– Шутишь, командир, я ведь и царапнуть могу.
– Не бойся, бей по-настоящему.
Баулов хмыкнул и со словами: «Рисковый ты парень», – пошел на Вячеслава, перебрасывая нож из руки в руку. Скворцовский не шевелился, внимательно наблюдая за руками. Когда Баулов оказался от него на расстоянии вытянутой руки, последовал выпад. Противник ударил снизу вверх, и быстро крутанув нож в верхней точке так, чтобы лезвие оказалось с другой стороны, нанес удар сверху. Вячеслав захватил правой рукой вооруженную ножом руку Баулова, потянул ее на себя, нанес левой ногой удар под колено противника. Оказавшись на коленях, Баулов взвыл от примененного Скворцовским болевого приема и выпустил нож. Вячеслав отпустил руку Баулова.
– Языка ты тоже с ножичком брать будешь? А ведь он нужен живым. Так что кое-каким приемам рукопашного боя тебе научиться все-таки придется. – Бросив взгляд на стоящих вокруг них бойцов отделения, скомандовал: – Теперь пополнение! Нападайте все сразу! Деремся по-настоящему! Немцы с вами понарошку схватываться не будут.
Увидев, что сутулый Язовских начал снимать с себя ватник, Скворцовский крикнул:
– Отставить! Перед тем как вступить с противником в рукопашный бой, ты тоже, как перед бабой, начнешь раздеваться?!
Язовский, обозленный словами Вячеслава, рванулся к командиру отделения. Со спины на него уже набегал Жлобин, а справа Горбунов и горбоносый Погорельцев. Скворцовский сместился влево, разворачиваясь лицом к нападающим, не давая им вступить с ним в схватку одновременно, и атаковал Жлобина жесткими ударами ногой в живот и кулаком в грудь. Не останавливаясь, он повалил его на землю, оставляя лежать между ним и оставшимися противниками. Перепрыгнув через Жлобина, Горбунов неуклюже нанес удар кулаком. Перехватив руку, Скворцовский бросил его через себя, ударил под дых следующего за ним Ивана Погорельцева и отскочил от подбегавшего Язовских. Упрямый Язовских все еще надеялся совладать с командиром. Он даже попытался боднуть Вячеслава головой в живот, но Скворцовский сместился, а Язовский, протаранив воздух, не без помощи противника оказался на земле лицом вниз. Через секунду, заломив ему руку за спину, на нем сидел Скворцовский.
Язовских взвыл от боли.
– Все, командир, сдаюсь! Отпусти руку, больно!
Скворцовский оставил противника в покое, поднялся.
– Надеюсь, всем теперь понятно, как важны в разведке приемы рукопашного боя.
К Вячеславу подошел Баулов.
– Где это ты, младший сержант, так драться научился?
– Жизнь прежняя научила и наш командир роты капитан Матошин. Всем разделиться на пары! Начать занятия! Горбунов, ко мне!
Когда Горбунов оказался рядом, Скворцовский сказал:
– Ты, Максим, молодец. Немецкий знаешь, стреляешь хорошо, бегаешь, все на лету схватываешь, но вот драться, как я посмотрю, совсем не умеешь.
Горбунов опустил голову.
– Не умею. Я и не дрался по-настоящему ни разу.
– Придется, иначе в первой же рукопашной схватке немец тебя укокошит.
Глава тринадцатая
В обороне дивизия провела весну и начало лета. За это время Красная армия еще дальше отбросила немцев от Москвы, освободила Ржев и Вязьму. Освободили и Харьков, но снова вынуждены были его оставить вместе с Белгородом. На фронтах наступило временное затишье. Разведчики радовались теплым дням, буйству зелени и тому, что активные боевые действия прекратились. Пусть даже и на время, но это относительное затишье давало больше шансов выжить в кровавой мясорубке под названием война. Несмотря на это, особого расслабления у разведчиков не было. Время от времени они выходили на задания «прощупать» передовую линию обороны врага, наблюдали за действиями неприятеля, подготавливая новые выходы на задания, которые участились в конце июня и начале июля. Скворцовский чувствовал, что готовится наступление, а для этого были нужны свежие данные о противнике, и их нужно было срочно добывать, проникая на территорию расположения войск противника. Один из таких поисков закончился неприятностью. Во время возвращения группы пропал красноармеец Баулов. Перешел ли он к противнику преднамеренно, незаметно отстав от подгруппы прикрытия, или был взят в плен, было неизвестно. Выполнение задания обошлось без стрельбы, и предположение, что Баулов был убит из огнестрельного оружия, отметалось, но его могли убить холодным оружием. Чтобы это выяснить, Скворцовский и Михаил Авдейкин вернулись с целью найти тело или следы борьбы, но осуществить это в полной мере не удалось, ввиду того, что они были замечены немцами и обстреляны. Из этой переделки им удалось выбраться, но впереди их ждали новые испытания. Скрыть этот факт от командования дивизии и от сотрудников особого отдела, переименованного в апреле сорок третьего года в отдел контрразведки Смерш, не удалось. Старший лейтенант Сучков сразу же поспешил доложить о происшествии начальству. На следующий день Скворцовский сидел в блиндаже на допросе у старшего оперуполномоченного Осиповича. Заметив на груди старшего лейтенанта орден Красной Звезды, сказал:
– Поздравляю с наградой, товарищ старший лейтенант.
