«Огрызаются, сволочи! Ничего, ребята, сейчас мы вас встретим!» – подумал Вячеслав и с криком «Ура!» кинул навстречу набегающим немцам гранату. Три взрыва, автоматные очереди и крики «Ура!» посеяли среди и без того ошарашенных солдат вермахта панику. Семеро из них побежали в сторону дороги, остальные прекратили сопротивление. Кто-то упал в снег, кто-то бросил оружие и поднял руки. Их было около трех десятков. Подбежавшие красноармейцы помогли их разоружить. Хотели разоружить и разведчиков, приняв их за немцев, но крепкий мат помог пехотинцам признать в них своих. Тем не менее возглавлявший красноармейцев лейтенант приказал одному из них доставить разведчиков в особый отдел.
Ночь следующего дня они встретили в глинобитной мазанке с двумя похожими на бойницы окошками-щелями, куда их, предварительно разоружив, посадили по приказу оперуполномоченного особого отдела старшего лейтенанта Осиповича. Михаил Авдейкин, растянувшись на постеленной на земляном полу соломе, возмущался:
– Ну и сука этот Сучков! Всю вину на тебя свалил. Неправильно, говорит, командир разведгруппы действовал, людей погубил, поднял шум и этим подставил под удар еще две группы! А ведь ты же его предупреждал.
Из темноты раздался голос Вячеслава:
– Сучков-то что, Осипович нам серьезнее дело шьет. Говорит, что мы ребят сдали, а сами хотели к немцам перейти. Они, мол, погибли, а у вас ни единой царапины. Падла! Если бы меня прикладом по кумполу не двинули, я бы этому козлу глотку зубами перегрыз.
– Боюсь, что теперь Осипович просто так от нас не отцепится. Надобно, Скворец, когти рвать, покуда нас в расход не пустили.
– Выходит, опять на кривую дорожку вставать?
– Все лучше, чем шлепнутым быть. Давай мортовать, как отсюда винта нарезать. Пол в этой халупе земляной, можно попробовать лаз прокопать наружу или дубана притемнить – и ходу. А можно попробовать через крышу…
За дощатой дверью послышался разговор, противно скрипнули петли, свет карманного фонарика ударил по глазам разведчиков.
Грубый голос часового окрикнул:
– Скворцовский! Авдейкин! Выходите.
Разведчики поднялись. Мишка шепнул:
– Не успели. Каюк нам, Славка.
– Не дрейфь, братишка, поможет мыслишка.
Мыслишку, как убежать от несправедливого наказания, Скворец имел, да только она не понадобилась. За дверью их встретил капитан Арсений Матошин. С суровым видом велел получить отобранное у них оружие и боеприпас. К месту расположения роты разведчиков шли молча, пока Мишка не спросил:
– Товарищ капитан, вы как здесь оказались? Вы же на излечении были.
– Был, теперь излечился, похоже, что явился я вовремя. Немного запоздал бы, и неизвестно, что бы с вами стало. Своими характерами вы врагов себе наживаете. Пора вам лагерную шелуху с себя сбрасывать, пока неприятностей не нажили, а еще раз и навсегда запомнить, что без дисциплины нет армии, а значит, нет и победы.
Скворцовский обиженно посмотрел на Матошина:
– Это что же, дядя Арсений, получается, мы во всем виноваты? Только если бы Сучков, как и хотел, группу возглавил и с нами в поиск пошел, кто тогда виноват был бы?
– В том, что случилось, я вас не виню, только и вы на рожон не лезьте. Будьте осторожнее.
– Я в бою не осторожничаю и в жизни не собираюсь, я фартовый. Ты, дядя Арсений, для меня как отец, я тебя уважаю и к словам твоим всегда прислушиваюсь, а ведь ты сам меня справедливости учил.
Голос капитана дрогнул:
– Учил, Слава, да только не так все в жизни просто, тем более на войне. Ты мне тоже как сын, поэтому и боюсь, что в следующий раз не смогу тебя спасти.
– Не надо, того гляди, на себя беду навлечешь, а за этот раз огромное тебе спасибо.
– Пустое. Мне большого труда стоило вас вытащить и доказать, что вы невиновны. На ошибки я тоже указал, и на шаблонные действия, а то, что вы шум в тылу врага подняли, это отвлекло немцев и сыграло на пользу двум другим разведгруппам. Опять же вы немецкую батарею обнаружили и даже уничтожили одно орудие. Противник вынужден был ночью менять ее расположение, но не успел, так как началось наше наступление, в отражении которого батарея принять участия не смогла, и к тому же была накрыта огнем нашей ствольной артиллерии. То, что вы при подходе наших вели бой с немцами и заставили их сдаваться в плен, подтверждено бойцами наступавшего батальона. Подозрения старшего лейтенанта Осиповича тоже удалось отмести. Однако на поощрение можете не рассчитывать, да и объясняться еще придется и вам, и мне и перед командованием и перед особистами.
Скворцовский махнул рукой.
– Какое тут поощрение, ребят потеряли. То, что живы остались, это для нас поощрение. Только Осипович нам это в вину поставил. Еще к Мухе придрался из-за губной гармошки, которую он у убитого немца успел взять.
