— Мы вытащили эти трупы и решили перекопать воронку. В ней обнаружили трупы двух собак, овчарки и щенка.
Кирпиченко, выслушав доклады, спросил:
— Где останки людей?
— За дверью, на лестничном переходе. — Предваряя возможный вопрос командира, старший лейтенант Панасов продолжил: — Трупы собак там же.
— Молодцы. Дерябин! — Кирпиченко обратился к подошедшему чуть позже капитану, своему помощнику. — Трупы людей, а также собак отправить в отдел. Установить усиленную охрану. Никого к ним не допускать до моего или полковника Грабина распоряжения. Составить вместе с Панасовым акты об обнаружении трупов людей и собак. Приказ понятен?
— Так точно, товарищ подполковник, — откозырял Дерябин. — А если журналисты явятся? Что тогда делать?
Кирпиченко поморщился, неспешно закурил и обратился к Панасову:
— Старшой! Выполняй приказ. Собирайте документы. Бойцов своих, если подтвердится, что это Гитлер и Браун, представишь к медали «За отвагу». Нет. Чуракова к «Красной звезде». Свободны.
Когда Панасов с бойцами ушли, Кирпиченко смерил Дерябина с ног до головы взглядом прищуренных глаз и спросил:
— Капитан. Мы с тобой сколько вместе?
— Два года, товарищ подполковник.
— За это время обезьяну можно научить при подчиненных не задавать глупых вопросов. Да еще про журналистов. А ты вроде помощник начальника отдела контрразведки корпуса? Дополнительные вопросы есть?
— Никак нет. Разрешите идти?
Кирпиченко с Савельевым, внимательно осмотрев обгоревшие трупы людей, обратили внимание на сохранившиеся фрагменты шерстяных брюк темного, почти черного, цвета и кремового цвета мундира. На одеяле под трупами они обнаружили золотую запонку со свастикой, покрытую эмалью вишневого цвета, и маленькую заколку для волос, выполненную в виде головы крокодила из золота или позолоченного серебра. Составили акт об обнаружении, который подписали Кирпиченко, Савельев, бойцы взвода охраны и старшина Кухаренко.
Подполковник, сидя на корточках рядом с обгоревшими трупами, сказал:
— Ну, Саня, начинается самое гадкое время в нашей с тобой жизни. Уж ты мне поверь. — Он встал, выпрямился, устало потянулся и продолжил:
— Если это Гитлер и Браун, Берия нам житья не даст. Его ребята дело у нас заберут, и будут доказывать, что Гитлер — это не Гитлер, а Браун — не Браун. А настоящие Гитлер и Браун, конечно, сбежали. А мы, как бараны поддались на удочку, заброшенную СД и гестапо. А, возможно, и не поддались, а непосредственно участвовали в организации бегства. Ведь рейхсканцелярия находится в зоне ответственности 79-го корпуса родной ударной армии, а значит, нашей с тобой ответственности. Ладно, не горюй. — Он похлопал Савельева по плечу и тяжело вздохнул. — Пошли звонить Грабину.
Воспоминания счастливого человека
В феврале двадцать третьего года мы с Доррит поженились. Свадьба была скромная, но по меркам простых мюнхенцев, сводивших концы с концами в трудное время разрухи и экономического кризиса, вызывающая. По совету моего друга Рудольфа Гесса мы заказали кафе «Ноймайер», а по сути — старомодный кофейный дом на углу Петерплац и Виктуален-Маркет. Позднее я узнал, что это было излюбленное место встречи Адольфа Гитлера со своими друзьями и соратниками до «Пивного» путча.
На свадьбе были только свои: мать с отцом, отец Доррит, ее брат Ганс, приехавший из Берлина, моя любимая сестра Мария с женихом Максом, пятилетняя сестра Хильда. Свидетелями выступали Ганс и Мария. К моему большому огорчению, не смогли приехать Мильх, Гесс, Геринг и директор Ангермунд. Не удалось выбраться из Вайдена и моему брату Францу, недавно назначенному старшим электриком на механическом заводе. Но работа есть работа. Я это хорошо понимал. Правда, все они прислали искренние поздравления и достойные подарки. От Ангермунда доставили роскошный кофейный сервиз саксонского фарфора на двенадцать персон. Геринг, верный своим пристрастиям, прислал мне отличной работы кинжал, ножны и рукоятка которого украшали охотничьи сюжеты, выполненные из чистого золота, а для Доррит — настоящий лук и колчан со стрелами. Доррит с улыбкой заметила, что теперь ее Пустельга никуда от нее не денется. Стрелы любви найдут его повсюду.
Гесс, зная мое пристрастие к рыбалке, подарил дорогой английский набор, включавший телескопический спиннинг с мощной катушкой, комплект лесок, блесен, всевозможных крючков. Доррит достался чудесный золотой гарнитур из колье, сережек и перстня, украшенных рубинами. Ну а Мильх, мой старый добрый командир и надежный друг, не мудрствуя лукаво, прислал весьма значительную сумму денег в фунтах стерлингов, понимая, что на немецкую марку, падающую день ото дня, с ее длинным хвостом в шесть нулей, ничего серьезного купить невозможно.
Маме невестка нравилась. Она приняла ее не просто как родную дочь. Они стали подругами. Вместе ходили по магазинам, в парикмахерскую, частенько захаживали в кафе выпить чашечку кофе, обо всем судачили. Доррит подружилась и с сестрой Марией. Они вдвоем куда-то пропадали, о чем-то весело шушукались втайне от меня. Мария и Доррит были необычайно красивы. Обе небольшого роста, худенькие, с замечательными фигурами, стройными ногами. Где бы мы ни появлялись втроем, я ловил на себе завистливые взгляды мужчин, а мои девочки — стрелы женского укора.
