В Фюрстенвальде въехали в сумерках. Перед въездом на контрольно-пропускном пункте у них проверили документы, и рослый лейтенант-пограничник из частей НКВД охраны тыла действующей армии, поглядывая на Сизову, с уважением откозырял им вслед. Госпиталь, временно разместившийся в здании большого склада из красного кирпича, нашли быстро. У входа стоял автоматчик в зеленой пограничной фуражке. Встретил настороженно. Строго потребовал предъявить документы. Прочитав их, вытянулся по стойке смирно и отдал честь. На первом этаже здания был еще один пост. Сержант-пограничник, вновь проверив документы, позвонил по телефону. Пришел капитан НКВД в новом кителе с медалью «За боевые заслуги» и вновь попросил документы. Савельев вместе с удостоверением протянул ему приказ генерал-лейтенанта Вадиса. Капитан внимательно прочитал, вернул документы и спросил:
— Товарищ майор, вы его будете забирать или здесь поработаете?
Савельев одернул гимнастерку, поправил кобуру на поясе и задал встречный вопрос:
— А почему вы спрашиваете?
Капитан, заметив реакцию Савельева, по-доброму улыбнулся и вежливо ответил:
— Он тяжело ранен. Самочувствие ниже среднего. По ночам бредит, кричит. Нетранспортабельный он, товарищ майор.
— Мы его уже допрашивали. Пошли. — Он и Сизова направились за капитаном в глубь здания.
На лестничной клетке они нос в нос столкнулись с главным врачом госпиталя подполковником Лукьяненко, который был заранее предупрежден Савельевым по телефону о своем приезде. Семен Иванович, облаченный в иссиня-белый накрахмаленный халат, распростер объятия.
На втором этаже большое, без перегородок, помещение было плотно заставлено койками. Раненые лежали, сидели, кучковались небольшими группами, но никто не слонялся. В дальнем правом углу сооружена отгородка, завешанная простынями. Подполковник ткнул в нее указательным пальцем:
— Там у нас тяжелораненые. Ваш Баур среди них. Ему стало хуже. Похоже, газовая гангрена. Если подтвердится, ноги ему не видать. Но мужик он крепкий, и сердце у него хорошее. Выкарабкается. Если честно, сам я операцию делать боюсь. В госпитале нет ни нормального инструмента, ни анестезии.
В конце помещения находилось несколько комнат, в которых оборудовали операционную, процедурные, перевязочную, кабинет главврача. Семен Иванович поблагодарил капитана и сказал ему, что гости останутся ночевать у него. Капитан откозырял и обратился к контрразведчикам:
— Всегда к вашим услугам.
Когда капитан удалился, подполковник вполголоса буркнул:
— Знаем мы ваши услуги.
Зашли в кабинет главврача. Лукьяненко, усадив гостей на осмотровый диванчик, накрытый розовой клеенкой, предложил:
— Ребята! Сейчас все равно уже поздно. Парня вашего покормят, накачают морфием и уложат спать. Какой толк вам от него, измученного болью?
— Нет, нет, Семен Иванович, времени в обрез. — Савельев решительно встал с дивана. Лукьяненко положил ему руки на плечи и резким движением усадил обратно.
— Во-первых, со старшими по званию не спорят. Во-вторых, вы с дороги устали и явно голодны. И хватит тут передо мной ваши жандармские штучки показывать. За одну ночь уже ничего не может произойти. Война окончена. Так что вечер наш. А завтра утром, будь ласка. Работайте.
Сизова обхватила обеими руками руку Савельева и, сделав по-детски просительную мину, прошептала:
— Товарищ майор. Александр Васильевич. Сашенька. Ну, давай останемся. Я так кушать хочу.
— Уговорили, — сдался Савельев, — остаемся.
Подполковник, улыбаясь, вышел и из-за двери позвал:
— Дети! За мной…
Воспоминания счастливого человека
В середине августа двадцать третьего года ушло в отставку берлинское правительство Куно. Французские оккупационные власти в Руре ослабили административный и полицейский нажим. В ответ новое правительство Веймарской республики согласилось возобновить выплату репараций, прекратить пассивное сопротивление союзникам в Рурской области и ввести в стране чрезвычайное положение. Все это спровоцировало в Баварии новый виток нагнетания политических страстей и националистической пропаганды. В Нюрнберге в начале сентября генерал Людендорф объявил о создании «Германского боевого союза», праворадикального альянса различных полувоенных организаций. Сто тысяч его сторонников прошли маршем по городу, приветствуя главу нового политического объединения патриотов. Вскоре Людендорф объявил Гитлера политическим руководителем и переподчинил ему союз, ставший, по сути, еще одной боевой силой НСДАП.