Глянув исподлобья на Вячеслава, Осипович бросил:
– Спасибо. Ты тоже, как я погляжу, уже в звании сержанта. Только вот мне-то поздравить тебя не с чем, поскольку вполне вероятно, что в скором времени ты можешь его лишиться, но прежде расскажи мне, как ты допустил потерю красноармейца Баулова.
– Я же все изложил на бумаге.
Осипович отхлебнул чая из кружки:
– Вот я и хочу сопоставить написанное тобой вчера с тем, что ты скажешь сегодня.
– Чего говорить-то, пошли в разведку, на этот раз, после трех предыдущих неудачных попыток, все прошло как надо. Правда, сначала не все пошло гладко. Мы на провод наткнулись, обрезали, устроили засаду. Только связисты с охраной пришли, умные стали. Думали, без стрельбы не обойдется, но и пустыми уходить не дело. Пришлось рисковать. Напали на фашистов неожиданно, схватились в рукопашной. Среди них унтер-офицер оказался. Мы его и спеленали. Остальных к праотцам отправили. Повезло, «языка» взяли по-тихому, стали возвращаться, а когда добрались до наших позиций, обнаружили отсутствие бойца Баулова. Они с рядовым Максимом Горбуновым уходили последними. Мы линию проволочных заграждений почти все преодолели, когда немцы стали пускать осветительные ракеты. Возможно, кинулись искать пропавшего унтер-офицера, которого мы захватили. За «колючкой» только рядовой Баулов остался. Горбунов говорит, что когда «светлячки» пошли, он головой в землю уткнулся, чтобы не заметили, а когда голову поднял, Баулов исчез. Как искать? В разведке-то не покричишь. Опять же нам «языка» надо первым делом доставить. Горбунов огляделся, подождал малость и за нами двинул. Вот и весь рассказ.
– Все верно, а теперь представь, какие сведения он может передать немцам. Ведь все это можно было бы предотвратить.
– Как предотвратить?
Осипович нервно отодвинул от себя алюминиевую кружку с чаем.
– Как?! А так! Не надо было брать в разведку человека с судимостью, а тем более бывшего штрафника!
– Я, как вам известно, тоже имел судимости. Может, и меня нельзя в разведку посылать?!
– Ты не ерепенься. Над этим мы еще будем думать, а сейчас разговор о Баулове.
– Рядовой Баулов, насколько мне известно, свою вину в штрафной роте кровью искупил.
Осипович ухмыльнулся:
– Язовских рассказал, как он кровью позор смывал. По пьянке Баулов проговорился, что когда их рота на позиции фашистов ворвалась, он попросил товарища, пока никто не видит, стрельнуть ему в ногу из немецкого автомата, а когда он это сделал, Баулов его хладнокровно убил, чтобы тот не проболтался. То же он пообещал сделать с Язовских, если он на него донесет. Он не донес. Ну а когда я его заставил излить передо мной душу, он мне сказал, что думал, это была пьяная брехня, а кроме того, боялся мести Баулова и того, что с него спросится… К тебе, сержант, у меня тоже вопросы имеются! Почему трофейный автомат не сдал?
– С ним в разведке удобнее. «Папаша» осечки дает, заедает. Не такой надежный. Один раз из-за этого чуть не погиб, хорошо, Мишка Авдейкин спас.
– А почему у тебя бардак в отделении?! Сучков мне о том докладывал и командиру роты, тебя предупреждал, а Матошин тебя покрывал. В итоге пьянство, карты!
Скворцовский удивленно посмотрел на старшего лейтенанта.
– Какое пьянство? Какие карты?
– Такие, которые были найдены во время обыска в вашем блиндаже у красноармейца Язовских! А еще в его вещевом мешке была обнаружена фляжка с самогоном. Или ты не знал?
– Никак нет.
– Не знал?! Про немецкие листовки у Горбунова ты тоже не знал?! Это те самые, которые фрицы с самолета сбросили на наши позиции на этой неделе.
Скворцовский сжал зубы. За немецкие листовки можно было прямиком отправиться под трибунал. Осипович достал из коричневого планшета несколько желтоватых листков, протянул Вячеславу:
– Возьми, почитай. Только сначала прочти вот это письмо паникерское, которое этот бывший студентик своей матери собирался отправить.
Старший лейтенант протянул еще один лист бумаги, он был светлее остальных. Скворцовский взял письмо, стал читать:
«Дорогая моя мама! Возможно, это последнее мое к тебе письмо! У меня нехорошие предчувствия. Позавчера налетели вражеские самолеты. Бомбили. Было страшно. Меня чуть не убило осколком. Я в разведке, смерть ходит постоянно рядом. Кроме того, ходят слухи, что мы скоро пойдем в наступление. Товарищи мне говорят, что в наступлении долго не живут. Иногда от полка десяток человек остается. Надеюсь, что я окажусь среди них, хотя надежды мало. Потому на всякий случай прощай! Береги себя! Если выживу, напишу. Твой Максимка».
– Ну и как?
Вячеслав сглотнул слюну.
– Пацан сопливый. Хоть бы мать пожалел.
– Нет, Скворцовский, Горбунов не пацан. Он прежде всего боец славной Красной армии, разведчик, а он оказался трусом и паникером! Ты его стишки почитай, которые этот недоумок умудрился на немецких листовках написать. Ты посмотри, о чем этот рифмоплет пишет. Зачем война, зачем кровь? Неужели нельзя всем людям мирно сосуществовать. В стихах солдата должна быть ненависть к врагу, а не сюсюканье и слюнтяйство.