Играли две лютни. Дремали охотничьи псы. Помимо избранных придворных, рядом была теща Иоланда Арагонская, королева Мария, к которой монарх давно охладел, и тринадцатилетний дофин Людовик, мальчик скрытный и молчаливый. Карла нередко раздражала замкнутость сына, но он просто не хотел признаваться себе, что Людовик – его копия в том же возрасте. Иоланда Арагонская не разделяла восторгов зятя по поводу супружества Девы – она отнеслась к известию скептически, но промолчала. Что до Карл Валуа, то он, наблюдая за тем, как Агнесс Сорель щебечет с другими фрейлинами его венценосной супруги, думал о том, что еще несколько часов, и возлюбленная окажется в его объятиях. «Если Жанна и впрямь стала смиренной дамой, хозяйкой замка, – так, между прочим, размышлял он, – то я, пожалуй, приму ее. – Он наблюдал, как юная Агнесс смеется, как горят ее щеки, светятся глаза, и улыбался сам. – Не завтра. И не послезавтра. Но обязательно приму…»
А в замке Жольни под Мецем происходили странные для супружеской четы события. Граф и графиня дез Армуаз были и не были мужем и женой. Вместе проводили время, но спали в разных опочивальнях. Обедали, выезжали на охоту, но дальше сухих поцелуев дело не шло. «Вы должны дать мне время, – сразу после свадьбы сказала супругу Жанна. – Я пока не готова к тому, чего вы ждете от меня». Граф по-рыцарски обещал ждать столько, сколько будет нужно. И вот он ждал, но дело с места не двигалось. А в парадной зале графского замка тем временем работал художник: над старинным камином он создавал живописную фреску – портрет счастливой пары – графа и графини дез Армуаз с их родовыми гербами. Написанные в профиль, они, как два голубка, влюбленными глазами смотрели друг на друга…
Слуги стали перешептываться: мол, странная у нас госпожа. Конечно, она была Девой, но теперь-то – замужняя дама. А держится так, точно приехала погостить. Да и знакомые феодалы то и дело интересовались, будет ли пополнение у супругов дез Армуаз? В ноябре подули холодные ветра, в декабре и того пуще…
В один из первых дней зимы граф вошел в спальню жены, чтобы поцеловать ее в лоб, как он это делал и прежде. Он присел на край ее высокой кровати, под балдахином, но поцеловал Жанну в губы. Потом еще и еще. Жанна отвечала, но несмело. Он осторожно сдернул одеяло, его рука, раздвинув края ночной рубашки, коснулась ее тела – шеи, плеч, груди…
– Прошу вас, граф, не надо! – она сбросила его руку, рывком села на постели. – Прошу вас…
– Не надо – но почему? – готовый расплакаться, воскликнул он. – Ведь вы – моя жена! Перед Богом! Не любовница…
– Я не могу. Никогда не смогу…
Он оцепенел.
– Никогда?
Жанна отрицательно покачала головой:
– Никогда. Я – Дева и останусь Девой, граф. Однажды я поклялась в этом Господу. И не изменюсь никогда.
– Но зачем же тогда вы согласились стать моей женой?
– Простите меня, Робер. Вы меня умоляли на коленях. Я поддалась вашему порыву. Нам не стоило этого делать.
– Я думал о счастливой жизни под одним кровом, о наследниках…
Жанна посмотрела ему в глаза:
– Я – невеста Господа. И останусь ею навсегда.
Робер дез Армуаз был безутешен. Жанна подавлена. В эти дни в замок Жольни пришло неожиданно письмо из далекой Бретани. Оно адресовалось хозяйке замка. Адресатом выступал маршал Франции барон Жиль де Рэ.
«Моя Дева! – писал он. – Весть о Вашем спасении вдохнула и в меня желание жить! Я жажду увидеть Вас как можно скорее. Я намереваюсь собрать войска, чтобы в скором времени двинуться на Ла-Рошель – бить проклятых англичан. Если Вы – это Вы, моя прежняя Дама Жанна, берите меч и приезжайте как можно скорее! Я знаю, вы должны были соскучиться по битвам и английской крови. Ваш Жиль де Рэ. Замок Тиффож».
Для Жанны письмо бывшего соратника оказалось провидением Господним. Она призналась в этом несчастному мужу. Только тут сеньор Тишемона стал понимать, в какую ловушку он сам загнал себя. Кого взял в жены…
– Я верный католик и добрый христианин, – проговорил в тот день Робер дез Армуаз, – и не могу иметь другой жены. Что же мне делать – уйти в монастырь? Навеки похоронить там наш с вами несчастливый брак? Что мне посоветуете вы, графиня?
– Вы вольны поступать так, как вам подсказывает сердце, – все, что нашлась ответить Жанна. – Я уезжаю завтра на рассвете.
Она даже не предложила ехать с ней – только бы подальше от супружеской постели!
На следующее утро, собрав небольшую свиту, упаковав доспехи и платья по сундукам, новоиспеченная графиня покинула Жольни. Гонец Жиля де Рэ обещал провести их по самой короткой дороге. Все, что осталось у Робера дез Армуаза от сбежавшей жены-девственницы, это портрет супругов над камином. Образ счастливой пары, продиктованный мечтой хозяина замка и запечатленный фантазией художника.
