— Куда едем, товарищ майор?
— Никуда.
— Понял. — Кулешов стал неспешно устанавливать автомат в специальное гнездо у дверцы, чистой ветошью протирать панель управления. Затем достал сухарь и начал его грызть, отрешенно поглядывая по сторонам.
— Скажи, Кулешов, ты ведь женат? — Савельев продолжал задумчиво смотреть вперед.
— А то вы не знаете, товарищ майор? — Шофер сделал обиженное лицо. — Уже, считай, десять лет в этом году будет, как женат. И будто вы мою жену, не видали? Забыли, как она нам с вами в госпиталь яблоки и варенье привозила?
— Да не забыл я ничего. Скажи, а ты ее любишь?
Кулешов опять поерзал, уселся поудобнее и, положив руки на руль, тихо так заговорил:
— Я не знаю, как это называется. Может быть, любовь, может, еще что. Но женился я точно по любви. Алена работала продавщицей в книжном на Литейном. Я туда часто по вызову одного профессора с Седьмой Линии возил. Зашел как-то ради интереса, увидел ее и на неделю форменно вышел из строя. Будто все мое нутро кипятком ошпарили. Ни есть не мог, ни спать. Красивая она была. Глаза добрые. Мать все видела. И сказала, чтобы я привел девушку к ней на смотрины. — Кулешов встряхнулся и попросил разрешения закурить. Савельев угостил его крепкой кубинской сигаретой «Партагас», их в последнее время выдавали офицерам из ленд-лизовских поставок. Водитель затянулся и закашлял.
— Ну и дрянь, прошу прощенья. — Но сигарету не выбросил. — Так вот. Набрался я смелости, купил цветов и поехал на Литейный. Зашел в магазин, а голова кружится, сердце вот-вот из груди выпрыгнет, подошел к ней, протянул цветы и стоял как истукан.
— Ну а она что? — Савельев повернулся к водителю и завороженно ждал.
— А что она. Взяла цветы, улыбнулась, уткнулась лицом в букетик и сказала: «Спасибо. Мне никто никогда в жизни не дарил цветов». — Протянула руку. — «Будем знакомы. Меня зовут Алена». — Вот так все и началось. Конечно, я люблю ее. И дочки наши от этой любви. И жили мы хорошо. Я ведь не пил, как многие шоферюги. И никто, кроме нее, мне не нужен.
Кулешов щелчком отправил окурок далеко по направлению к Рейхстагу, смачно сплюнул через плечо и, помолчав, весело выпалил:
— Я знаю, куда ехать.
— Куда?
— За цветами, товарищ майор. За цветами…
Воспоминания счастливого человека
В 1925 году произошли серьезные изменения в моей работе. Это было связано с тем, что союзники наконец разрешили Германии строить большие пассажирские самолеты и мощные двигатели для них. Я получил новую машину «Юнкерс G-24» с тремя двигателями мощностью в 220 лошадиных сил и развивавшую скорость более 160 километров в час. Большой цельнометаллический самолет, вмещавший девять пассажиров, летчика, радиста и бортинженера, который одновременно выполнял и функции стюарда, для своего времени был лучшей и самой комфортабельной транспортно-пассажирской машиной. Однако и у нее пока еще отсутствовали тормозные узлы на шасси. При посадке, как и прежде, полагаться приходилось исключительно на мастерство летчика, умевшего маневрировать на летном поле при выключенных двигателях.
На этой машине я установил регулярное сообщение по маршруту Мюнхен — Вена — Цюрих — Женева. В Вене австрийский министр транспорта Шюрфф на аэродроме в присутствии всего кабинета министров присвоил моему самолету имя «Австрия». Затем господин Шюрфф и сопровождавшие его чиновники и журналисты совершили со мной ознакомительно-рекламный полет над Веной. Все были в восторге от необычно удобной и комфортабельной машины. Вскоре три подобных самолета нашей компании, летавшие без аварий, привлекли большое количество пассажиров. Мы отныне летали регулярными рейсами в Будапешт и Прагу.
Я уже упоминал о том, что к середине двадцатых годов в Германии остались две крупные авиакомпании: «Аэро-Ллойд» и «Авиалинии Юнкерс», в которой я работал. Такая концентрация являлась политикой тогдашнего директора департамента гражданской авиации федерального Министерства транспорта Эрнста Бранденбурга. Он считал, что не стоит распылять государственные дотации на множество маломощных фирм. Логическим итогом этой, на мой взгляд, разумной политики стало создание единой мощной национальной компании «Дойче Люфтганза», или просто «Люфтганза», как ее знают во всем мире. Это произошло 15 января двадцать шестого года. Высвободившиеся средства правительство направило на поддержку строительства новых самолетов не только «Юнкерсу», но и таким фирмам, как «Фокке-Вульф», «Рорбах», «Заблатниг».
