Сеславин написал в полиции Милана, что едет в Рим для посещения Ватикана, собора Святого Петра и открытой для публичного обозрения, имеющей несравненную выставку живописи виллу Боргезе. На самом деле, он ехал, чтобы восстановить чертежи и планы крепостей и портов, утерянных несколько лет назад во время шторма в Ла-Манше.
Вот римская гостиница, где он останавливался последний раз. Сеславин стал опрашивать служителей и некоторых постояльцев, как ему разыскать синьора Барелли, который нередко играет здесь в вист. Его довольно легко узнать, потому что Барелли почти огненно-рыж, что не часто встречается среди итальянцев.
Дня через два к нему в комнату постучали. Вошел тот высокий сурового вида человек, которого в день дуэли Сеславина с Сильвио Монти называли Риккардо.
– Приветствую вас, сударь, – сказал Риккардо сдержанно, даже неприветливо. – С чем вы приехали в наш Вечный город? И почему вас интересует Барелли?
– Видите ли, синьор Риккардо… насколько я помню, вас так звали ваши приятели… Так вот, я начал поиски с Барелли из-за его, извините, особо запоминающейся рыжести.
– Ах, вот как, – криво усмехнулся Риккардо. – Ну, это, пожалуй, убедительный довод. Кто же вам нужен на самом деле?
– Хотел бы предварительно попросить вас, синьор, не принимать меня за австрийского шпиона, засланного, чтобы выследить патриотов Италии, которые готовы бороться за освобождение своего отечества. Будь я итальянцем, я бы бесспорно стал карбонарием, хотя очень мало знаю об этом сообществе. Когда Наполеон вторгся в Россию, я был артиллерийским офицером, капитаном. Во главе «летучего» отряда мстителей я наносил большой урон врагам, оккупировавшим древнюю столицу России. Вместе с другими такими же партизанскими отрядами и в сообщении с регулярной русской армией мы уничтожали врагов, среди которых были не только французы, но также австрийцы и итальянцы. Я русский и сражался, убивая или беря их вплен без разбора, пока они находились на моей родной земле. Итак, Бонапарт и его сброд со всей Европы были изгнаны из России. Я продолжал воевать, когда русский император заключил союз с австрийцами и пруссаками против Бонапарта. Я участвовал в сражении при Лейпциге и в десятках других сражений. Я начал сражаться против Наполеона капитаном, а закончил в чине генерал-майора. Я стал командиром гусарского полка и одним из первых вошел в Париж. Что вы на это скажете?
– Если то, что вы рассказали, правда, вы герой. Я преклоняюсь перед такими людьми и готов помочь вам, чем только смогу. А наш рыжий Барелли в действительности имеет совсем другую фамилию. Это один из предводителей карбонариев Конфалоньери, к тому же он великий итальянский поэт. Недавно он был арестован вместе с целой сотней наиболее активных патриотов. Некоторых сразу приговорили к смерти и тут же расстреляли. Кругом рыщут ищейки австрийской полиции и завербованные иезуитами – влиятельным и жестоким католическим орденом. Вот такова обстановка в нашей прекрасной Италии. Кто вас еще интересует? Моя фамилия вам нужна? Извольте, моя фамилия Оливьери. Я, так же как и мои сообщники, хожу по лезвию ножа. Но это наши дела, наша драма и трагедия.
– Все это очень грустно, – сказал Сеславин. – А как поживает тот удивительно красивый, хромой англичанин, который был у меня секундантом при моей дуэли с Монти? Помните? Он приглашал меня в Грецию, чтобы помочь греческим повстанцам против турецких поработителей.
– Вы говорите про лорда Джорджа Байрона, – стал горячо объяснять Оливьери. – Это величайший английский поэт. Для многих молодых людей Европы он властитель умов.
– Но я уже не молод и не знаю английского, – вздохнул Сеславин. – Удалось Байрону поднять греков против султана?
– Байрон недавно умер от гнилой лихорадки в каком-то греческом городке. Кстати, многие его стихи и поэмы переведены на французский язык. А восстание греков возглавил князь Ипсиланти, но потерпел поражение.
– Очень печально все это, синьор Риккардо. Я правильно вас назвал? – спросил Сеславин.
– Ну, допустим. Пусть будет Риккардо. Кого еще вы хотели бы увидеть? Или – о ком узнать?
– А как поживает Сильвио Монти? Шулер, которому я, кажется, попал в ногу.
– Он играл в вист в Сицилии, в обществе каких-то местных баронов и не смог, чтобы не плутовать. Его уличили в шулерстве, избили шандалами до полусмерти и заключили до суда в каземат. Там он повесился на рукаве собственного фрака. Судьба итальянца, даже такого, как Монти, тоже закончилась трагедией.
– Лучше бы он стал карбонарием, – без улыбки сказал Сеславин.
– А он и был карбонарием, входил в какую-то венту, то есть боевое подразделение. Но в карты обязательно жульничал. Как вам покажется такое сочетание?
– Я бы пожелал бы ему погибнуть в бою, защищая от врагов отечество, – серьезно проговорил Сеславин. – На моих глазах погибли тысячи прекрасных людей, защищавших Россию, и это списывает все недостатки или пороки, которые у них, может быть, имелись при жизни. А сейчас они причислены к душам благим, погибшим… у нас говорится: «положивших живот свой за други своя». Еще один вопрос прозаический. У меня восемь ран, из которых одна никак не исцеляется. Есть ли поблизости место с целебными источниками, где можно лечить раны?
