— Господин Баур, — обратился он ко мне, — обязательно еще раз полечу через Мюнхен с надеждой вновь встретить вашу очаровательную супругу.
Каково же было наше с Доррит удивление, когда вечерние мюнхенские газеты напечатали: «Маэстро выразил восхищение красотой и очарованием Доррит Баур, супруги известного немецкого летчика». Я был просто счастлив. Мама по этому поводу потребовала немедленно организовать семейную вечеринку. Мария с Максом пригласили всех к себе домой. После ужина отец Доррит уселся с сигарой под каштаном в плетеное кресло и рассказывал, какая его дочь была умница в школе и университете, как она разбирается в музыке и живописи. Он и не ожидал, что Доррит, считавшаяся у сверстников гадким утенком, превратится в красавицу, которой будут рассыпать комплименты лучшие представители мировой интеллигенции. Мама, во всем соглашаясь, что касалось ее любимой невестки, расхваливала, в свою очередь, достоинства Марии. Так они продолжали судачить до самого вечера.
У калитки зазвонил звонок. Мария с Максом пошли открывать. Во дворе появился полицейский вахмистр и поинтересовался, может ли он видеть фрау Марию Лерге. Мария представилась и предложила полицейскому присесть. Тот устало опустился на стул, раскрыл сумку, стал выкладывать на обеденный стол какие-то бумаги. Все с любопытством окружили вахмистра, ждали продолжения действия.
— Фрау Легер, — найдя необходимую бумагу, стал зачитывать вахмистр, — вы владеете легковой автомашиной темно-синего цвета с регистрационными номерами GВМ-1442?
Мария покраснела и смущенно ответила:
— Да. Это моя машина.
— Фрау Легер, вчера около трех часов по полудню вы проезжали по Остервальдштрассе?
— Да, проезжала.
— А куда вы направлялись, смею я спросить? — вахмистр строго посмотрел на Марию. Его левая густая седая бровь вопросительно поползла кверху.
— Не куда, а откуда, — с озорным вызовом ответила Мария, высоко вздернув свою красивую головку. — Я возвращалась домой из Кляйнгартена, где по субботам играю в теннис.
Вахмистр крякнул, что-то прочитал, держа на вытянутой руке бумагу. Отложил ее в сторону, извлек из нагрудного кармана мундира очечник, нацепил на нос старые роговые очки.
— Вы были в машине одна?
— Да, одна.
— С какой скоростью вы двигались?
— Да откуда я могу помнить, с какой? — Мария сделала удивленные глаза.
— Вы не помните, что произошло в тот момент, когда вы проезжали перекресток с Моммсенштрассе?
— Абсолютно ничего.
— Вы ничего не почувствовали, не слышали каких-либо посторонних звуков?
— Да в чем, черт побери, дело? Что вы от меня хотите? — Мария рассердилась не на шутку. Макс нежно ее обнял и поцеловал в лоб.
Мама, милая, умная и красивая мама, подсела поближе к вахмистру, предварительно побрызгав на себя духами. Ее не по возрасту молодые с лукавинкой глаза излучали целый букет чувств. В них читались уважение к представителю власти, глубокая заинтересованность в проблеме, готовность помочь господину вахмистру в исполнении его долга. Они же искрили кокетством и легкомыслием. Мама как будто нечаянно уронила на колени полицейского вечернюю газету, раскрытую на странице с репортажем о визите Тосканини.
— Ой, простите, — протянула она руку за газетой и томным голосом проворковала, — здесь про моего сына с невесткой.
Вахмистр отложил свои бумаги, взял газету, стал внимательно читать. Затем быстро поднялся, одернул мундир и удивленно спросил:
— Так вы мать летного капитана и героя войны господина Баура?
— Да, — мама продолжала играть своими лукавыми глазами и скромно сложила руки на коленях, — а это, — указала она в мою сторону, — мой сын, господин летный капитан Баур. Рядом с ним его супруга Доррит.
Вахмистр, смущенный то ли кокетливым поведением мамы, то ли из-за уважения к нам с Доррит, о которых с добротой в городской газете отзывался сам маэстро Тосканини, то ли из-за всего сразу низко поклонился, а затем отдал честь.
Я спросил его о причине визита, мама же предложила уважаемому господину вахмистру выпить кружечку прохладного пива с порцией жареных белых сосисок. Полицейский от сосисок вежливо отказался. За пиво поблагодарил. С достоинством отпив из большого стеклянного бокала живительной влаги и вытерев платком усы, он, как будто бы позабыв о Марии, обратился с почтением ко мне:
— Дело в том, господин летный капитан, что ваша сестра, похоже, задавила домашнюю курицу старой баронессы фон Затс. Курица эта, равно как и баронесса, конечно, весьма странные особы. Они доставляют полиции много хлопот, так как имеют пристрастие гулять в неположенных для прогулок местах. В том числе по проезжей части городских улиц. Но баронесса фон Затс подала жалобу на имя начальника полицейского управления Мюнхена с требованием найти и наказать преступника, совершившего убийство этой злосчастной курицы, проживавшей в ее квартире на правах кошки или собаки. Она сумела разглядеть номер автомобиля, якобы совершившего наезд на птицу. Господин районный инспектор полиции поручил мне разобраться в этом деле.