Больше недели добиралась Жанна из Лотарингии до Бретани. Она и ее спутники спали по несколько часов, по дороге меняли лошадей. Но, конечно, бегство от мужа было не главной причиной ее скорого отъезда. Она не хотела плести уютное гнездо, бросать поленца в семейный очаг. Жанна просто не умела этого делать. В мирной жизни обычной женщины для нее было чуждо все. Господь родил ее воином – она знала это всегда. А то, что вдруг изменила себе, так виной тому обстоятельства. Если бы Робер де Бодрикур не убедил ее, что единственная возможность вернуться ко двору и прежней жизни принцессы-победительницы – это замужество и новое имя, никогда бы она не пошла под венец! Как бы ни умолял ее о том на коленях несчастный граф дез Армуаз…
В середине декабря Жанна приехала в Бретань. Раньше она не бывала в этих краях. Родина Артюра де Ришмона и Жоржа Ла Тремуя. Здесь был хозяином Жан Пятый, герцог Бретани, что так часто, следуя убедительным советам энергичного младшего брата Артюра, менял свою позицию по отношению к Франции.
Жана заметила, что на подъезде к замку Жиля Де Рэ, попадавшиеся им на пути люди становились замкнутыми и осторожными. А в одной из харчевен она услышала, как мать пугала непослушного юнца: «Будешь плохо себя вести, заберет тебя дьявол из Тиффожа!»
– О чем они говорят? – спросила Жанна у гонца маршала.
– Ума не приложу, Дама Жанна, – ответил тот.
Жиль де Рэ встретил ее так, как встречают посланницу небес. Он встал перед ней на одно колено и, припав губами к ее руке, долго не отпускал гостью. А когда прервал поцелуй и взглянул в ее лицо, глаза его были полны слез.
– Я страдал вместе с тобой, – сказал он. – И теперь с тобой буду радоваться, моя Жанна!
Но едва попав в замок, Жанна насторожилась. Странные личности окружали ее друга. Они возникали точно из ниоткуда. Жиль знакомил их по мере того, как они попадались на глаза Жанне. Так он представил ей двух своих кузенов – братьев Жиля де Сейе и Роже де Бриканвилля, как видно – больших хитрецов; священника Эсташа Бланше, который вел себя так, точно он – капризная женщина; Анри Гриара и Этьена Корийо, на вид – самых настоящих разбойников.
– Кто эти люди? – спрашивала у боевого товарища Жанна.
– Милейшие бездельники! – весело отвечал маршал. – Тебе они понравятся.
– Я не люблю бездельников, Жиль, – отзывалась она.
В эти дни, в честь приезда Жанны, в Тиффоже была дана мистерия «Орлеанская Дева». Красочное представление, в которое маршал вложил порядком средств и где задействовал целую армию балаганных актеров, смыло неприятное впечатления от приживал барона. А вскоре на Жанну свалилась забота собирать войско, и она отдалась этому со всем своим энтузиазмом. Ей было так привычно и отрадно создавать роты наемников – копейщиков, латников, арбалетчиков, проводить осмотр оружию, наблюдать за тренировками, самой выступать в роли учителя.
Иногда она видела, как из окон замка на нее поглядывают приятели Жиля де Рэ – Эсташ Бланше, что похлопывал кончиками пальцев, аплодируя дерущемуся полководцу, или хитрецы-кузены, наблюдавшие за Жанной так, как наблюдали бы гиены за львом.
Однажды Жанна ворвалась в покои маршала. Здесь находились оба кузена, женоподобный священник и два приятеля – Гриар и Этьен. Облаченные в домашние одежды, они выглядели так, точно только что встали с одной общей постели. Длинные восточные халаты, нижнее белье. Воркование. Смех. В покоях пахло благовониями. Причем, рука Эсташа Бланше, сидевшего в кресле рядом с хозяином замка, была вложена в руку маршала так, как вкладывает женщина свою руку – в мужскую.
– Оставьте нас вдвоем, господа, – сказала Жанна.
Приживалы барона переглянулись и обиженно уставились на господина.
– Вы же слышали, вас попросили уйти, – ледяным тоном бросил он.
– Послушай, – сказала Жанна, когда они остались вдвоем, – я услышала то, отчего мне стало не по себе, Жиль. Мне сказали, что в твоем замке пропадают дети из окрестных сел.
Жиль де Рэ нахмурился.
– Кто сказала тебе такую глупость?
– Неважно, кто. Объясни.
Жиль де Рэ, прихватив полы парчового халата, прошелся по своим покоям.
– Ты знаешь, Жанна, в Бретани у меня много врагов, – сухо сказал он. – Они пытались отнять у меня мои земли, а теперь пытаются оклеветать меня в глазах герцога Жана. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Лучшее, что ты можешь сделать, это не слушать болтунов.
В этот день Жанне показалось, что она не узнает своего друга. Точно в его шкуру влез кто-то другой. Но кто, ответить она не могла.
Весной, когда во всех королевствах начинаются войны, Жанна двинулась из Бретани на юг – на Ла-Рошель. Формально командовал войском верный вассал Жиля де Рэ – Жан де Сиканвилль. Но путеводной звездой небольшой бретонской армии была конечно же Дама дез Армуаз.
Облаченная в доспех графов Варнербургких, она ехала впереди войска с небольшим отрядом. И ей скулы сводило от желания поскорее встретить англичан и поквитаться с ними.
За Францию и за себя.
Но ее планы шли дальше обычной мести обидчикам. Она не могла не победить в этой битве. На нее будет смотреть не только вся Европа, но и ее брат – ее король, который всеми силами пытается отстраниться от нее. Но до поры до времени. Она больше не станет клянчить у него аудиенции. Она вернется в блеске былой славы – ослепительной и грозной.