Савельев вернул полковнику прочитанное.
— Бред какой то, — произнес он в недоумении.
— Нет, товарищ Савельев, это не бред. Это политика. — Грабин положил на стол свежие, за 8 мая, номера «Правды» и «Красной звезды». — Читай. Сегодня самолетом из Москвы доставили.
В обеих газетах было опубликовано сообщение ТАСС, одно из утверждений которого наповал сразило Савельева: «По сведениям советских компетентных органов Гитлер жив и в настоящее время скрывается».
Савельев был растерян. Его взгляд искал в глазах полковника поддержку. Грабин положил свои ладони на его плечи, сухо произнес:
— Это политика, Саша. Что-то там наверху меняется. Ты же отлично понимаешь, такие сообщения без санкции Кремля не публикуют. Больше тебе скажу. Генерал Вадис подписал приказ о расформировании армейских, корпусных и дивизионных оперативно-розыскных групп военной контрразведки. Оставили только одну фронтовую, под моим началом. Но урезали до десяти человек. — Полковник распахнул настежь окно, закурив папиросу, стал смотреть на празднующих победу людей. Савельев подошел к окну и тоже закурил. Грабин продолжил:
— Вчера в штабе фронта прошло большое совещание. Жукова не было. Он в Карлхорсте готовился к подписанию акта о капитуляции. Вел генерал Соколовский. Серов докладывал о ситуации в советской оккупационной зоне, о создании немецких гражданских административных органов. В конце доклада он сказал, что Верховный главнокомандующий поручил ему возглавить координацию всех оперативно-розыскных и следственных мероприятий. Он приказал Вадису и генералу Сидневу ежедневно докладывать лично ему. Потом появился приказ Вадиса. Сегодня он нас с Мироненко вызвал к себе и проинформировал об этом. Сказал, что вскоре его могут направить на другую работу. Будет новый начальник управления.
Грабин вызвал ординарца и заказал кофе, прибрался на столе, часть документов убрал в сейф. На улице быстро темнело. Ординарец прикрыл окно, задвинул шторы. Принесли кофе, бутерброды с колбасой и сыром. За столом продолжили разговор. Грабин, несколько смущаясь, спросил:
— Ты веришь в результаты нашей работы?
— О чем вы говорите, товарищ полковник? Вы что, первый день меня знаете?
— Тогда скажи, — Грабин испытывающим взглядом смотрел в глаза Савельеву, — как посмотришь на то, если я заберу тебя своим замом по опрегруппе?
— Буду рад служить с вами, товарищ полковник, — Савельев встал, одернул гимнастерку.
— Садись. Если согласен, сегодня же Мироненко подпишет приказ о твоем переводе. — Грабин кому-то позвонил и сказал:
— Савельев не возражает. Пусть подписывает. Копию приказа направьте с нарочным мне. А теперь, — Грабин обратился к Савельеву, — перейдем к делу. Нужен верный и надежный переводчик. Предложения есть?
Савельев молчал. Он думал о Лене, о полной неизвестности в их судьбе. Но он не хотел втягивать Савельеву в их с Грабиным работу. Он надеялся, что вот-вот, еще совсем чуть-чуть и Лену, как и большинство женщин-военнослужащих демобилизуют. Что она вернется в Москву. Он обязательно к ней приедет, и они поженятся.
Грабин потрепал его по плечу.
— Савельев! Ты что, спишь?
— Никак нет, товарищ полковник. Есть у меня на примете один парень. Младший лейтенант. Мальчик совсем. Из университета призвали. Но язык знает недурно. Переводит бегло, смело, я бы сказал нагло. Шустрый парень. Служит в военной комендатуре Фюрстенвальде.
Грабин снова взял телефонную трубку.
— Как ты говоришь его фамилия?
— Младший лейтенант Иванов Иван Петрович.
Полковник заговорил в трубку:
— Товарищ генерал, здравия желаю, полковник Грабин. С праздником вас. В комендатуре Фюрстенвальде есть такой Иванов Иван Петрович, младший лейтенант, переводчик. Нужен он нам очень. Нет, нет, товарищ генерал, ничем он не провинился. Наоборот, хотим парня к себе на службу забрать. Большое вам спасибо. Да лучше бы завтра прибыл. Работа не ждет. Я потом все формальности урегулирую. Еще раз спасибо.
— Будет завтра переводчик. Я смотрю, ты совсем спишь. Давай так, сейчас двадцать один десять. До двух ночи ты свободен. Поспи. В два жду у себя.
Савельев вышел на улицу, закурил. Кулешов ждал его в машине.
— Поедем, старшина, в отдел.
Кулешов вылез, поприседал, разминая ноги, и с напускным безразличием ответил:
— А чего ехать-то? Вон он там, в том доме, — он указал в сторону двухэтажного красного кирпичного дома на противоположной стороне улицы, во всех окнах которого горел свет, — его вчера сюда перевели. Интересно, там хоть накормят? Или натощак спать придется? Кухаренко небось все остатки с праздничного стола или сожрал, или припрятал у себя в каптерке.
— Хватит болтать, Кулешов, пошли. — Савельева сразу покинули усталость и сонное состояние. Он почти бежал в дом напротив.