Вахмистр после такого долгого монолога залпом допил пиво, вытер платком вспотевший лоб и уставился на меня с надеждой, что мне немедленно удастся решить его многотрудную задачу. Я подозвал Макса и велел ему осмотреть колеса стоявшей в гараже машины. Пока тот находился в гараже, мама уговорила вахмистра выпить еще кружечку пива, отец Доррит угостил его дорогой доминиканской сигарой.
Макс прошептал мне на ухо, что проклятая курица действительно намотана на заднее правое колесо. Правда, от нее остались только перья. Я посоветовал ему немедленно содрать все с колеса и тщательно его вымыть. Мария пошла помогать мужу. Вскоре они вернулись, сообщив вахмистру, что никаких следов птицы на машине не обнаружено.
Вся компания дружно отправилась осматривать машину. Вахмистр, убедившись в отсутствии улик, что-то зафиксировал в своих бумагах. Он извинился перед Марией, а затем перед всеми нами за причиненные неудобства, поблагодарил за угощение. Когда мы с Максом провожали его к калитке, он спросил меня:
— Господин Баур, вы знаете Ганса Йогана Раттенхубера?
Я вспомнил высокого сурового с виду человека примерно моих лет, входившего в созданный Гиммлером отряд СС личной охраны Гитлера.
— Да, я его знаю.
Вахмистр, пожимая мне на прощание руку, с достоинством промолвил:
— Ганс служил вместе со мной в баварской земельной полиции. Потом ушел охранником в тюрьму Ландсберг, где сторожил господина Гитлера. Он очень высокого мнения о вас. Он считает вас одним из самых преданных людей господина Гитлера.
Мы вновь собрались за столом, шутили, смеялись над куриной историей Марии. Я же, вспоминая слова полицейского вахмистра, думал о надвигавшихся серьезных изменениях в стране, в жизни каждого немца.
Берлин. 8 мая 1945 года
— Господин майор, — сказал Баур и сделал попытку улыбнуться, — я вижу, что вы торопитесь. Да и я еле держусь. Постараюсь быть кратким. Постараюсь. Итак, 26 апреля русская тяжелая артиллерия пробила перекрытия подземного перехода, соединявшего здание рейхсканцелярии с фюрербункером. Окружение фюрера поняло, что конец не за горами. Примерно около двух часов дня фюреру передали радиограмму от Геринга, посланную из Оберзальцберга, где располагалось имение рейхсмаршала. В ней Геринг информировал фюрера, что он принимает на себя руководство страной.
— Я попросил бы вас, Баур, об этом подробнее. — У контрразведчиков имелись показания адмирала Фосса и Раттенхубера, подтверждающие этот факт. Но в них были противоречия. По всей видимости, оба давали показания с чужих слов. — Вы сами читали эту радиограмму, или вам о ней говорили?
— Фюрер ознакомил с радиограммой Кребса, Геббельса, Бормана, Бургдорфа, Гюнше и меня. Содержание было следующим: «Мой фюрер! В связи с тем, что вы находитесь в окруженном Берлине и не можете в полном объеме исполнять власть, я в соответствии с решением рейхстага от 1 сентября 1939 года в качестве вашего преемника принимаю на себя руководство Германией. Как ее внутренними, так внешними делами, а также вооруженными силами. Если я до 22 часов 26 апреля не получу от вас ответа, буду считать, что вы согласны». Возможно, я что-то упустил несущественное в деталях, но за главное содержание ручаюсь.
— Какова была реакция Гитлера?
— Фюрер выскочил из кабинета взбешенный. Он прокричал: «О, этот Геринг!» и передал текст Геббельсу. Тот прочитал и пустил его по кругу. Больше всех негодовал Борман, явно подыгрывая фюреру. Он кричал: «Этот Геринг — свинья! Он знает, что ваш ответ не может быть получен до 22 часов». Фюрер немедленно стал диктовать Гюнше ответ. Геринг был снят со всех государственных, партийных и военных постов. Фюрер лишал его всех государственных и партийных наград. Коменданту Оберзальцберга приказывалось немедленно арестовать Геринга.
В Ставку вызвали генерал-полковника авиации Риттера фон Грейма, командующего 6-м воздушным флотом люфтваффе. В радиограмме он был извещен о производстве в генерал-фельдмаршалы. Фон Грейм прилетел поздно вечером на легком разведывательном самолете «Физилер-Шторьх», которым управляла его подруга, прекрасный летчик Хана Рейч. Она сумела мастерски посадить самолет прямо у Бранденбургских ворот под ураганным огнем русской артиллерии. От прямого попадания снаряда самолет сгорел, а фон Грейм был ранен в ногу. Его отнесли в госпиталь и сделали операцию. Фюрер назначил его командующим люфтваффе вместо Геринга. Спустя три дня за ним прислали учебно-тренировочный самолет «Арадо», и он вместе с Рейч улетел в Мюнхен, куда перебазировался штаб Военно-воздушных сил. Это оказался последний самолет, совершивший посадку в Берлине.
Около двух часов ночи к фюреру привели коменданта одного из районов Берлина подполковника Беренфенгера. Он доложил об ожесточенных боях на улицах и пожаловался на своего непосредственного начальника, командира танковой дивизии «Мюнхенберг» генерал-майора Мумерта. Тот будто бы отдает противоречивые приказы, требуя соблюдения порядочности в ходе боев. То есть запрещает расстреливать трусов и паникеров. Фюрер тут же отдал распоряжение Кребсу снять Мумерта со своего поста и арестовать его, а вместо него назначить героя подполковника. Одновременно Беренфенгер был произведен в генерал-майоры.