– Мы просим вас, – кивнула Иоланда, – потому что любим и болеем за вас, государь. – И тоже смиренно опустила голову.
Мария поцеловала его руку, сжала ее. Карл взглянул в лицо жены. Впервые он увидел в ее глазах отблески той воли, которая была у ее матери – Иоланды Арагонской. Он понял, двор уже вынес приговор его фавориту. И тогда же он насторожился – в какой-то мере этот приговор был вынесен и ему. Той его части, что еще боролась за первого министра. Вот когда он почувствовал ненависть ко всем этим людям. Даже к Марии – его прекрасной Марии, цепко державшей сейчас его за руку…
Ла Тремуй посылал к королю и теперь ждал ответа. Но прошло несколько часов, приближался рассвет, а Карл Валуа не торопился прийти к нему на помощь. Он вспомнил, что король был пьян, а Мария все ласкалась и ласкалась к мужу, заставляя слуг подливать ему вино. Они заодно – все! – пульсировала каждая жилка в его теле.
Когда за окном брезжило утро, к Ла Тремую пожаловал Рауль де Гокур. Это был либо плохой, либо хороший знак. Де Гокур не мог прийти с чем-то важным без ведома короля. Губернатор Шинона был верным слугой Карлу Валуа.
Ла Тремуй сидел у камина, его живот был перевязан. Меч одного из этих мерзавцев располосовал ему жир, но кишки были не тронуты.
– Вы пришли мне сказать, что неудачливые убийцы скоро предстанут перед судом? – спросил Ла Тремуй.
– Не совсем, монсеньор.
– Тогда… что же?
Рауль де Гокур протянул руку:
– Ваш меч, монсеньор.
Ла Тремуй смертельно побледнел:
– Что?..
– Повторяю, дайте мне ваш меч. Если вы в силах подняться, конечно.
Ла Тремуй хотел что-то сказать, но язык не слушался его.
– Именем короля, – глядя ему в глаза, холодно улыбнулся де Гокур.
– Я не верю…
– Это не имеет никакого значения.
Ла Тремуй поднялся и отступил:
– Это заговор, вы хотите убить меня? Добить?!
– Нет, только арестовать. В случае сопротивления, монсеньор, я имею полномочия применить силу. Ваш меч.
Держась за живот, Ла Тремуй вытащил меч из ножен, задержав взгляд на лезвии, протянул оружие губернатору крепости.
– Я давно мечтал об этом, монсеньор, – принимая оружие, улыбнулся де Гокур. – Сегодня для меня праздник. Благодарю вас.
– Рад был оказать вам такую любезность, – справляясь с собой, пробормотал Ла Тремуй. – Я могу поговорить с королем?
Де Гокур отрицательно покачал головой:
– В этом нет надобности, монсеньор. Впрочем, – он задержал немного насмешливый взгляд на давнем противнике, – стоит ли вас теперь называть монсеньором?
Губы Ла Тремуя дрогнули. Де Гокур пожал плечами:
– Вы более не первый министр и не советник короля. До окончания рассмотрения вашего дела и вынесения приговора, вы – частное лицо.
– Вынесения приговора? – Уже бывший министр вскинул голову. – В чем же меня обвиняют?
– В измене своему государю.
Две недели Ла Тремуя держали под домашним арестом. Все попытки бывшего первого министра связаться с королем оказались тщетными. По истечении этого времени, когда рана Ла Тремуя зажила, ночью, под усиленной охраной, его вывезли из крепости. Поскольку бывшего фаворита сопровождал все тот же де Гокур, Ла Тремуй понимал, что везут его не на расправу.
В пол-лье от крепости, у подножия исполинского холма, у леса, их ждал другой конный отряд. Луна серебрила кирасы и шлемы полусотни воинов.
– Есть человек, который с удовольствием примет участие в вашей судьбе, – холодно улыбнулся де Гокур, когда их отряд приблизился к ожидавшим.
Навстречу к ним выехали три всадника.
– Кажется, это он, – усмехнулся де Гокур.
– Он – кто?! – не выдержал Ла Тремуй, сердце которого готово было выпрыгнуть из груди.
Всадники подъехал вплотную, из темноты выплыли в лунный свет их лица. Но Ла Тремуй не мог оторвать взгляда только от одного – от лица предводителя отряда. Страшного, лягушачьего лица!
– Добрый вечер, герцог.
Ла Тремуй отшатнулся – нет, перед ним был не призрак! Но оболганный и преданный им Артюр де Ришмон – во плоти и крови…
Так закончилась при дворе Карла Валуа карьера Жоржа де Ла Тремуя, главного ненавистника Девы Жанны, которому суждено было отныне уйти в безвестность.
Сырой март наполнял землю влагой. Зимой войны прекращались. В это время года сеньоры охотились на зверя, бражничали в своих замках и ждали весны. Пора войн приходила с теплом, она стучалась в ворота всех крепостей, больших и малых, тяжелым древком копья. В начале весны сеньоры рассылали гонцов своим вассалам, рыцари осматривали вооружение, подрастающие юнцы просились у отцов и воспитателей, у которых они служили пажами и оруженосцами, попробовать себя в деле. И вот уже два враждующих лагеря начинали полниться солдатами, которым предстояло, под руководством своих полководцев, преследовать друг друга, совершать марши и демарши, разжигать по ночам тысячи костров, устрашая ими противника, и наконец встретиться на поле брани, откуда вернуться суждено будет далеко не всем.
