По приказу Людендорфа студенческий отряд СА во главе с Гессом захватил Мюнхенскую ратушу, взял в заложники обер-бургомистра и ряд депутатов города. Затем трехтысячная колонна, состоявшая из сторонников НСДАП и ветеранов войны во главе с Гитлером и Людендорфом, под охраной штурмовиков двинулась от «Бюргербройкеллер» к центру города. Их целью было здание Военного министерства. Требовалось деблокировать отряд Рема и взять под контроль правительственные здания. На мосту Людвига их остановила полиция, но вышедший вперед Геринг уверил, что, если их не пропустят, они расстреляют заложников. После этого колонна беспрепятственно направилась в сторону Мариенплац, затем к Одеонсплац. У Фельдхеррнхалле она была вновь остановлена усиленным отрядом жандармерии. Переговоры результатов не дали. Командовавший жандармами Фрайхер фон Годин отдал приказ стрелять. В перестрелке погибли три жандарма и шестнадцать штурмовиков. Десятки с обеих сторон были ранены. Геринг получил две пули в пах. Гитлера, Людендорфа, других лидеров мятежа, а также всех раненых увели штурмовики СА. Жандармы и полиция помех им не чинили.
Так закончились события, вошедшие в историю Германии как «Пивной путч». В этот день я вернулся из Цюриха и готовил со своим механиком самолет к завтрашнему рейсу в Вену. Среди служащих аэродрома ходили слухи о каких-то событиях в городе, но я настолько устал, что мечтал поскорее приехать домой, увидеть Доррит, поужинать и лечь спать. До дома я добрался к девяти вечера. Доррит была встревожена. Помогая мне снять кожаное пальто, она шепнула:
— У нас Рудольф. У него большие неприятности.
В углу гостиной в кресле у зашторенного окна сидел с закрытыми глазами Гесс. При слабом свете торшера лицо его мне показалось бледным и изможденным. Его изрядно потрепанная одежда выдавала, что Гессу пришлось участвовать в какой-то переделке. Рядом на журнальном столике стояли две чашки недопитого кофе. Гесс, услышав мои шаги, встрепенулся, порывисто поднялся, обнял меня и нервно проговорил:
— Ганс. Все кончено. Партию запретили. Нас предали все. Гитлера и меня ищет полиция. Надо бежать.
Я усадил его в кресло, сел перед ним на стул и тихо, как будто нас могли подслушивать, сказал:
— За ужином все расскажешь. Завтра утром я лечу в Вену. У тебя там есть надежные люди, у которых можно переждать?
Гесс утвердительно кивнул головой. Я, взяв его за руку, продолжил:
— Отлично. Я беру тебя с собой. Вылетаем в десять. Какие-либо документы с собой есть?
Гесс снова кивнул головой и сказал:
— Не беспокойся, Ганс, и документы и деньги с собой.
— Отлично. — Я поднялся, достал из шкафа чистое белье, один из своих костюмов, в который Гесс уже как-то раньше облачался, и передал ему. — Пока Доррит готовит ужин, прими ванну.
За ужином Гесс начал свой рассказ о событиях, изложенных мною ранее главным образом с его слов. И продолжал его до глубокой ночи.
Утром на аэродроме я купил на имя некоего бизнесмена Курта Альтмана билет на мой рейс и вместе с еще одним пассажиром без всяких приключений доставил Гесса в Вену в целостности и сохранности. В тот же день на аэродром Мюнхена нагрянула полиция. По всей видимости, кто-то из обслуживающего персонала аэродрома признал в предъявленных полицейскими фотографиях Гесса и указал, что Ганс Баур вывез его в Вену. Такова краткая история отстранения меня от исторического полета на Дальний Восток в 1926 году. Так я превратился в политически неблагонадежного гражданина Веймарской республики. В этом же году я вступил в НСДАП.
Берлин. 5 мая 1945 года
Занавеска отодвинулась, и Баур увидел тех самых русских офицеров, которые его допрашивали позавчера. Или раньше? Он закрыл глаза. Он уже не помнил, когда это было. В голове вертелось: «Сколько же дней прошло с момента пленения? Что будет с ногой? Она болит невыносимо. Врачи говорят, что окончательный диагноз возможен только в стационарном госпитале после серьезного обследования. Врут, наверное. Хотя, может, и не врут. Госпиталь ведь эвакуационный. Здесь и оборудования, похоже, никакого нет. А все же хорошо, что пришли эти майор, похожий на молодого профессора, и красивая лейтенант-переводчица. Нужно собраться, напрячь все силы и обязательно поговорить с ними. Да, помню. Они говорили, что из военной контрразведки. Это, насколько понимаю, лучше, чем их секретная полиция НКВД. Во всяком случае, мне так говорили Борман, генерал Кребс, или еще кто-то, уже не помню. Они считали, что у русских в военных спецслужбах работают более интеллигентные люди. Они должны знать о моей дальнейшей судьбе. Они не могут не знать. Все, надо открывать глаза. Надо говорить с ними». Он с огромным усилием разомкнул веки и приподнялся. Медсестра подложила ему под спину вторую подушку, ввела обезболивающее, вытерла марлевым тампоном пот с его лица и вышла.
