный чиновник. Длинными медлительными вереницами двигались обозы, груженные разного рода товарами, продовольствием, строительным камнем и кирпичами, сосновым и березовым кругляком, пиленым лесом, пеньковыми канатами для флота или железом для оружейных заводов. Изредка мелькали всадники в гражданском плаще или военном мундире.