– С этим мы разобрались. Я ему объяснил, что война не выбирает, кому умирать, и то, что вы выжили, это дело случая. Однако расслабляться не стоит. Надо доказать Осиповичу, который кругом шпионов и врагов народа видит, и не только ему, что вы преданные бойцы Рабоче-крестьянской Красной армии. А доказывать это вам придется уже завтра, так как следующей ночью нашей разведроте предстоит одной из первых форсировать Дон и закрепиться на противоположном берегу…
Глава двенадцатая
Разведывательная рота задание выполнила. В темноте, по льду, сквозь злую метель и жестокий встречный огонь противника разведчики достигли противоположного берега и, прорвав линию обороны немцев, ворвались вместе с частями дивизии на железнодорожную станцию, но немцы сдавать ее не собирались. Завязались тяжелые уличные бои. Станцию взяли лишь через пять дней, а еще через пять узнали об освобождении Ростова-на-Дону. Дивизия двигалась вперед, к реке Миус. Здесь Красную армию ждал мощный оборонительный рубеж противника, имеющий три хорошо обустроенные линии обороны, усиленные артиллерийскими позициями, пулеметными гнездами, дотами, дзотами, прикрытыми глубокими противотанковыми рвами, проволочными заграждениями и минными полями.
Прорвать ее с ходу не удалось. Понеся значительные потери, бойцам Красной армии пришлось отходить на противоположный берег. Скворцовский вместе с тремя товарищами прикрывал отступление роты, он знал, что там, среди отступающих, раненый Мишка Авдейкин, и если немцы их настигнут…
Немцы появились через пятнадцать минут после ухода поредевшей за последнее время роты. Их было около взвода. Огонь разведчиков заставил залечь противника лишь на короткое время, но вскоре он снова поднялся в атаку. В это время, прикрывая отход частей дивизии, не зная, что на позиции еще оставались разведчики, ударила артиллерия. Взрывы накрыли и немцев и своих. Один из них прогремел рядом. Земля содрогнулась, осыпала Вячеслава. Его оглушило, сбило с ног и бросило в беспамятство. Надолго ли, он не знал. Когда пришел в себя, то увидел огонь, серое небо в дымных разводах и трех немецких солдат, стоящих над ним.
«Все, вляпался! Неужели плен?» – промелькнула в голове тревожная мысль. Один из немцев, щуплый с заросшим густой щетиной лицом, ткнул стволом винтовки в бок:
– Рус, ауфштейн! Хенде хох!
Что хочет от него немец, было понятно без перевода. «Нет, фрицы, я вам просто так не дамся!». Скворцовский, пошатываясь, медленно поднялся с поднятыми руками и, заметив, что один из немцев наклонился, чтобы подобрать его автомат, резко ударил стоящего рядом солдата в живот локтем правой руки. Немец захрипел, согнулся.
Нагнувшегося за трофеем автоматчика Вячеслав ударил ногой в лицо и тут же прыгнул на третьего. Немец растерялся, не ожидая такой прыти от, казалось бы, контуженого и не способного к сопротивлению бойца. Это стоило ему жизни. Секунда, и финский нож из-за голенища кирзового сапога переместился в руку Скворцовского. Привычными движениями он нанес противнику два смертельных удара и бросился на пришедшего в себя любителя трофеев. Лезвие ножа вошло в печень и резко провернулось. Третий немец в себя прийти не успел. Два мощных удара отправили его в полубессознательное состояние. В таком состоянии Вячеслав и доставил его в расположение дивизии. Добраться до своих помогли наступающие сумерки и легкий вес пленного, и все же в трех шагах от занятых дивизией позиций немецкая пуля на излете зацепила бедро. Скворцовского отправили в медсанбат, а дивизия после неудачного прорыва была вынуждена перейти к обороне. На этот участок фронта Вячеслав больше не попал. Через два дня дивизию вывели во второй эшелон, а еще через пять дней началась перегруппировка. Тогда-то и довелось вернуться в свою часть Вячеславу Скворцовскому и Мишке Авдейкину, поскольку ранения у них оказались несерьезными.
В конце марта дивизия была переброшена на новые позиции, сменив ранее занимавшие здесь оборону части. На новом месте подразделения попеременно отводили в тыл, где они приводили себя в порядок, довооружились, получали новое обмундирование, а к нему введенные в Красной армии погоны. Их ввели еще в январе, но личному составу подразделения, связанному постоянными боями. было не до погон. Теперь пришел и их черед. Погоны в разведывательном взводе раздавал самолично старший лейтенант Игнат Сучков. Для их получения в покосившийся деревянный домишко, в котором временно обосновался командир взвода, явился и Скворцовский. Сучков был в хорошем расположении духа, а потому встретил Вячеслава с улыбкой.
– А, Скворцовский! Заходи. В баньку вы сходили, вшей вывели, новую форму получили, а теперь извольте получить погоны.
Вячеслав принял погоны с недовольством.
– Я их носить не буду.
Лицо командира взвода покраснело, улыбка исчезла, благодушное настроение испарилось. Едва сдерживая закипающий гнев, Сучков спросил:
– Это еще почему?!
– Что я, контрик какой, с погонами ходить?! Отец мой в Гражданскую с белыми воевал, его офицер в Севастополе застрелил, а я погоны одевать должен.
Сучков сорвался на крик:
– Младший сержант Скворцовский, я приказываю прекратить пререкания! Вам известно, что бывает за отказ выполнять приказы командования?! Я буду вынужден доложить о вашем неподчинении командиру роты и в особый отдел. Тогда…