Савельев и Сизова не узнали своего подопечного. За два дня он из волевого, энергичного и самонадеянного генерала СС превратился в дряхлого старика. Кожа на лице сморщилась, приняла землистый оттенок. Щеки впали. Глаза походили на две черные дыры под высохшим мхом бровей. Он тяжело дышал. Было видно, что ему плохо. Майор и лейтенант расположились на стульях в проходе между двумя кроватями. Они приготовили чистые листы, и Савельев начал допрос:
— Здравствуйте, Баур. Я знаю, как вам тяжело. Сам был ранен. Думаю, скоро все образуется. Послезавтра вас переводят в Познань, во фронтовой госпиталь.
— Мне ампутируют ногу? — произнес Баур слабым голосом, в котором звучала надежда.
— Я этого не знаю. Будут решать хирурги. Скажите, как вас кормят?
После укола боль отступала. На щеках раненого появился слабый румянец. Баур заговорил увереннее:
— Спасибо, господин майор. Кормят нормально. Если честно, то некоторые продукты, которые здесь дают, я, как и все немцы, давно не видел. Особенно вкусны супы и молочные каши с настоящим сливочным маслом, хлеб и компоты из сухофруктов.
Сизова достала из полевой сумки большую плитку горького шоколада и с молчаливого согласия майора положила ее на одеяло рядом с Бауром. Тот оживился и, смущенно улыбнувшись, поблагодарил:
— Спасибо, фрёйлен лейтенант. Вы очень добры.
«Что-то произошло с этой милой девушкой, — подумал Баур, — она так похорошела. Превратилась просто в настоящую светскую даму. Изменились прическа, взгляд, разрез губ. Держится увереннее, с достоинством, но соблюдая такт и субординацию».
— В прошлый раз мы с вами остановились на том, что в 1932 году вас пригласили оказывать транспортные услуги Гитлеру на время его избирательных кампаний. Сегодня я хотел бы услышать о последних днях Гитлера. Мы знаем, что вы были одним из немногих высших офицеров, оставшихся с ним в фюрербункере до его последней минуты. Меня интересуют события последней декады апреля в самом подробном изложении. Итак, я вас слушаю. — Савельев приготовился записывать.
— Если позволите, я начну с 21 апреля, так как именно с этого дня я практически постоянно находился в бункере рейхсканцелярии.
Савельев утвердительно кивнул.
— Двадцать первого апреля, на следующий день после своего дня рождения, фюрер вышел в приемную около десяти утра. Он был взволнован тем, что стены бункера гудели от разрывов снарядов. В приемной находились генерал Бургдорф, главный адъютант фюрера от вермахта, обергруппенфюрер СС и генерал полиции, главный адъютант фюрера Шауб, полковник Белов, адъютант от люфтваффе, личный адъютант штурмбаннфюрер СС Гюнше и я. Бургдорф доложил, что тяжелая артиллерия русских обстреливает центр Берлина, по всей видимости, из района Цоссена.
— В Цоссене располагался командный пункт ОКХ?[15] — уточнил Савельев.
— Да. Бургдорф также сообщил фюреру, что оттуда звонил генерал Кребс и сообщил, что русские танки наступают через Барут и уже подходят к Цоссену. Фюрер побледнел и еле вымолвил: «Русские уже рядом». Он приказал Бургдорфу отдать распоряжение зенитчикам немедленно начать обстрел русских батарей из Тиргартена.
— Прошу уточнить, почему зенитчикам? Какое они к этому имели отношение? — не отрываясь от бумаги, спросил Савельев.
— Дело в том, что, как вам, видимо, известно, в Берлине в 1940 году по приказу рейхсмаршала Геринга были построены шесть бетонных башен высотой сорок метров, в которых располагалось по четыре мощных и дальнобойных зенитных орудия калибра 128 мм. Они предназначались для борьбы с английскими и американскими бомбардировщиками, в своих бомбоубежищах они могли вместить до 15 000 человек каждая. Две таких башни находились в Тиргартене. Они прикрывали центр города.
— Вернемся к Гитлеру. Перечислите лиц, постоянно находившихся с ним в бункере. Постарайтесь быть точным. Нас интересует также, где находились в это время Геринг и Гиммлер.
— Рейхсфюрер СС Гиммлер уехал из рейхсканцелярии 20 апреля, после поздравления фюрера и краткого совещания с ним. Больше я его не видел. Рейхсмаршал Геринг приезжал к фюреру 10 апреля. Они долго совещались с глазу на глаз. Сопровождавший Геринга генерал Эккард Кристиан сказал мне на прощание: «Рейхсмаршал пытался уговорить фюрера уехать из Берлина. А вы, Баур, должны отсюда выбраться. Оставаться здесь — безумие». На следующий день нам сообщили, что Геринг и Кристиан благополучно прибыли в Зальцбург. О Геринге иными сведениями не располагаю. В фюрербункере до момента гибели фюрера постоянно находились уже упомянутые мною Бургдорф, Белов, Гюнше, а также рейхсминистр пропаганды Геббельс, его супруга, фрау Магда, шестеро их детей, рейхсляйтер Борман, Мюллер…
— Прошу уточнить, какой из Мюллеров? Мы знаем Генриха Мюллера по кличке «Гейнц», референта Мартина Бормана, Генриха Мюллера по кличке «Мюллер-гестапо», начальника 4-го управления РСХА[16], Эриха Мюллера по кличке «Мюллер-пушка», одного из руководителей концерна Крупа.
Савельев внимательно следил за реакцией Баура. Тот собрал губы в трубочку, медленно вытер их указательным пальцем правой руки, а его левая бровь непроизвольно пошла вверх. Майор уловил