Воспоминания счастливого человека
На следующий день после разговора с Гитлером я сидел в одном из просторных помещений Коричневого дома, выполнявших, как я понял, функцию малого зала заседаний. Здесь же находились члены избирательного штаба, планировавшие встречи с населением, митинги и собрания по всей Германии. В штаб входили личные адъютанты Гитлера Брюкнер и Шауб, Зеп Дитрих, Ганфштенгль, Отто Дитрих, Гофман. Конечно, в ходе избирательной гонки состав штаба менялся. Но эти люди неизменно составляли его костяк.
Зеп Дитрих встретил меня как старого друга, похлопал по спине, представил коллегам. Собственно говоря, большинство из них я знал и раньше. С Брюкнером, Шаубом и Зепом Дитрихом мы были знакомы почти десять лет. С остальными я встретился впервые, хотя, безусловно, слышал о них.
Отто Дитрих, худощавый, среднего роста, с крупным лбом и волевым подбородком, своим видом интеллигентного человека сразу вызвал во мне доверие. Он занимал пост руководителя пресс-службы НСДАП. Окончив после войны Франкфуртский университет, работал журналистом в ряде баварских и вестфальских газет, в Эссенской торговой палате, редактором отдела в «Эссенской Общей газете». После выгодной женитьбы на дочери владельца одной из крупнейших в Германии газет «Рейнско-Вестфальская газета» Дитрих получил доступ в высшие круги финансово-промышленного бизнеса. Это был не просто профессионал своего дела, а один из известных и авторитетных журналистов страны. Гитлер ценил его за ту особую роль, которую Дитрих играл как пропагандист нацистских идей и планов в среде магнатов, за вовлечение им в НСДАП банкиров и промышленников, за организацию финансовой помощи НСДАП со стороны крупного бизнеса. Я знал также и то, что Розенберг, Геббельс и Макс Аманн, руководивший тогда центральным издательством НСДАП «Эхер ферлаг», не любили Дитриха и постоянно интриговали против него. Откровенно говоря, я глубоко сожалел о том, что в будущем Отто Дитрих оказался в подчинении у Геббельса, а не наоборот.
Генриха Гофмана неплохо знала моя жена. Года два тому назад Доррис подружилась с Эрной, второй супругой Гофмана, неоднократно бывала у них дома, а вместе с ними в гостях у Винифрид Вагнер, вдовы сына Рихарда Вагнера, Зигфрида. Гофман был похож на колобка. Маленький, толстенький, с кривыми ногами. Но в целом он производил впечатление веселого и добродушного человека. Его живое симпатичное лицо с мягкими вьющимися светлыми прядями выдавало в нем большого актера. Гофман был потомственным художником-фотографом. Он держал самое большое, самое престижное и самое дорогое в Мюнхене фотоателье, которое называл салоном. С Гитлером он дружил еще с 1921 года, являлся одним из ветеранов партии и своей близостью к фюреру вызывал зависть многих молодых лидеров НСДАП. Гофман имел один порок, перечеркивавший все его достоинства. Он пил, не зная меры.
Загадкой для меня, думаю, и для многих членов партии, был и на многие годы остался Эрнст Ганфштенгль, красивый двухметровый исполин, умный, чрезвычайно образованный и одновременно веселый, ироничный, непрерывно фонтанирующий шутками, анекдотами, остротами. В ближайшем окружении фюрера за ним закрепилась кличка «Пуци»[28]. Вообще Ганфштенгль представлял собой яркий, но уходивший в историю тип образованнейшего баварского аристократа. Он родился в состоятельной семье известного в Баварии торговца антиквариатом и американки, чья семья владела сетью крупных художественных салонов и антикварных магазинов в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго, а также издательствами, выпускающими литературу по искусству и архитектуре. Пуци учился в элитной Королевской баварской гимназии императора Вильгельма, окончил Гарвардский университет, получил блестящее образование. Он был женат на американке, имел двойное гражданство. Это и спасло его и Гитлера, укрывшихся в особняке Ганфштенглей, от расправы полиции в день «пивного путча», так как власти запрещали вторжение в жилища иностранцев. По различным сведениям Пуци оказывал большое влияние на фюрера. Он, прекрасно разбиравшийся в изобразительном искусстве, ввел Гитлера в круг мюнхенских художников, архитекторов, искусствоведов. Ганфштенгль мастерски играл на фортепиано, часто исполнял Гитлеру произведения любимого им Вагнера, познакомил фюрера с родственниками композитора. Кроме того, в ранние, самые трудные годы становления партии он помогал ей деньгами, не дав умереть партийной прессе. В Коричневом доме Ганфштенгль выполнял функции руководителя службы по работе с иностранной прессой.
Члены штаба оглядели меня, одетого в синюю форму летного капитана Люфтганзы, с ног до головы, видимо, прикидывая, сможет ли этот парень весьма невысокого роста выдержать физические нагрузки сумасшедшей избирательной гонки по всей Германии. Мне предложили сесть, угостили кофе. Шауб разложил на столе карту Германии, на которой красными кружками были помечены города, где нам предстояло побывать. Но Брюкнер, выразивший одобрение на решение фюрера использовать авиацию, отвлек внимание рассказом о минувшей избирательной кампании.
— Понимаешь, Баур, нам раньше приходилось все время передвигаться либо поездом, либо на автомашинах. Если в вагоне поезда еще можно было как-то постараться и обеспечить минимальные условия безопасности фюрера, то автомашины защитить практически было нечем. Помните, — он обратился к коллегам, — как в Кельне и Бреслау мы заблудились и оказались в городских районах, контролировавшихся коммунистами?