– Недалеко от города Капуи, это ближе к Неаполю, есть местечко Кумы. Там со времен Древнего Рима, сенаторы и прочие римские рабовладельцы исцеляли свою подагру. Попробуйте эти древние источники. Может быть, они исцелят ваши раны, – сочувственно и глядя с неподдельным уважением, посоветовал Оливьери.
Примерно через месяц Сеславин случайно узнал, что Оливьери погиб при покушении на шефа ломбардской полиции Сальвотти.
Кумские воды, несмотря на их тысячелетние использование, не потеряли целительных свойств. Пробыв здесь довольно длительное время, Сеславин почувствовал улучшение здоровья. Даже главная рана его закрылась, перестала кровоточить и выбрасывать мелкие осколки раздробленной кости. Рана затянулась, и он мог довольно свободно двигать правой рукой.
Уже давно душевная скука и тоска по родной стороне, как и в прежние его европейские вояжи, начали допекать его нестерпимой хандрой. И решение вернуться в Россию овладело всем его существом. Последний раз он проехал по дорогам Италии, миновал Швейцарию, Австрию и пересек, наконец, границу Российской империи, где рядом с таможней и гарнизонной крепостью стоял полосатый столб с двуглавым орлом. Шлагбаум подняли седоусые инвалиды – один с деревянным протезам вместо правой ноги, другой однорукий. Предъявив жандармскому офицеру российский паспорт и бумагу, подтверждающую его генеральское звание, Сеславин сел в почтовую тройку и выехал на столичный тракт. Вернулся он полный сил и надежд на то, что сможет еще быть полезным отечеству.
В Петербурге он снова поселяется в гостинице Демута.
На улице рядом с «Демутовым трактиром» спешит разношерстная петербургская толпа: светские щеголи с тросточками, в шинелях с пелеринами и в цилиндрах; гвардейские офицеры с развевающимся белым плюмажем проносятся в легких экипажах, а менее роскошные и самодовольные армейские, не бывающие на светских балах, преследуют со скабрезными целями одиноких дам – случайно или намеренно подвергающихся этому преследованию; множество чиновников самого различного ранга в зеленых, сизых, черных вицмундирах спешат в свои министерства, ведомства, департаменты, а директора этих департаментов подсаживают разодетых по парижской моде супруг в солидные и вместительные кареты, отправляясь на бал или в Мариинский императорский театр, где дают оперу («Фенеллу», например) или знаменитый балет, поставленный швейцарцем Дюкло; спешат русские мужики – мастеровые, завернувши пилу в чистую парусину или сложившие инструменты в мешок; прогуливаются, направляясь в Летний сад, гувернантки со своими подопечными детьми, завитыми, в шляпках или белых картузиках; снует множество разносчиков: несут на головах корзины с продуктами в магазины и, наоборот, в дома заказчиков; торговки, продающие молоко с чухонских мыз или булки от немецкой пекарни, румяные яблоки из Рязанской губернии или апельсины с недавно причалившего, обогнувшего Европу грузового итальянского судна. Среди чиновников, дам известной категории, среди литераторов в помятых цилиндрах с помятыми лицами, среди кружевниц, белошвеек, прачек, молодых фатоватых купчиков с усиками стрелкой и бородатых купцов в высоких сапогах, длиннополых поддевках, картузах или меховых шапках мелькают малозаметные люди среднего возраста, одетые не то как приказчики из приличного магазина, не то как цирюльники по вызову, не то как фельдфебели, выслужившие срок… В основном русского обличья, иногда похожие на мастерового чухонца или немца… Это агенты тайной полиции, наблюдающие за разного рода людьми и, в частности, за отставным генералом, приехавшим недавно из-за границы.
Агент, выполняющий секретный надзор, пишет о бывшем знаменитом партизане, отличающемся независимостью в суждениях и пользующемся популярностью среди гвардейской молодежи:
«Уволенный от службы генерал-майор Александр Никитич Сеславин живет в гостинице Демута самым уединенным образом. Он платит за квартиру и стол триста рублей в месяц. Он много пишет и, надобно полагать, судя по разложенным на столе картам и книгам, занят каким-то военным сочинением.
Он почти никого не принимает. Лицо, которое его чаще всего посещает и с кем он проводит много времени, – это уволенный от службы генерал-майор Леонтий Иванович Депрерадович. Судя по манере, когда они вместе проводят время (всегда отсылая слугу), надобно полагать, что они не только близкие друзья, но и, вполне возможно, обсуждают что-то тайное. Сеславин также иногда посещает вечерами Депрерадовича, живущего на Литейной, в доме купца Креболкина.
Другой часто посещающий его человек – полковник Назимов, который состоит при обер-полицмейстере по особенным поручениям. Слуга рассказывает, что Сеславина посещают чиновники коллегии иностранных дел, но мне еще не удалось установить, кто это, должности и фамилии. Слуга говорит: “У барина важные дела по иностранной коллегии”. А еще слуга извещает о заявлении Сеславина, что он будет служить не иначе, как по особенным поручениям при особе Его Величества.