Двадцать шестого сентября в Берлине высшая исполнительная власть в Германии была возложена на федерального министра обороны Гесслера и командующего рейхсвера генерала фон Секта. Президент Эберт вменил им полномочия решительно пресекать любые антигосударственные действия, в том числе и сепаратистского толка, от кого бы они ни исходили. Фон Сект приказал военным властям Баварии закрыть газету «Фолькишер беобахтер» за антиправительственные нападки Гитлера. Ничего не было исполнено. В тот же день кабинет министров Баварии отказался подчиняться решениям общегерманского правительства в Берлине. Баварский премьер-министр фон Книллинг объявил о введении чрезвычайного положения и о назначении монархиста генерала Густава фон Кара генеральным комиссаром Баварии с высшими административными полномочиями. Фактически установилась власть триумвирата в лице фон Кара, командующего войсками рейхсвера в Баварии генерала Отто фон Лоссова и начальника полиции полковника Ганса фон Зейссера
Генерал фон Лоссов, горячий приверженник Людендорфа, испытывавший призрение к берлинскому правительству и игнорировавший его распоряжения, занял выжидательную позицию. Он хотел использовать подчиненные ему войска с выгодой, в зависимости от того, кто перехватит инициативу: Людендорф в союзе с Гитлером, либо баварские сепаратисты, приверженцы виттельсбахской монархии, поддерживаемые фон Каром. Кстати, многие годы спустя, Гитлер мне говорил, что и ему было абсолютно все равно, какую форму примет мятеж против Берлина. В случае успеха монархически настроенных сепаратистов он был готов их поддержать. А впоследствии, сговорившись с фон Сектом, организовал бы контрпутч под общегерманскими знаменами и стал бы спасителем нации.
Гитлер требовал от всех соратников, союзников и временных попутчиков только одного: действий. Он видел и понимал, что инициатива в его руках. По его требованию партия сняла на целую неделю один из самых крупных мюнхенских залов «Циркус-Кроне», где он день и ночь выступал перед различной аудиторией. По словам Гесса, Гитлер произнес там ряд своих лучших речей. А выступление перед студентами города было признано шедевром ораторского искусства. Гитлер назначил день восстания на воскресенье 4 ноября, День поминовения павших. Однако власти, разрешив проведение митинга НСДАП, запретили в этот день всем без исключения группировкам маршировать по городу с лозунгами, транспарантами и знаменами. По окончании митинга колонны штурмовиков со свернутыми знаменами направились к Марсову полю. Но тут вдруг второй батальон полка СА «Мюнхен» под командованием уважаемого ветерана войны обер-лейтенанта Вильгельма Брюкнера развернул знамена и повернул к центру на Арнульфштрассе. Там он столкнулся с сильным полицейским кордоном. Произошла жестокая стычка. Появились раненые. Гитлер немедленно послал Геринга и Рема к фон Кару выразить протест по поводу жестокого обращения полиции с мирными демонстрантами. Инцидент был все же улажен. Но он показал, что фон Кар был либо не способен подавить НСДАП, либо не желал этого, преследуя свои политические интересы. Вскоре он известил через прессу, что правительство Баварии 8 ноября в пивной «Бюргербройкеллер» организует митинг и что лично он выступит с важным правительственным заявлением.
«Бюргербройкеллер» считался очень уважаемым в Мюнхене пивным залом, завсегдатаями которого были весьма состоятельные люди. Он находился примерно в километре от центра вверх по Розенхаймерштрассе, на восточном берегу Изара. Гитлер, Гесс, Геринг, Розенберг и многие участники этих событий позже рассказывали мне в деталях о тех событиях. Митинг, в котором приняли участие более трех тысяч человек, был назначен на восемь вечера. Полиция заранее оцепила весь район. Фон Кар долго и монотонно говорил об особой исторической роли Баварии. Штурмовые отряды СА, оттеснив полицию, плотным кольцом окружили здание пивной, перекрыв все входы и выходы. В 20.45 Гитлер в сопровождении Геринга, Гесса, Аманна, Шауба, Розенберга пробился сквозь толпу к выступавшему, встал на стул и громогласно заявил:
— Разразилась национальная революция! Рейхсвер за нас! Наш флаг реет над его казармами!
Затем он пригласил фон Кара, генерала фон Лоссова, фон Зайсера, генерала Людендорфа и еще некоторых политиков пройти в соседнее помещение. Геринг в это время взобрался на трибуну и командирским тоном сообщил присутствующим:
— Руководители некоторое время будут совещаться. Всем остальным оставаться на своих местах. — Затем, несколько смягчив ноты, продолжил: — В любом случае тут есть пиво, чтобы выпить.
Через полчаса в зале появились совещавшиеся. Гитлер сделал краткое заявление о том, что сформировано национальное правительство. Все партнеры принесли присягу верности Баварии и германскому народу. Затем весь зал, стоя, с воодушевлением спел «Дойчланд юбер аллес». Чуть позже фон Кар и фон Лоссов, еще раз уверившие генерала Людендорфа, что не изменят данному слову, покинули зал.
А в это самое время из Берлина генерал фон Сект по телефону отдал распоряжение командованию гарнизона подавить путч, а его руководителей арестовать. К утру армейские подразделения блокировали отряд штурмовиков и курсантов военного училища во главе с Эрнстом Ремом, засевший в захваченном ими здании Военного министерства Баварии. Фон Кар, фон Лоссов и фон Зайсер укрылись в казарме 19-го пехотного полка и сделали заявление, в котором они отказывались от союза с Людендорфом и Гитлером, объявляли их зачинщиками мятежа и требовали немедленного ареста. Одновременно сообщалось, что решением правительства Баварии запрещалась деятельность НСДАП, ее организации, отряды СА, «Оберланд» и «Военное знамя рейха» считались распущенными. Гитлер был деморализован. Только Людендорф настаивал на решительных действиях. Он потребовал собрать все силы в кулак и занять центр города. Генерал был уверен, что после этого войска и полиция перейдут на его сторону, и будут выполнять его приказы.