Через месяц поженились Мария с Максом. Их свадьба была роскошной. Отец Макса заказал ресторан в отеле «Олимпия», куда пригласил весь цвет баварского бизнеса, весь мюнхенский бомонд. Играл Баварский симфонический оркестр. Шампанское лилось ручьем. От блеска золота и камней рябило в глазах. На набережной Изара устроили ошеломляющий воображение прохожих фейерверк. Вскоре Мария переехала в дом, подаренный им на свадьбу отцом Макса. Отныне мама, отец и Хильда жили без старших детей. Отец болел и все чаще заговаривал о пенсии, которая, как мы все понимали, была декоративным подспорьем в условиях кризиса. Мы с Францем ежемесячно помогали родителям деньгами. Конечно, основная тяжесть ложилась на меня, так как Франц только начинал свою карьеру. Но я был счастлив, что мои родители и маленькая сестренка ни в чем не нуждались.
Поздней весной двадцать третьего года у меня значительно прибавилось работы. В середине мая открылись регулярные рейсы из Мюнхена в Вену и Цюрих. Мне поручили рейс на Вену. В первом пробном полете меня сопровождали журналисты и один пассажир. Погода выдалась неважная. Все время шел дождь. Да к тому же выданная мне карта была абсолютно неверная. Мне пришлось долететь до Дуная и по нему в дальнейшем ориентироваться. Тем не менее расстояние в 456 километров я сумел покрыть всего за два с половиной часа. На аэродроме светлым речным песком была изображена буква «Х» — место посадки. Я приземлился точно на нее, вызвав восторг и аплодисменты моих пассажиров и встречавшей публики.
Меня приветствовали представители австрийского правительства и местной авиакомпании. Репортеры буквально рвали на части, требуя отчета о полете и моего видения ближайших перспектив развития гражданской авиации. После торжественного обеда под открытым небом и краткого отдыха я отправился обратно. На следующий день я вылетел по маршруту Мюнхен — Цюрих. И так попеременно я летал целый год. Постепенно выяснялись проблемы и трудности. Стало очевидным, что для регулярных пассажирских рейсов над Альпами, где погода менялась в день по несколько раз, где дули мощные ветра, а осадки буквально вставали стеной, наши моторы были слабосильными. Они не выдерживали больших нагрузок в ходе ежедневной эксплуатации. Не могли противостоять капризам природы. Как-то я летел из Вены в Мюнхен в ненастную погоду. Дул сильный встречный ветер. Машину бросало из стороны в сторону, словно перышко. До Мюнхена пришлось добираться почти восемь часов со скоростью меньше 60 километров в час. Кто же согласится на регулярные полеты с такой скоростью?
Требовались новые современные машины с более мощными двигателями. Однако союзники по-прежнему запрещали Германии строить большие самолеты гражданской авиации и производить мощные авиационные двигатели. Поэтому нам приходилось бережно относиться к той технике, которую имели.
В конце июля мне поручили выполнить полет особой важности. Моим пассажиром был царь Болгарии Борис. Он взошел на борт самолета в Цюрихе и летел до Мюнхена. Затем, после кратковременного отдыха и обеда я доставил его в Вену, откуда он Восточным экспрессом должен был продолжать путь в Софию. Борис, чуть ниже меня ростом, худой, сутуловатый, с большим крючковатым носом и жесткой щеточкой усов, выглядел болезненным. Говорил тихо и медленно. Откровенно признался, что опасается первого в своей жизни воздушного перелета. Я уверил его в том, что бояться не стоит. Машина надежная. Погода отличная. Полет он перенес стойко. В Вене, после приземления, он крепко пожал мне руку и сказал, что доволен своим первым перелетом. А особенно мастерством, хладнокровием и мужеством такого замечательного пилота, как я. Он заметил, что сообщит об этом моему руководству и в следующий раз обязательно попросит в пилоты именно меня. От такой оценки моего скромного труда, выраженной венценосной особой, я был, конечно, счастлив.
В апреле двадцать четвертого года Доррит родила дочь. Прекрасную малышку с большими голубыми глазами мы назвали Ингеборгой. Перед рождением дочери я сторговался с домовладельцем, у которого мы снимали квартиру, выкупил ее, и еще одну небольшую, смежную с нашей на этом же этаже. Мы соединили квартиры, сделали хороший ремонт и стали обладателями собственного жилья в весьма престижном районе Мюнхена, Зейдлинге, на тихой, усаженной каштанами улочке.
С рождением дочери во мне что-то изменилось. Я в свои двадцать семь лет ощутил себя взрослым, умудренным опытом мужчиной. За моими плечами была большая, страшная, кровавая война и еще одна, гражданская, не менее драматичная. Я превратился в профессионального, уважаемого боевыми соратниками и коллегами летчика. Меня ценили. Среди пилотов гражданской авиации я имел одну из самых высоких зарплат. В моей жизни царили достаток и любовь. Дочь стала не только объектом моей радости и отцовской любви. Я осознал свою огромную ответственность за этот маленький чудесный комочек, за Доррит, за отца с матерью и младшую сестру. Я понял, что для них для всех являюсь надеждой и опорой. Что все достигнутое мною — это только начало. Я способен на большее. Мне требовались задачи масштабнее. Мама как-то сказала: