Ксентрай бил тревогу. Ко двору из Орлеана поспешил Бастард, из Нормандии вернулся Ла Ир, из Бретани – Жиль де Рэ.
О том, что англичане, при пособничестве церкви, засыпают письмами Филиппа Бургундского, пытаясь дотянуться до «французской еретички», уже знала вся Европа.
Если не поторопится Франция – Англия будет тут как тут.
Но король бездействовал. И только самые близкие видели, как раздражен их государь, которого рвали на две стороны противостоящие друг другу придворные группировки. В лучшие времена решающий голос мог оказаться за Иоландой Арагонской, но она молчала. Приехав в Шинон, Жанна предстала перед всеми знаменем освобождения, как того и хотела королева, ясным пламенем будущей свободы, но уже через полгода триумфального шествия пламя превратилось в исполинский столб огня, бесконтрольный, стихийный, в пожар, все сжигающий на своем пути!
Жанна напугала ее…
Пленницу вновь везли в телеге по дорогам Франции. Жана д’Олона и обоих д’Арков отлучили от нее. «Надо проучить ее», – решил герцог Бургундский. Так и сделали. Ей связали руки, чтобы она не пыталась лишить себя жизни. За мертвую Жанну никто бы не дал и десяти золотых! Разве что ревностные инквизиторы Бедфорда, чтобы публично сжечь ее прах. Девушка была подавлена, дорогой она молчала, лежа в сене, под плащом, подаренным ей Жаном Люксембургским.
В тот самый день, когда Жанна увидала высокие башни неприступного Боревуара, стоявшего недалеко от Соммы, окруженного рядами стен – одна выше другой, среди лесов, принадлежавших графам Люксембургским, в покоях короля Франции состоялся разговор между Карлом Седьмым и его капитанами. В этот день рыцари поняли, чего стоит хваленая дружба короля. Как ошпаренные они вылетели из его покоев.
– Он что, хочет оставить ее бургундцам?! Бросить?! – Ксентрай был в ярости. – Чего мы должны ждать? Я не понимаю…
– Память его коротка, – кипел Орлеанский Бастард. – Ох, коротка!
– Он испугался церкви? – негодовал Жиль де Рэ. – Да я прокляну любую церковь, которая обвинит Жанну! Пусть выберет своего папу, – он обращался к Бастарду, – как это делал ваш отец – Людовик Орлеанский!
– Если только Людовик был его отцом! – усмехнулся Бастард.
Багровое лицо Ла Ира было искажено гневом, но он сдерживал себя. И только твердил, как заклинание: «Черт возьми! Да как он смеет?! Черт возьми!»
Но им пришлось замолчать сразу после того, как впереди замаячили две знакомые фигуры: изящная – Ла Тремуя, и мясистая – первого канцлера королевства, архиепископа Реньо де Шартра.
– Вот почему он сказал нам «ждите, будущее подскажет»! – едва они разминулись, воскликнул Орлеанский Бастард. – Вот оно – «будущее»! Ему понадобился мудрый совет!
– Из преисподней! – откликнулся маршал де Рэ.
Капитаны с ненавистью и презрением взглянули на Ла Тремуя. Нарочито низко поклонились первому канцлеру де Шартру.
– Ну-ну, – усмехнулся Ла Тремуй, краем уха уловив несколько неосторожных фраз, брошенных капитанами. Он взглянул на де Шартра. – Господа рыцари играют с огнем? Нам это на руку.
Они вошли в покои короля. Карл сидел в кресле – он ждал их.
– Доброго дня, государь. Вы не боитесь вот так запросто впускать к себе этих головорезов? – поклонившись, осторожно спросил у короля Ла Тремуй. Лукавому советнику сразу бросилась в глаза бледность лица его величества. Два чувства бушевали в короле: гнев и нерешительность. Порочная смесь – удел слабых. – Они могут быть опасны, когда что-то выходит против их желания.
– Я подумал о том же, – откликнулся Карл Седьмой.
– И потом, их речи! – Ла Тремуй улыбнулся. – Бунтовщики, да и только!
Слушая фаворита, король задумчиво кивал. Бедняга, думал Ла Тремуй, он не знает, как ему быть! Надо помочь его величеству…
– Я слишком много им позволяю, – сказал король. – Стоило бы урезонить их.
Ла Тремуй был рад: его величество первым произнес эти слова. Но едва король замолчал, он вновь поклонился.
– Государь, мы с его высокопреосвященством прибыли сразу, как только узнали о вашем желании поговорить с нами.
– Вам, господа, известно, что англичане совместно с инквизицией решили во что бы то ни стало заполучить Деву Жанну в свои руки. Все, кто сражался с ней плечом к плечу за мою корону, в один голос просят, если не требуют, освободить Жанну любым способом. Будь то выкуп или военные действия. Мне нужен ваш совет. Совет политика и совет слуги церкви.
Ла Тремуй и архиепископ де Шартр отвесили королю поклон.
– Это очень серьезный вопрос, – со вздохом сказал Ла Тремуй. – Жанна… Жанна… Все, что касалось ее, никогда не было простым, всегда доставляло столько хлопот…
– А ее победы? – заметил король. – Кажется, их она одерживала с легкостью. Не так ли? И совсем без хлопот, Ла Тремуй.
– Победы – да, – поклонился тот.
Вельможа понял, что добиться своего ему будет не так-то просто. Король на перепутье: он готов сопротивляться, и даже агрессивно. Недавний разговор с капитанами и чувство их правоты переполняли его. Надо быть осторожным!