В «Люфтганзу» на работу приняли 208 бывших сотрудников «Аэро-Ллойда» и 225 — «Авиалиний Юнкерса». Руководство новой авиакомпании предложило мне контракт одному из первых, сохранив звание летчика первого класса. Кстати, о руководстве компании. Вскоре после приема на работу в компанию я узнал, что Эрхард Мильх вошел в правление «Люфтганзы» и стал ее директором по эксплуатации технических средств. Таким образом, тридцатитрехлетний Мильх сосредоточил в своих руках не только руководство всем парком машин компании, но и политикой закупок новых самолетов и запасных частей к ним. Для меня это стало подарком судьбы. Но для компании он был вечной проблемой. Молодой, энергичный и прогрессивный Мильх постоянно конфликтовал с фирмой «Юнкерс» по поводу поставок маломощных моторов, устаревших узлов и оборудования. Он ставил интересы «Люфтганзы», направленные на организацию перевозок людей качественными и комфортабельными машинами, выше коммерческих интересов «Юнкерса», преследующих исключительно извлечение прибыли. Мильх перессорился не только с руководством «Юнкерса», но и с Министерством транспорта. Между тем председатель правления компании Эмиль-Георг фон Штраус, умный и прогрессивно мыслящий директор «Дойче банка», отлично понимал Мильха и старался помогать ему в борьбе с чиновничьим бюрократизмом и ретроградством, а также с недобросовестными поставщиками.
Как-то при встрече Мильх рассказал мне о его командировке в 1924 году на моторостроительные заводы в США. Он был поражен технологией конвейерной сборки на заводах Форда в Детройте, самым современным и высокопроизводительным оборудованием на заводе в Хайланд-парке и литейных цехах в Ривер Руж. Мильх считал, что пока германские авиастроительные компании, и в первую очередь «Юнкерс», правительственные чиновники будут находиться в состоянии чопорного зазнайства и не ведать того, что за океаном промышленная революция перевернула все наши представления об авиации, о новых материалах и аэронавигационном оборудовании, мы никогда в будущем не сможем одолеть в воздухе предполагаемого противника. Как же он был прав!
Тем временем «Люфтганза» набирала силу и авторитет. Вначале парк самолетов компании насчитывал не более 150 машин двадцати различных моделей. Для технической службы это была катастрофа. Мильх начал с унификации двигателей на больших пассажирских машинах типа «Юнкерс G-24» и «Юнкерс G-24S». Он добился замены на этих машинах мощных, но капризных двигателей «BMW VI» на двигатели «Юнкерс LV» мощностью 350 лошадиных сил и очень надежных в эксплуатации. Наконец шасси машин стали оборудоваться тормозными узлами. Это сильно облегчило труд пилотов, а главное, повысило безопасность пассажиров. Мильх установил жесткий порядок своевременного проведения регламентных работ по обслуживанию и текущему ремонту самолетов. Благодаря этому компания безукоризненно выполняла расписание полетов, а безаварийность достигла небывалого уровня 98 процентов.
Постоянно удлинялись маршруты. Мильх посетил Москву и договорился со Сталиным о транзитных рейсах из Германии, через Россию на Дальний Восток, в Японию и Китай. В соответствии с этим соглашением в июле два «Юнкерса G-24S» вылетели из Берлина по маршруту Каунас — Москва — Урал — Сибирь — Владивосток — Пекин. Все германские газеты с восторгом описывали, как гигантские самолеты с немецкими опознавательными знаками пролетали над Китаем. Один из берлинских таблоидов опубликовал интервью с женой ганноверского бизнесмена в Пекине, в котором она говорила: «Я стояла и смотрела, как эти огромные стальные птицы пролетали к лиловым горам на западе. Я не замечала слез на своих щеках. Я снова была дома! Это была Германия, которая звала и манила нас из нашей далекой Родины». Я тоже украдкой от Доррит плакал, читая эти газетные материалы. Ведь одним из командиров двух экипажей должен был быть я. Но об это чуть позже.
Вскоре Мильх создал в Бразилии дочернюю компанию «Люфтганзы», синдикат «Кондор», в распоряжении которого направил летающую лодку (самолет — амфибия) «Вааль». Самолет обслуживал оживленный рейс вдоль побережья страны. «Люфтганза» выполняла различные заказы. Ее самолеты перевозили деньги и почту, золотые слитки, упаковки акций и облигаций, произведения искусства для известных европейских аукционов, живые цветы из Голландии, икру, меха, красную рыбу и осетрину из России, модную одежду и обувь из Парижа и Вены, партии знаменитых швейцарских часов из Берна, Цюриха и Лозанны. Амбиции правления компании и Мильха не имели границ. В декабре он добился создания германо-испанской авиакомпании «Иберия» и самолеты стали выполнять регулярные рейсы из Берлина в Мадрид. Таким образом, маршруты «Люфтганзы» достигли предела европейского континента. Для прокладки трансатлантических маршрутов у Германии не было соответствующих машин. Зато они были у американцев. В мае двадцать седьмого года американский летчик капитан Чарльз Линдберг совершил первый в истории авиации беспосадочный перелет через Атлантику и приземлился в Париже.
Берлин. 5 мая 1945 года
Кулешов надавил на газ, и видавший виды «виллис» помчался по разбитым берлинским улицам. Проскочив Унтер-ден-Линден, они вырвались на широкое шоссе, идущее на запад в сторону реки Хавель, на транспортную ось «Восток — Запад». Здесь разрушения были не такими сильными. Попадались даже целые кварталы жилых домов, нетронутые бомбами и снарядами. Мирное население и военнопленные, словно муравьи, копошились на уборке мусора, длинными встречными колоннами с большим количеством ручных тележек и детских колясок, нагруженных скарбом, двигались по обочинам. Машина выскочила на небольшую площадь, свободную от разбитой техники и заполненную множеством снующих людей. Кулешов, притормозив, со знанием дела заметил: