вия группы, маршрут проникновения и возвращения. Вслепую в разведку пойдем?
Побитое оспой лицо старшего лейтенанта стало пунцовым.
– Ты что, младший сержант, меня учить вздумал? Чуть больше трех месяцев на фронте, а уже с командирами пререкаешься! Если трусишь, я сам возглавлю группу!
Скворцовский прищурил глаза.
– На войне иной раз и одного дня хватает, чтобы многому научиться, а трус я или нет, спросите у старшего лейтенанта Осиповича. Что же касаемо вашего участия в поиске, так я вот что скажу: неопытный командир – помеха разведчикам, такая «прибавка» нам без надобности.
– Что-о! – Сучков повернулся к капитану Терехину и старшему лейтенанту Осиповичу. – Вы посмотрите на него, какой умный!
Оперуполномоченный особого отдела довольно часто появлялся в роте и проявлял повышенный интерес ко всему, что в ней происходит. Свою неуемную заботу он мотивировал дружескими отношениями с капитаном Матошиным, а в его временное отсутствие – беспокойством за оставленных без должного присмотра разведчиков. Также имел он немалое желание помочь замещающему командира роты старшему лейтенанту Сучкову.
Осипович шагнул к Скворцовскому.
– Ты как с командиром разговариваешь? Я тебя однажды предупреждал! Или в штрафную роту захотел? Сейчас здесь капитана Матошина нет, чтобы за тебя заступаться! Приказ получен от начальника дивизионной разведки майора Жегулевцева, и твое дело его выполнить! Ночью пойдете в разведку, у вас есть четыре часа, чтобы подготовиться. И чтобы без языка не возвращались! – Сучкову сказал: – А вам, товарищ старший лейтенант, поручено командовать ротой, вот и продолжайте. В поиске и без тебя обойдутся.
На лице Скворцовского заиграли желваки. Нервно сжимая кулаки, он едва сдерживал себя, чтобы не сказать Осиповичу всего, что он думает о нем и Сучкове.
Обстановку разрядил Терехин, командир стрелкового батальона, на участке которого разведчики должны были осуществлять поиск:
– Есть приказ командования дивизии и его надо выполнять. Времени на подготовку почти нет. Завтра утром нам надо идти в наступление, мы не знаем, что приготовили фрицы, а за незнание нам придется кровью расплачиваться, многими жизнями наших бойцов. Немцы закрепились здесь во время отступления, но насколько серьезная у них оборона, неизвестно. Возможно, что они отошли на заранее подготовленные позиции. Какими силами они располагают на данном участке, нам тоже неизвестно. – Капитан Терехин нахмурил скуластое лицо с широким лбом и серыми с прищуром глазами, пригладил пшеничные усы, строго сказал: – Так что идти все равно придется, а огневую поддержку мы вам постараемся обеспечить. Проникнуть в расположение немцев можно в месте, которое вчера успели обнаружить наши полковые разведчики.
– Если они там наследили, то это плохо. Два раза по одной и той же тропе выдвигаться опасно.
– Насколько мне известно, наши саперы проход в проволочных заграждениях заделали, чтобы противник не смог установить проникновение разведки, а наследили или нет, теперь это ничего не меняет. Они этой ночью тоже пойдут на задание. У них задача прощупать передний край, а вам надо проникнуть дальше в расположение противника и по возможности взять контрольного пленного. На правом фланге дивизии такую же задачу должна будет выполнить вторая разведгруппа, а вам предстоит подползти по льду речки к овражку, который в нее впадает, и по нему пробраться в тыл к немцам.
Так и сделали. Группа из шести человек благополучно переправилась через речку, втянулись в овражек, залегла. Скворцовский прислушался. Тихо, только издали, со стороны немецкого тыла доносился протяжный звук губной гармоники. В тылу солдаты противника, надеясь на охранение переднего края, чувствовали себя в относительной безопасности, и этим непременно стоило воспользоваться. По дну овражка разведчики проползли к его узкому началу. Скворцовский и Авдейкин взобрались по склону к краю. Осторожно приподняв головы, они увидели в двадцати метрах от края овражка окрашенные в белый цвет орудия. Стволы пушек хищно смотрели в сторону позиций наступающей Красной армии. Рядом с артиллерийскими орудиями, увлеченно играя на губной гармонике, прохаживался рослый немецкий солдат с винтовкой. Скворцовский приказав условными жестами двум разведчикам оставаться на месте, а двум следовать за ними, прикрывая их действия, пополз вместе с Михаилом Авдейкиным к часовому, надеясь взять его в плен. На половине пути прикрывающие их разведчики по команде Вячеслава остановились. Чем больше бойцов, тем больше вероятности, что их заметят. Брать «языка» поползли вдвоем. Когда до немца оставалось не больше трех метров, он прекратил играть, сунул гармошку в карман шинели, поднял воротник, прислонился к крайнему орудию, собираясь прикурить сигарету. Самое время брать. Скворцовский и Авдейкин вскочили, набросились на часового, повалили на снег. В это время со стороны овражка прозвучал приглушенный крик, а следом одиночный выстрел. Скворцовский посмотрел назад. Со стороны овражка показались серые силуэты немецких солдат, бежавших в их сторону. Дробно застрочили автоматы прикрывающих их бойцов. Частые выстрелы и взрыв гранаты заставили их замолчать.
– Муха, уходим! – тихо бросил Скворцовский и полоснул лезвием ножа по горлу плененного немца. Теперь «язык» был им помехой. Перебегая от орудия к орудию, они стали уходить от солдат вермахта, к которым прибавились немецкие артиллеристы, выбежавшие из расположенных позади батареи землянок. Они же и создали суету, которая помогла разведчикам уйти от опасности. Чтобы создать еще большую неразбериху, Авдейкин швырнул гранату в ящики, стоявшие рядом с одним из орудий. Оглушительный взрыв обдал залегших разведчиков волной теплого воздуха. За ним последовал второй. Не дожидаясь, пока немцы придут в себя, разведчики скрылись в темноте.
Привал сделали через пятнадцать минут у одинокого деревца. Теперь перед ними стояла нелегкая задача – вернуться, но прорваться к своим не удалось. Немцы были начеку. При попытке подобраться к передовым позициям с тыла разведчиков обстрелял из винтовки бдительный часовой, и они вынуждены были ретироваться.
Убежище нашли в небольшой ложбинке. Лежа на снегу, Мишка спросил:
– Как дальше действовать будем, командир?
Скворцовский закинул в рот щепоть снега, подождал, пока холодная влага потечет по пересохшему горлу.
– Шухера мы много наделали, Мишка, теперь на переднем крае фрицы на стреме. Сдается мне, что назад нам не пробиться.
– Ну, и как нам сорваться? Светло станет, эти волки нас, как пить дать, по следам отыщут. Тогда нам каюк.
– Не дрейфь, Муха. Видишь, снегопад начинается, он наши следы скроет. Я тут стожок неподалеку приметил, сена принесем, подстилку сделаем.
– Отчего в стожке не спрятаться?
– Ты, Миша, парень вроде бы со смекалкой, к тому же разведчик, а значит, должен соображать. Забыл, чему тебя учили? Раз ты думаешь, что там удобно спрятаться, значит, и немцы тоже так подумают. Стожок приметный, а в ложбинке нас обнаружить будет сложно. В ней-то мы до утра отлежимся. Утром, насколько я понял, наши должны наступление начать. Вот и будем их дожидаться. Главное, Миша, чтобы фрицы нас раньше не срисовали. На стреме будем по очереди. Ты покемарь, потом я.
– Да уж, в тылу неприятеля, у немцев под боком мне спать еще не приходилось.
– Привыкай, ты в разведке.
Через два часа Скворцовский разбудил Авдейкина.
– Муха, просыпайся, твоя очередь.
Мишка открыл глаза, зевнул, зачерпнул пригоршню снега, растер лицо.
– Да я и не спал особо. Околел совсем. Скорее бы утро.
– Не спал он. Ты своим храпом всех немцев на ноги поставил, – пошутил Вячеслав.
– Я их на ноги поставил, когда гранату в ящики с боеприпасами бросил, а ты спи, пока не рассвело, потом не до сна будет.
Скворцовский повернулся на бок, положил щеку на рукавичку, холод не давал заснуть, но усталость взяла свое, вскоре отяжелевшие веки сомкнулись. В коротком дремотном сне он снова был маленьким пятилетним ребенком. Он бежал к стоящему посреди зеленого луга отцу. Отец был такой, как на фотокарточке, в буденовке и шинели, с шашкой в руках. Он стоял рядом с матерью. Она стояла с полуопущенной головой в белом свободном платье и белом платке, повязанном по-старушечьи под подбородком. Платок скрывал лицо, но Вячеслав видел ее добрую улыбку. Он споткнулся, упал у их ног. Отец засмеялся и отчего-то голосом Авдейкина произнес:
– Скворец, вставай! Началось!
Грохот заставил Вячеслава открыть глаза и посмотреть туда, откуда он доносился. Там, где находилась передовая линия обороны противника, вздыбилась стена разрывов. Она приближалась.
Мишка вжал голову в плечи, опасливо произнес:
– Как бы нас свои не накрыли.
– Если наши командиры узнали, что эти позиции только лишь прикрытие отходящих к Дону частей, то не накроют.
Скворцовский оказался прав. Вскоре артобстрел прекратился, со стороны речки донеслись ружейные выстрелы, стрекот пулеметов и автоматов, радующее душу разведчиков многоголосое «Ура!».
Мишка пихнул Вячеслава локтем в бок.
– Скворец, гляди, бегут фрицы.
– Рано радуешься, на нас бегут, а у нас на двоих три гранаты.
– Ничего, Новиков с Матошиным учили, что одна из главных заповедей разведчика – действовать внезапно и решительно.
– Это верно, только не торопись, затихни, стреляем по моей команде, но вначале встретим их гранатами и криками «Ура!».
Немцы приближались. Слева, в пятидесяти метрах от ложбинки, по проселочной дороге промчался грузовик, следом за ним протарахтел бронетранспортер, за ним пароконная повозка. Справа уходили от погони две немецких самоходки «мардер», которых преследовали пять «тридцатьчетверок». Разведчики заметили, как от выстрела одного из советских танков рвануло самоходку. Увидеть продолжения преследования они не смогли. По заснеженной степи на них бежало не менее полусотни солдат вермахта. С каждой секундой они становились все ближе. Скворцовский уже различал худое вытянутое лицо бежавшего впереди офицера в фуражке и наушниках от холода. Время от времени он останавливался и что-то кричал бегущим за ним солдатам, стрелял из пистолета в сторону наступающих красноармейцев.