– Но победы и поражения сменяют друг друга, как ясные и ненастные дни осенью, – продолжал Ла Тремуй. – А вот ругаться с церковью – значит обречь себя на долгое ненастье. Было бы неосмотрительно, Ваше Величество, завладев лишь половиной Франции, конфликтовать с инквизицией.
– А вы что скажете, ваше высокопреосвященство? – король перевел внимание на де Шартра. – Как поступит папа, если дело дойдет до него?
– Римская курия примет сторону инквизиции, государь, – кивнул архиепископ Реймсский. – Она вряд ли заступится за еретичку в мужском платье, с мечом, обагренным кровью. Которая, по ее словам, говорит с Господом и то и дело использует Его имя так, как ей заблагорассудится. Ведь именно таковой инквизиция представляет себе Жанну.
Король встал с кресла, прошелся по зале. Рывком обернулся к вельможам. Он не мог найти ясного ответа, и оттого нервничал, злился.
– Я слушаю, господа, говорите!
– История сообщает нам, – незамедлительно вступил Ла Тремуй, – что немало королей нажили себе серьезную головную боль, ссорясь с церковью. Вспомните хотя бы Генриха Четвертого[5], императора Священной Римской империи. Ему пришлось босиком, в мороз, идти через всю Европу – из Германии в Италию! – и стоять трое суток у стен Каноссы, чтобы понтифик снял с него анафему и вернул ему трон.
– Что вы предлагаете, Ла Тремуй? Не ходите вокруг да около…
– Ваши доблестные капитаны уверены, что дело Жанны – живо. Я с ними согласен…
Король взглянул на фаворита, пытаясь понять, куда он клонит.
– Да, согласен, государь. Но только надо кое-что прояснить. Это не дело Жанны, – он развел руками требовательно, дабы его поняли, – это – ваше дело. Священное дело Французской Короны, – закончил свою мысль Ла Тремуй. – Разве нет? – Он взглянул на де Шартра. – Ваше высокопреосвященство?
– В этом нет сомнений, государь, – поклонился королю грузный де Шартр. – Это было и есть ваше дело.
– Деву Жанну пригласили и доверились ей для того, – продолжал Ла Тремуй, – чтобы вдохнуть в наши войска уверенность в победе. И Жанна, как мессия, явилась миру с мечом в руках. Каждая ее победа воспринималась как дар Божий – Франции. – Лицо Ла Тремуя стало очень серьезно. – Но вот – она пленена. Будь Жанна простым полководцем, как ваши Орлеанский Бастард или Ксентрай, ее можно было бы обменять на Талбота или Суффолка. И вновь, каждый со своей стороны, взялся бы за оружие. Как это было веками! Но дело куда сложнее…
– К чему вы все-таки клоните, Ла Тремуй? – вновь стал раздражаться Карл. – Мне надоели ваши витиеватые речи, черт возьми!
Архиепископ опустил глаза – последнюю фразу стоило пропустить мимо ушей.
– Дева Жанна выполнила свою миссию, государь, – утвердительно сказал Ла Тремуй. – Вот о чем я говорю. О чем я осмелился наконец-таки сказать. Она исчерпала себя. Отныне она – пустой сосуд.
Карл поднял брови:
– Как это – «пустой сосуд»?
– Жанне не надо было попадаться, Ваше Величество, – с плохо прикрытым злорадством проговорил Ла Тремуй. – Ей надо было больше слушаться вас. И когда вы просили ее держать меч в ножнах, исполнять вашу волю, а не перечить вам. Она была героиней, пока побеждала. Французы носили ее на руках, англичане трепетали перед ней. Но теперь она попалась. Почему пресловутые голоса подвели ее? Почему позволили попасть в руки бургундцев, союзников англичан? И почему они позволяют церкви, святой церкви Христовой, называть героиню еретичкой и колдуньей? А может быть, церковь права? А может быть, ошеломляющие победы Жанны – лукавая насмешка дьявола?
– О чем вы говорите, Ла Тремуй? – гневно обернулся на фаворита король. – Вы в своем уме?!
– Я говорю только о том, о чем подумают люди – миряне христианских государств. Вот и все.
Король обернулся к архиепископу:
– Что скажете вы, де Шартр?
Вздохнув, архиепископ сложил руки на животе.
– То, что думаем и знаем мы, и то, что думают и знают другие, – разное дело. Мы знаем, что Жанна – плод выдумки ее величества королевы Иоланды, но для большинства это навсегда останется в секрете. Что до народа, то он уже сейчас усомнился в Жанне как в божественной посланнице, и это сомнение будет только расти…
– Если говорить честно, государь, – подхватил эстафету Ла Тремуй, – последний год Жанна была бельмом в глазу для нашей политики.
– Она не следовала ничьим советам, но всегда поступала по-своему, – печально вздохнул архиепископ Реймсский. – И поэтому Господь отвернулся от нее. Колосс упал, «святая» оказалась обычной пленницей. В Компьене я имел возможность наблюдать за ней – она перестала отличать реальность от своих фантазий. Она не думает о стратегии: она ищет только одного – битвы. Стоит вам выкупить Жанну, как она вновь бросится собирать войско. И тогда никакой мир не будет возможен на земле Франции. Даже если вы всем сердцем захотите его! Жажда крови и месть окончательно застит ей глаза…