Весной 1436 года на землях Лотарингии с мобильной армией в полторы тысячи человек появился полководец Карла Седьмого Жан Потон де Ксентрай и его помощник Жан де Бланшфор.
Повод оказался серьезный. Герцог Бургундский Филипп претендовал на часть герцогства Лотарингского. За последние тридцать лет бургундцы вдвое увеличили территории своего государства. Такова была захватническая политика еще Филиппа Храброго – деда нынешнего Филиппа. Что до внука, то он уже давно приглядывался к двум герцогствам – Лотарингскому и Барскому. Карл Седьмой Валуа, увещеваемый тещей Иоландой Арагонской, не мог позволить себе бросить на произвол судьбы земли своего шурина – Рене Анжуйского.
Попавшего, увы, в настоящий капкан…
Соратник Жанны и ее друг вот уже пять лет как пребывал в плену Филиппа Бургундского. Битва при Бульеньвиле, произошедшая на полях Лотарингии 2 июля 1431 года, где отпрыск Анжуйской династии отстаивал свои права, выступив против дяди жены – графа Вандомского, оказалась для Рене роковой. Тем более, что коварному графу помогал Филипп Бургундский. Рене едва избежал смерти. Попав в плен к бургундцам, вот уже пять лет он был заточен в замке столицы герцога Филиппа – в Дижоне. Ему милостиво позволили заниматься сочинительством, иногда выезжать на охоту. Разумеется, в сердце молодого герцога, обреченного лучшие годы проводить вдалеке от дома и любимой жены, кипела жажда мести. Но будучи пленником, он мог рассчитывать только на помощь своего деверя – короля Франции.
И когда войска Филиппа Бургундского отрядами стали проникать в Лотарингию, туда же направился и Потон де Ксентрай – один из лучших капитанов королевства. Но это вторжение не ограничивалось одной только миссией отпугнуть живодеров Филиппа Бургундского. Расквартировав войска в Жарнизи, де Ксентрай взял триста лучших людей и двинулся через земли Священной Римский империи, в обход Бургундии, к мирному герцогству Савойскому, хозяином которого был все тот же Амедей Восьмой, посредник между англичанами и французами в затянувшейся войне. У Жана Потона де Ксентрая, кроме того, чтобы дать отпор бургундским капитанам, была и еще одна задача – трудная, рискованная, дерзкая. Но, как решил Карл Седьмой, выполнимая. И все благодаря тому, что события на исторической арене за последние пять лет в корне изменились.
Причиной перемен стал разлад в отношениях между Англией и Бургундией. Вначале между союзниками пробежала черная кошка, а потом прошел и черный зияющий провал, безжалостно расколов два однажды породнившихся государства. Все началось после того, как родами умерла жена лорда Бедфорда – Анна Бургундская. Джон Бедфорд был в отчаянии – он искренне любил Анну, но и Филипп не скрывал обиды. Ему казалось, что англичанин не все сделал для счастья обожаемой им сестры. А после того, как Бедфорд женился на совсем юной Жаклин де Сен-Поль, Филипп разобиделся на недавнего родственника окончательно.
С тех самых пор притяжение Франции и Бургундии, соседей, однажды разведенных в стороны братоубийственной войной, стало набирать обороты.
16 января 1434 года в герцогстве Неверском враждующие стороны сделали первый шаг навстречу друг другу. А 5 августа 1435 года мирные переговоры начались. В Аррасе, в аббатстве Сен-Вааст, наконец-то встретились послы трех государств. Поначалу были приглашены и англичане – последним тоже хотелось передышки, но вскоре они поняли, что предъявляемые им французами требования неприемлемы. Тем более, из Нормандии пришла тяжелая для них весть. Несмотря на то, что Бедфорд с успехом отчитался перед английским парламентом за поражения во Франции, военные и политические передряги последних лет подорвали здоровье неутомимого администратора. Он все яснее понимал, что рассчитывать на двойную корону – Англии и Франции – его племянник уже вряд ли сможет. Мечта Генриха Пятого о создании великого объединенного государства оставалась только мечтой. Простудившись во время охоты, в возрасте сорока пяти лет лорд Джон Бедфорд, после нескольких дней горячки, умер. Он испустил дух 15 сентября в Руане, в том самом замке Буврёй, где четырьмя годами раньше – столько месяцев напролет! – всячески измывался над своей именитой пленницей – Девой Жанной.
Его похоронили там же, в столице Нормандии, в соборе Пресвятой Девы Марии.
А всего через двенадцать дней после смерти Бедфорда в Париже, во дворце Сен-Поль, скончалась от ожирения Изабелла Баварская. Еще одна некогда значимая фигура сошла с исторической арены…
Призраки трагического прошлого отступали назад – и теперь уже ничто не могло помешать мирным переговорам Карла Валуа и Филиппа Бургундского. В Аррасе могущественный герцог выдвигал два главных условия мира: во-первых, Карл Валуа перед всей Европой приносит извинение за убийство Жана Бесстрашного, а во-вторых, Бургундия во веки веков становится суверенным государством, свободным от вассальной зависимости по отношению к французской короне.
Отступить Карл Седьмой не решился. Покаяние стоило того – все и так знали, кто убийца злобного коротышки Жана. А мир с Бургундией означал бы роковой удар в спину и без того терявшей силу Англии. Карл Валуа был эрудитом и хорошо знал латинские премудрости. А главной из них была: «Разделяй и властвуй». Римляне никогда не ошибались! Что до формальной свободы Бургундии от Франции, так грозный сосед Карла – Филипп давно уже добился ее на полях сражений. Оставалось только закрепить де-факто – де-юре.